Мы со сторожем переглянулись и расхохотались враскат. Он так ни хрена и не понял. Как же работает столько лет такой тупой бездарь, тупоголовый придурок!
— Ты б спросил его, чего он бегал? — усмехнулся Юрий Гаврилович.
— Я и так знаю. Это инстинктивная потребность организма к самоочищению. Иначе этот уродец задохнулся б от самого себя. Поверь, Юрий, он не смог бы объяснить. Он и сам не знал, что с ним происходит. Но впрочем, какое нам до него дело? Я пришел к тебе совсем по другому поводу. Сегодня ко мне привезли странного покойника. При нем была предсмертная записка: «Я не имею больше прав на жизнь, потому что отравил ребенка, совсем невинную девчонку, Наталью. Она умерла в психбольнице города… Я виноват в ее смерти. Цыган». Знаешь, все бы ладно, но труп лежалый, — глянул патологоанатом на Бронникова.
— Она жива. Понимаешь, самое плохое в том, что киллер убил киллера, цепь распалась, но не порвалась. Казалось, преступник уже в руках, а его нет. Множатся лишь преступления. Скажи, как он был убит? — спросил Юрий Гаврилович.
— Выстрелом в ухо. Такой выстрел называют дамским. Уж и не знаю, почему именно бабы предпочитают убивать выстрелом в ухо. Ну да ладно б только это. Кто-то был очень заинтересован в смерти Цыгана. Его не только застрелили, но еще заставили выпить белый мышьяк. На молодого мужика он действует не столь скоро. Кто-то устал ждать и поторопил смерть выстрелом. Прикопав его где-то на время, подбросили на скамейку горсада, где его и подняли рабочие коммунхоза.
— Почему думаешь, что его убили в другом месте, а не в горсаду? — удивился Бронников.
— Я его анатомировал. И несмотря на то что с момента смерти прошло несколько дней, мышьяк был определен сразу. Его заставили выпить. Потому что первая доза не смогла сразу остановить сердце. Она расшатывала желудок, печень, легкие. Но сердце у мужика было могучим и изо всех сил боролось за жизнь. Дали вторую дозу. Кто-то держал парня. На плечах синяки от пальцев. Они стали скручивать в штопор, вторая доза добила бы, но не хватило времени или лопнуло терпение, а может, Цыган слишком громко орал, и решили все ускорить — выстрелом в ухо. Так лишь очень удачливые охотники убивают зверье. Оно и дернуться не успевает перед смертью.
— Интересно, кто его убил?
— Левша! Так сказал следователь. Я ему все выложил. Толковый мужик. Кстати, он выяснил, что Софья тоже левша. Но она в следственном изоляторе. И у нее хватало помощников. А посему выходит, что я не останусь без работы, Цыган не последний в этой печальной истории. Пусть ею занимаются следователи. А тебя могу порадовать! — глянул на Бронникова вприщур.
— Чем?
— Для ваших больных готовят два новых здания. Оба двухэтажные. В них заканчивается ремонт. В зеленой зоне работать будете, в тишине и покое.
— Уж не ты ли припугнул местных тузов? — обрадовался Юрий Гаврилович.
— Сработала твоя жалоба. Скоро приедет комиссия с проверкой. О ней уже кто-то предупредил. Ну и я тебя, тоже заранее. Так что не всегда появляюсь с кладбищенскими новостями! — улыбался Леонид Петрович.
— Почему меня не предупредили о переселении? Тут что-то не так, видно, еще не решили, кто поселится в тех корпусах. А может, конкуренты имеются? — засомневался Бронников.
— Обиделись на тебя за жалобу. Слишком хлестко выстегал ты верхушку. И ведь надо чем пригрозил — прийти на заседание областной думы полным составом! — хохотал Петрович.
— Ну да! Все врачи, медсестры, санитары! У каждого свои претензии имеются!
— Ты о медиках? А они решили, что всех психов приволокешь! Вот где цирк был бы! Представляешь, когда твои шизики с параноиками стали бы приставать к депутатам? Глянул бы я на это зрелище!
— Слушай, Лень, мне уже не до смеха. Две больные вчера сбежали из больницы. Решетки не удержались на штырях. Поржавели. Бабы их руками легко открыли и ушли. Их целый
день искали по городу санитары. Уже вечером увидели и привели обратно. Хорошо, что все тихо обошлось, без происшествий. А могло случиться всякое. Я бы и отвечал. С больного не спросишь. Хоть и я не могу возле них сутками находиться. По кому докажешь, кто стал бы слушать оправдания? Поверишь, я и сегодня уснуть не мог. Перенервничал. Ведь три дня назад из мужского корпуса сбегали двое. Их в пивбаре взяли.
— Веселые мужики! Сорвались по делу. Хоть успели бухнуть? Иль вы обломали им кайф? — улыбался Петрович.
— Ты скажешь тоже! Они и так все свое пропили давно. Это ж алкаши, причем с большим стажем. В одном повезло, денег было мало.
— За те пижамы, в которые вы одеваете, много не дадут, — усмехнулся Петрович.
— У тебя и таких нет! — отозвался Юрий Гаврилович.
— Моим зачем казенные пижамы и халаты? Их родня обеспечивает всем необходимым. Иного покойника так на радостях нарядят, смешно смотреть! Вон нового русского три дня назад отправили на погост. Знаешь в чем? Я чуть не охренел! Надели трусы с пивной этикеткой на заднице. Рисованная. А впереди реклама презервативов. Ну конечно, как ему, бедному, на том свете без такого? Ведь новый русский! Бриджи напялили — все в ромашку, быка на них не хватало. Носки до самых колен, пальмы с обезьянами. А вот майка — это вообще что-то! Впереди вышитая надпись: «Я — голубой!» — правда, на английском языке; а сзади, на всю спину, голая баба! Сиськи с майки свисают. И кроссовки американские, с протектором «КамАЗа». В дополнение к тому повесили ему на шею сотовый телефон «Нокиа». Я обалдел. Спросил родню, мол, к чему покойному телефон? Или от него с того света звонка ждете? Так они ответили, что этот шибанутый никогда и нигде с сотовиком не разлучался и просил, в случае чего, похоронить его именно так. Сунули ему несколько сотенных долларов. Смотрю, кладбищенские работяги меж собой переглянулись. Понятное дело, в третью смену выйдут после похорон. Уж, наверное, ощиплют того покойничка как липку! Его ж будто в кабак отправили, на стрелку с путанками. Грех, конечно, но посмеялись вслед. Того мужика враз от нас на кладбище понесли. Домой не возили. Там только помянут. Что это за поминки, если по-человечески похоронить не могут?
— Да под крышкой кто увидит, во что одели? В могилах все одинаковы! — отмахнулся Бронников.
— Не-ет! Эти похороны долго будут помнить.
— Твои покойники? Да брось! Им даже глаза пятаками не закроют. Иных бомжей почти голыми хоронят. В тряпье завернут и даже без гроба закапывают. А ты наши пижамы срамишь! Да там они за праздничную одежду сошли бы!
— Да я уже не об одежде! Другое с толку сбило. Этого нового русского хоронили под музыку, больше десятка музыкантов. Короче, сам знаешь, от погоста до нас чуть больше километра. Так понимаешь, мы и не услышали Шопена. Зато все блатные были сыграны, и даже у могилы! Ну и дела! Моя уборщица от растерянности водой с покойника стол и полы в морге вымыла. Когда вспомнила, испугалась — что утворила дура старая? Ну, все заново переделала. А потом и спрашивает: «Петрович, милый, скажи честно, а новые русские — это те, что у твово Гаврилыча лечились?»
— Ну, Ленька! Если б у меня такие имелись, мы б не бедствовали! Они иногда помогают людям.
— Конечно! Не спорю! Как помогли, так кладбищенского сторожа три дня искали. Он вместе с собаками своими так напоминался, что домой дорогу не сыскал. Упал в провалившуюся могилу и спал блаженно. Никак не мог протрезветь. А встал, когда бабка каталкой его разбудила. И петь начал, что играли на похоронах возле могилы:
Ты скажи, ты скажи,
Чё те надо, чё те надо?
Может, дам, чё ты хошь,
Чё ты хошь…
Ну, бабка челюсть поотвесила, думала, что у деда крыша на колесах поехала. А старый козел всего-навсего опохмелиться хотел. Хвать себя за карман, а там непочатая. То ли родня сунула, то ли покойный угостил, а может, сам спер бутылку, только до дома еще не дошел.
— Откуда знаешь?
— Наша уборщица — его жена. Я к тебе уходил, а она еще покойного срамила, что белый свет споил своими поминками.
— Ее старик — весь белый свет? Хорошая бабка! Хоть и колотит деда, но любит старого черта! — смеялся Бронников.
— Сам удивляюсь. Больше полвека живут, а друг за дружку зубами держатся. И что бы ни случилось, кого угодно будет ругать, но не своего старика.
— Лень! А кто сказал тебе, что нас перевезут отсюда? Надежно ли это? — спросил главврач.
— И не сомневайся. Завтра или послезавтра тебя вызовут, чтобы официально осчастливить. Новые пенаты, конечно, получше нынешних. Они просторнее, уютнее, гораздо теплее, и место там чистое, благодатное.
— Как на кладбище! — рассмеялся Бронников.
— Да, старое кладбище и впрямь неподалеку. Но там давно не хоронят.
— И на том спасибо, что хоть не по соседству с тобой.
— Этому лишь мне радоваться стоит. Ведь твои больные не отличают живых от мертвых.
— Зато твоим на всех плевать.
— Ты когда последний раз у меня в морге был? Года три назад или больше? Давай выбирайся, загляни, как мы теперь дышим. Кофейку попьем! А то совсем прокис со своими сдвинутыми. Хоть посмотри, вспомни, увидь, как выглядят нормальные люди! А то сам непроизвольно своих больных копируешь. Это называется болезнью психиатров. Она укореняется с годами, независимо от человека. Ты слишком долго проработал в этой больнице. Непростительно долго. Но ты сам не просился отсюда. Хотя на твоем месте не выдержал бы никто. Я уж не говорю о женщинах, мужчинам не под силу.
