Стюардесса прикатила тележку с прохладительными напитками. Никто к ним не прикоснулся. Девушка тихо укатила бутылки обратно. Летели молча. Олег несколько раз перечитал письмо Постникова и вчера говорил с ним по телефону. О событиях в Глухове он был проинформирован. Но строить планы мести, не предав Тоню земле, не желал. Пока он оставался только со своим горем. Олег вспоминал каждую минуту, что они провели вместе. С того вечера, когда он пришел на ужин к кооператорам, до их последнего разговора дома. Он слышал голос Тони, видел ее глаза, помнил улыбку, а потом холодный мрамор ее застывшего лица. Он еще не простился с ней. Она пока жила в нем и не отпускала.
В Домодедово, так же как и в прошлый прилет, моросил дождик. Постников прислал прямо в аэропорт ритуальный автомобиль и автобус. Здесь их ждали родители Тони. Павел Дорофеевич поддерживал жену и старался на людях сдерживаться. Голенева они ни в чем не винили. Тесть обнял Олега, и только в этот момент его плечи дрогнули. Вера говорить не могла и выглядела скверно. Глаза опухли, щеки покрылись розоватыми пятнами, руки тряслись. Олег прижал тещу к себе:
– Прости меня, мать, не уберег нашу девочку…
– Ты хоть нас теперь не бросай. – Прошептала женщина
– Я вас никогда не брошу. Вы мне родные до смерти.
– Олежек, ее-то за что?
– Встретила одного бандита. Он испугался, что она его узнала. Вот и все…
Через час они уже катили по шоссе в сторону Глухова. Дождь моросил всю дорогу. Август заканчивался, клочьями начинали желтеть березы, и темнело рано. К дому они добрались в сумерках. Въезжали в город мимо вотчины Кащеева. Олег слышал из окон кафе Какманду громкую музыку. Он скрипнул зубами и отвернулся.
Утром Тоню похоронили. Глуховское кладбище расположилось в реденьком лесочке на границе города. За ритуальным лимузином катил всего один автобус, казенная «Волга» мэра и пикапчик с венками. После проводов в Лазоревске процессия выглядела более чем скромно.
На кладбище приехали только близкие. Со стороны Олега – Тихон с женой Татьяной, Руфина Абрамовна и афганцы, прибывшие вместе с ним из Лазоревска. Со стороны Вислоуховых несколько человек из родни и мужичок с хитроватым взглядом. Голенев всех видел впервые. Мужичок ему не очень понравился, и он деликатно поинтересовался у тестя, кем он им приходится. Павел Дорофеевич сообщил Олегу, что мужичка зовут Дениской. Он бывший бандит, брат Мамона. Это Дениска выволок избитого кооператора в тот злополучный день из ангара лесопилки, чем спас ему жизнь. Люди Кащеева Павла Дорофеевича в живых бы не оставили. Теперь Дениска работает с ним на лесопилке.
Голенев во время ритуала несколько раз заметил на себе любопытный взгляд раскаявшегося уголовника. Но внимание Олега было поглощено скорбной церемонией, и о посторонних вещах думать он не хотел.
Тоню закопали рядом с бабушкой, под старой рябиной. Гроздья ягод уже успели покраснеть и ярко пылали на утреннем солнце. Долгих речей никто не говорил. Вдовец попросил прощения у покойной жены и ее близких. Он стал невольным виновником ее гибели и будет помнить об этом до конца своих дней. Пламенный монолог произнес Постников. Как всегда, о чем бы он не говорил, все сводилось к политике. Тихон пытался успокоить друга, доказывая, что вины Олега в смерти Тони нет. Она стала жертвой реформ нового времени. Ее погубили темные силы из тех, кто мешает стране вырваться из пут прошлого. От лица афганцев Скворцов произнес всего три слова «Мы с тобой, капитан».
Проникновеннее всех сказала директриса приюта. Межрицкая видела Тоню однажды, но сразу поняла, что перед ней настоящий чистый человечек. Отец Тони говорил долго, вспоминал дочку маленькой, винился, что мало баловал ее при жизни, потом сбился и заплакал. Вера вышла, пыталась что-то произнести, но не смогла, комок подступил к горлу.
Поминки устроили в квартире родителей. Олег предложил снять зал ресторана «Глухарь», но Вера настояла собраться у них дома. В чужом месте она стеснялась показывать свое горе.
Стол накрыли соседи. Разносолов не было. Студень, селедка, отварной картофель. Все как проложено. Из напитков только водка. Долго не рассиживались, в будний день многие отпросились с работы. Первым откланялся Постников. За ним потянулись остальные. Дениска, перед тем как распрощаться, вывел Олега на кухню.
– Кащей завалил моего брата. Пользуй меня, в деле. Я давно смекнул пришить гада, но у него слишком много стволов. Одному не подступиться, хотя я знаю его слабинки.
– Спасибо, Денис. Но это мое личное дело. – Ответил Олег.
– Не гоношись, пригожусь.
– Чем же?
– У брата затырен схрон – пять Калашей и два Макарова. Все с начинкой.
– Где тебя найти?
– На лесопилке Павла.
– Мне оружие может понадобиться сегодня.
– Адресок Павел шепнет. И еще, без меня заваруху не начинай. Я нарисую норы его банды. С такой картинкой не фраернешься.
Олег проводил Дениса до двери и вернулся к столу. Народ уже разошелся. Последней поднялась Руфина Абрамовна. Олег пошел ее проводить. На улице она взяла его под руку:
– Держись, мой мальчик. Я понимаю, как тебе трудно.
– Мама Руфа, ты подготовила бумаги на ребят?
Она остановилась и посмотрела на него поверх очков:
– Ты все еще таки хочешь их взять?
– Конечно.
– Ты теперь один.
– Когда решал стать их отцом, я еще не знал Тоню. – Ответил Олег.
Она снова взяла его под руку:
– Дом у тебя получается большой. Я недавно ходила смотреть.
– Какой дом?
– Твой дом, на Вороньем холме. Ты что, таки не знаешь, что строишь дом?
– Понятия не имею.
– Странно. Там целая бригада турецких рабочих вкалывает. Стены уже возвели.
Олег вспомнил, в письме Постников упоминал о сюрпризе.
– Это Тихона самодеятельность.
– Тебе виднее.
– Мама Руфа, пойдем посмотрим?
Они повернули к реке. Стройку на Вороньем холме Олег заметил издали. Он понял, что строительство идет по тому плану, что они в ночь перед его отъездом рисовали с Тоней. Выдержка Олега оставила. Губы его задрожали:
– Мама Руфа, зачем все так несправедливо?! Это ее дом, а она в земле. Почему судьба меня добивает?
– Олежек, ты таки сильный мальчик. А судьба сильных испытывает. Крепись, ты еще молодой, у тебя таки вся жизнь еще впереди.
– Мама Руфа, мне кажется, я тяну уже тысячу лет. Сколько же смертей я пережил. Только за последние полгода потерял двух близких, однополчанина и жену. Нет, я не молод. Я старик.
– Старики не усыновляют сирот, мой мальчик. И хватит раскисать. Если бы я тебе рассказала о своей судьбе, ты бы застыдился. При тебе немцы не расстреливали еврейских детишек. Если бы я была таки мужчиной, я бы задрала платье и показала тебе след от пули. Война меня застала в Одессе. Первый раз поехала отдыхать и оказалась под немцем. Меня тоже расстреливали и бросили в яму. Ночью нас откопали одесситы. Я стонала. Они поняли, что я жива.
– Выходит, мама Руфа, мы с тобой оба воскресли из мертвых.
– Не перебивай старших, это еще не все. Расстреливали меня уже барышней. А пока росла, таки тоже есть что вспомнить… На твоих глазах чекисты не уводили маму и папу. Ты хоть и сирота, но никогда не видел лагеря на Соловках. У него было такое симпатичное название «СЛОН», потом переделали в «СТОН».
– Народ переиначил?
– Вовсе нет, чекисты. СЛОН – Соловецкий лагерь особого назначения, а СТОН то же самое, только не лагерь, а тюрьма. Говорят, там забили около миллиона душ. Я ездила на Соловки двенадцатилетней девочкой. В синагоге собирали деньги и накупали продуктов. Я возила родителям посылки, чтобы они не умерли с голоду. Меня пускали в зону. Помню, зимой иду по лагерю, а у монастырских стен стоят скульптуры. Я приглядываюсь и вижу – передо мной мертвецы. Люди, облитые на морозе водой и превращенные в ледяные статуи. И я таки ищу среди них маму и папу.
– Как это может быть?
– Олежек, несколько лет Соловками заведовал настоящий садист. Его потом убрали, но натворить зла он успел много. Да и его преемники были не сильно лучше. Так что, мой мальчик, когда я узнала, что родителей расстреляли, веришь, вздохнула с облегчением. Они хоть не мучились в руках извергов. Пуля таки летит быстро…
– А за что, мама Руфа, арестовали твоих родителей?
– У нас была приличная квартира, соседи написали донос. Маму с папой теперь таки реабилитировали. Мне на Лубянке давали читать бумагу. Их оправдали посмертно за отсутствием состава преступления.
– Это все Сталин. Что это за фигура, на ваш взгляд?
Старая воспитательница снова остановилась и снова посмотрела на своего бывшего воспитанника поверх очков:
– Такой же бандит, как твой Кащеев. Но я тебе скажу, таки масштабы другие.
– Как же вы, ваше поколение допустило бандита к власти?
– Когда Сталин пришел к власти, я таки еще не родилась. Я понимаю, ты считаешь меня глубокой старухой, но мне еще нет и восьмидесяти. – Кокетливо обмолвилась пожилая дама.
