Шолохов был небольшого роста, полненький, в форме гимназиста.
Запомнил я его еще по рисунку. А было так: учителем пения был у нас Ефим Иванович (дразнили его «сапог»), он со скрипкой не расставался – в лес с ней ходил, по станице, а одевался плохо, был бедным… Михаил все это за ним подметил, взял и нарисовал в перемену на доске сапог и к этому сапогу пририсовал скрипку.
Вошел Ефим Иванович – обомлел. Нас стали тягать в учительскую. Но никто его не выдавал. А он, Шолохов, сам встал и сказал: «Я нарисовал».
Думали, исключат его. Нет, оставили. Посчитали за баловство.
Нас было восемнадцать или двадцать два ученика в классе. С нами учились Мирошников Тимофей, Бандуркин Сергей…
Постарше классом, кажись, учился в гимназии Чепуркин Николай, он все писал революционные стихи и подписывался обратными буквами своей фамилии.
У гимназистов фуражки были синие, с белым кантом и черным козырьком и спереди над кокардой было «ВСГ»: Вешенская смешанная гимназия.
Помню, на пении начинали мы гимн: «Всколыхнулся, взволновался православный тихий Дон и послушно отозвался на призыв монарха он…» Директор запретил нам так петь, заменил: «…на призыв свободы он…»
В 1919 году, во время восстания, нам дали окончить гимназию и уже в конце мая дарили друг другу книги: «Свидетельствую на добрую долгую память ученику такому-то от учащихся 4 класса Вешенской смешанной гимназии…» И на первом листе каждый расписывался.
Долгое время у меня хранилась эта книга. В ней была роспись и Михаила Александровича Шолохова.
В 1920 году вместе с Шолоховым принимал участие в ликвидации неграмотности среди населения. Мы с ним виделись на совещаниях учителей. Два-три раза в год собирались в Вешенской, и каждый обменивался опытом работы.
Позже за всю жизнь я встречался и разговаривал с Шолоховым еще пять-шесть раз. (Когда-то он в Дударевку приезжал, а я там работал.) И всегда он здоровался со мной, угадывал меня как соклассника.
В Плешакове Еланской станицы в то время проживало более 800 душ. Населенный пункт лежал на одном из главных торговых путей Верхнего Дона. У Еланской, гремевшей в те времена торговыми рядами, лавками, плешаковцы содержали паромную переправу.
Были в хуторе станичные конюшни, казармы для отарщиков, отбывающих воинскую службу, амбары со страховым запасом хлеба. В округе славилась мощная по тем временам хуторская мельница – с паровым двигателем, двухэтажная, деревянная.
После обмолота хлебов из ближних хуторов всю осень и зиму везли сюда казаки зерно на помол.
По воспоминаниям уроженца и старожила хутора Плешакова Ивана Григорьевича Мельникова, 1903 года рождения, отец Шолохова, Александр Михайлович, поселился тут в 1917 году летом, стал работать заведующим на паровой мельнице, которая принадлежала ранее купцу Симонову.
А впрочем, послушаем Ивана Григорьевича сами:
– Мои родители жили в дому напротив мельницы. Семья была большая – пятнадцать человек.
Чуть пониже, рядом со своей усадьбой, мой дед Трофим Мельников построил второй дом, покрыл жестью и в 1916 году продал его машинисту мельницы Ивану Алексеевичу Сердинову.
В начале лета 1917 года в хутор приехал Михаил Александрович (видимо, описка: Александр Михайлович. – В. П.) Шолохов и стал работать управляющим паровой мельницы. Первую зиму Шолоховы зимовали у нас, а на вторую перешли к соседям Дроздовым, у них свободнее было.
Александр Михайлович, отец Шолохова, состоял в торговой компании. Эта компания и купила мельницу у купца Симонова, и он вскорости уехал, говорили туда, в Усть-Медведицкую.
Мельница была деревянная, двухэтажная. У Симонова она не была огорожена, а Шолохов огородил ее ольховым штакетником, порядок во дворе навел, расстроил подсобки.
Во дворе мельницы Шолоховы держали гусей, индюшек, свиней. Помогать по двору приезжали из Ясеновки время от времени обедневшие родственники Анастасии Даниловны: немой мужчина, вдовая женщина и девушка. Все они часто заходили к деду посидеть, поговорить.
Александр Михайлович построил во дворе мельницы круглый дом 12 х 11 метров, покрыл его жестью. Дом этот должен был служить конторой, а часть его, наверно, думал отделать себе под жилье.
В конце девятнадцатого года Шолохов оставил работу и уехал вместе с семьей. Мельница потом уж больше не работала, а дом позже снесли под школу.
Мой дед до революции был хуторским атаманом, а потом его избрали председателем Совета. Но внезапно появился Степан Кочетов, забрал ключи у деда, назначил себе секретаря из местных мальчишек и стал работать, как Кошевой в «Тихом Доне».
Иван Григорьевич был глуховат и потому всегда разговаривал со мной громко, часто повторяя вопросы. И оставалось только удивляться его памятью, на что он отвечал улыбкой и подтверждал: к старости годы молодости помнит лучше, чем все то, что было с ним год назад.
Как-то на Базковской автостанции я дожидался автобуса. Ко мне подсел старичок с сумкой на костыле, который он держал через плечо. Кирзовые сапоги на нем, какой-то полувоенный пиджак.
– Дедушка, куда едете? – спрашиваю.
– На Семеновский, а теперь он Калининский называется… Шолохова? Ну как же не знал? Я Игнат Александрович Мельников, из Плешакова родом. Помню то время, когда на мельнице работал Александр Михайлович.
Анастасия Даниловна, как приезжал Михаил на каникулы, ходила по дворам, покупала ему сметану, молоко.
На мельнице работал дворником Вася немой. Все, помню, скворечники делал и на жердях выставлял их над мельницей, и мы, ребята, в том числе и я, любили Васю, крутились возле него.
На мельнице яму строили для нефти, и ребята, какие постарше меня, кололи камень на щебень. И Михаил с хуторскими казачатами играл, хотя, правда, мало.
Шолоховы жили на квартире у Дроздовых. Подскажу тебе: у них было три сына и пять дочерей. Дроздиху звали Агриппиной. Сад у них располагался к ключу. В верху яра был родник, назывался Большой колодец.
Мельников Иван Андреевич, 1908 года рождения, уроженец хутора Плешакова:
– Нас много однофамильцев жило в Плешакове. Так вот, в детстве вместе с Шолоховым за вишней лазили. Мы вишню рвем, а его на караул ставили.
В нашей компании были Николай Королев, Алексей Дергачев, Игнат Мельников.
На охоту с тенетами ходили на зайца: сеть в верху яра ставили и нагоняли.
Набегаемся, надразнимся собак и старух, а потом Мишка говорит: «Пойдем к отцу камень колоть на щебень».
Приходим. Отец говорит: «Вы, Мишка, не будете колоть». «Будем», – говорит.
Мы кололи камень, и нам по 20 копеек каждому отец его давал, и мы шли в лавку, конфеты брали у купцов.
У отца Михаила Александровича на мельнице было штук 6–7 дворняжек, мы ходили с ними поднимать зайцев.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
