…еще чуть погодя – ощутил излившуюся с небес божественную благодать и принял сигнал от планетарного разума.
Что было дальше, сказать наверняка после уже не мог ни один из них, однако некоторые фрагменты мозаики складывались довольно четко. Вот Хэнк встает на четвереньки и начинает передвигаться ползком в направлении стойки с аппаратурой. Он хочет поменять CD-диск – и меняет, хотя это удается ему не сразу, не с первой попытки. Его сбивает с толку смех Ника, практически безостановочный, обрывающийся лишь на несколько секунд – пауза, необходимая для того, чтобы сделать затяжку, – а затем опять втягивающий Хэнка в стремительный водоворот необратимого, тотального безумия. Безумия с отчетливым сексуальным подтекстом. Не лишенного радости предвкушения. О, старина… мне нужно сказать тебе столько всего… Он ставит Клауса Шульца, увеличивает громкость и ползет обратно. На четвереньках. Его глаза горят, как у собаки Баскервилей. Это полный улет, братья мои.
Подползает. Выпрямляется. И, стоя на коленях, начинает зубами рвать пуговицы с рубахи сидящего на полу Ника. Взяв на отлет недокуренный косяк, тот запрокидывает голову и еще пуще хохочет, не делая ни малейших попыток спасти свой гардероб. Шепот Хэнка: «Тихо, тихо, не размахивай руками…» Рубаха, сползающая с плеч. Хэнк отбрасывает ее в сторону, скомканную, с оторванными пуговицами. Медленно приближает свое лицо к лицу Ника, свои губы к его губам. Смотрит в упор, не мигая. Что скажешь, дружище?.. Ник поощряет его едва заметным кивком головы. Собирается предупредить: сломанный зуб, острый край… Но не успевает. Лиственно-травянистый дух уносит его в необозримые просторы вселенной.
…По прошествии какого-то времени он проснулся и увидел себя лежащим в постели. Оп-ля! Это ж какая сво… Рядом послышался вздох, кто-то завозился, переворачиваясь с боку на бок. Час от часу не легче! Дружище Хэнк!..
В состоянии, близком к шоку, Ник несколько минут разглядывал его, а потом, как булгаковский Степа Лиходеев, трясущейся рукой провел по бедру, пытаясь определить, в джинсах он или нет. Но в отличие от Степы определил. Джинсов на нем не было. Он с усилием сглотнул и снова закрыл глаза. Постепенно возвращающееся ощущение собственного тела помогло ему убедиться без дальнейшего обследования, что из предметов одежды налицо только часы да золотая цепочка с латинским крестом. Через мгновение его (крест) накрыла сухая горячая ладонь. Ладонь Хэнка.
– Крест Запада, крест Жизни, crux immissa… Эта форма, напоминающая форму человеческого тела, раскинувшего руки для распятия, символизировала вечно рождающегося и вечно умирающего бога в Греции и Китае задолго до появления христианства. В Древнем Египте поднимающийся из сердца крест считался символом доброты.
– Эй, – шепотом позвал Ник, чувствуя себя полным кретином, – я не понял: было или не было?
Хэнк даже ухом не повел.
– Что ты имеешь в виду? Орально-генитальные контакты?
– Да пошел ты!
– А ты совсем ничего не помнишь?
– Ничего.
Хэнк зевнул со скучающей миной.
– Попробуй определить по косвенным признакам.
Голова гудела как колокол. По сравнению с этим признаком другие были ничто.
– Ну?
– Что «ну»?
– Есть какие-нибудь проблески?
– Нет, – честно признался Ник.
– А сердце твое тебе что подсказывает?
Было ясно, что Хэнк глумится, причем делает это с нескрываемым наслаждением. Стиснув зубы, Ник что есть силы двинул его локтем в бок. И сам застонал от боли. Пошевелил пальцами забинтованной руки.
– Господи, прямо как в анекдоте…
– Рассказывают другой анекдот, – перебил его Хэнк, которого прямо-таки распирало от восторга. – Один гей спрашивает другого: «Как ты думаешь, может ли быть дружба между мужчиной и… мужчиной?» – «Ну как тебе сказать… в принципе может… но рано или поздно природа возьмет свое».
– Заткнись, мать твою! – заорал Ник, прижимая его к кровати и с упоением круша его ребра кулаком здоровой руки.
– Я кормил его… – стонал Хэнк, – я поил его… и вот она, благодарность. Так получай же, ублюдок!
Через пять минут они уже катались по полу в чем мать родила и хохотали как полоумные.
Глава 13
Среди всей этой чехарды он, само собой, не забывал ежедневно звонить Каталине, зная, что для нее необязательно придумывать какие-то истории, ей вполне достаточно звука его голоса. С Ксенией было сложнее, но отмечаться все равно приходилось, ведь не мог же он исчезнуть на несколько дней безо всяких объяснений! Итак, он звонил Каталине, говорил, что страшно занят на работе (врал), но обещает появиться в самое ближайшее время – на этой неделе, в крайнем случае на следующей. Потом звонил Ксении, говорил, что любит (не врал), что страшно занят на работе, но в самое ближайшее время… Она сердилась, называла его подлым изменником (бедняжка, она-то ведь думала, что он у Илоны), однако Ник был непреклонен. Не сегодня. И не завтра. На этой неделе, в крайнем случае на следующей. Припереться к любимой девушке в таком виде? Нет-нет, это абсолютно невозможно!
Ксения уверяла, что с ней все в порядке. Синяк под глазом почти рассосался и совсем не виден под слоем тонального крема; она выходит на работу по графику; клиент попер, так что зарплата обещает быть не такой смешной, как в зимний период; Игорь не подает признаков жизни; к Матильде вернулся аппетит… словом, все в порядке. Слыша это, он складывал пальцы крестиком и стучал по дереву, потому что если бы хоть что-то было не в порядке, пришлось бы все бросить и бежать, невзирая на… да ни на что! А он все же ратовал за прекращение военных действий и урегулирование конфликта путем мирных переговоров. Ведь все уже, кажется, отвели душу, все убедились в его умственной неполноценности…
Илона не выдержала первой. То ли гормон взыграл по весне, то ли скучно стало. Она позвонила в девять вечера, когда Ник с Хэнком мирно смотрели после ужина телевизор, точно образцовая семейная пара, и спросила, заметно нервничая:
– Ну, ты как?
– А как ты думаешь? – ответил он вопросом на вопрос.
– Что с твоей рукой? Ты был у врача?
– Ничего особенного. Банальный перелом.
Он умышленно преувеличил масштабы катастрофы, тем более что жесткая повязка допускала подобную ложь. Хэнк сдержанно улыбнулся, не сводя глаз с экрана.
– Боже! – воскликнула Илона. – Тебе сделали рентген?
– Слушай, кончай это, – поморщился Ник, начиная терять терпение. – Что тебе надо?
– Ну… – Она помолчала. – Я только хотела узнать, когда ты приедешь.
Твое место здесь, парень… Он тяжело вздохнул.
– Завтра утром. Часов в десять. Устроит?
– Да, – поспешно согласилась она. И все-таки не утерпела: – Ты сейчас у нее?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
