— Да, приятель. Ты уж извини, но так сложилось…
— И вы знаете, что для этого мне нужно отрубить голову?
— Да, провели предварительные исследования.
— И чтобы убить меня, вы даете мне в руки меч, которым я сам могу зарубить вас обоих?
— Ты понимаешь, нуар, — остановился он напротив Шеньшуна, — в нашем мире считается гнусным, подлым и мерзким убивать слабых, безоружных, пленных. Это скотство, так ведут себя только животные. Люди, имеющие в себе хоть какие-то зачатки совести и чести, так себя вести не способны. Даже в таком важном и нужном для общества деле, как казнь преступников, — и то палач считается существом презираемым, ибо лишает жизни беззащитного, сколь виновен бы он ни был. Совсем другое дело — поединок честных людей. Когда один на один, когда силы и оружие равны, и рискуют оба тоже одинаково. Это уже честный бой, вежливый и благородный, никаких обид. Пусть победит сильнейший. Ну что, начнем?
— Не очень понятно, но интересно… Начнем.
Шеньшун все еще стоял, рассматривая клинок, но Варнак решил, что уж теперь точно имеет право нападать, и решительно рубанул противника слева направо, со всей силы, чтобы гарантированно снести голову одним ударом. Однако квелый с виду нуар вдруг простенько поднял свой клинок лезвием вверх, принимая удар на него, тут же хлестнул сталью вперед, распарывая лешему грудь наискось, от левого плеча до нижних правых ребер, нанес укол в живот — но на этот раз Еремей хоть успел его отвести, равно как и новый укол в грудь… в плечо… рубящий по ногам… Укол в лицо, в руку, в шею… Нуар напирал решительно, как паровоз, и, подловив его на этом, Варнак вдруг резко метнулся влево вперед, пропуская противника, крутанулся и рубанул по основанию шеи. Страж богов, однако, пригнулся, пробежал дальше, и все, что бывший спецназовец успел сделать — так это полосонуть его обратным движением по ребрам.
— Один-один, — мстительно сообщил леший. — Были бы мы людьми, уже лежало бы два трупа.
— Надо было снять, — с сожалением взглянул на свою футболку страж богов. — Мне так трудно находить одежду в вашем мире!
— Не беспокойся, она тебе больше не понадобится.
— Все так говорят, — мрачно ответил нуар. — А я потом неделями брожу в рванье.
Варнак вскинул саблю в длинный укол, но привратник с прежней небрежной легкостью парировал бросок и мигом попытался перерубить руку в локте. Леший насилу ее спас, опустив и пригнувшись чуть не до земли, — и тут же вынужден был отражать рубящий удар сверху, потом справа, слева, справа… Он извернулся, ударил Шеньшуна ступней чуть ниже левого колена, вынудив взмахнуть руками для поддержания равновесия, и, крутанувшись, подбил своей правой ногой сразу обе его. Страж богов грохнулся оземь, но быстро откатился, вскочил. Еремей тоже был уже на ногах. Он кинулся вперед, клинки со звоном скрестились и замерли — позиции опять оказались равными.
— Никак не могу понять вашего поведения и ваших мыслей, смертные, — сообщил нуар. — То вы норовите убить быстро и тихо, незаметно, исподтишка, издалека, оставаясь в безопасности. То вот, вдруг, затеваете «честный-благородный» поединок, сильно рискуя своею жизнью. Почему? Зачем тебе понадобился этот риск?
— Люди разные, Шеньшун, — потрогал его клинок кончиком своего Варнак. — Есть среди смертных подлые, гнусные уроды, ведущие себя так, как ты сказал. Но это скорее животные, а не представители человечества. И есть те, кто ведет себя так, как это надлежит настоящим людям. Вот, например, ты. Жертвуешь собой ради других. Разве это не благородно? Значит, и относиться к тебе нужно, как к челове-е-е… — Еремей изобразил укол слева, а когда нуар попытался его отбить, сделал перенос понизу и стремительно, красиво, снайперски точно поразил в длинном выпаде сердце врага.
Нуар, болезненно охнув, взмахнул рукой, и эфесом ударил лешего в висок с такой силой, что из глаз посыпались искры. Варнак даже на какой-то краткий миг потерял сознание и пришел в себя, уже падая на траву. Тут же вскочил, помахивая клинком и выискивая взглядом врага.
Шеньшун тяжело дышал, прижимая левую руку к сердцу, но когда леший подступил к нему, тряхнул головой и решительно поднял клинок:
— Два-два, как говорят смертные.
— Смертные после этого обычно не говорят, — мрачно ответил Варнак.
— Но, даже умирая на таких поединках, они все равно хотят быть благородными?
— Это путь наверх, страж богов. Подниматься наверх всегда муторнее, чем скатываться вниз. Путь от животного к человеку куда труднее, чем обратно. Поэтому цивилизация возможна только среди благородных людей. Иначе получается звериная стая.
— Не понимаю тебя, смертный, — чуть отступив, покачал головой Нуар.
— Попробую объяснить, — на этот раз не торопился в бой Варнак. — Вот представь себе, что ты подкрался ко мне сзади, дал по голове и стащил кошелек. Потом я подкрался и ударил. Потом опять ты. Потом опять я… И что выйдет? Да ничего! Просто с каждым разом денег в кошельке будет все меньше и меньше, ибо мы их станем тратить. И так, пока мы не превратимся в голозадых шимпанзе. Чтобы стать человечеством, ни ты не должен бить меня, ни я тебя. Мы оба должны работать, создавая что-то новое. И тогда оба будем становиться все богаче и богаче. При этом мы оба не будем бояться поворачиваться друг к другу спиной. То есть, станем благородными людьми. Так понятно?
— Да! — Нуар парой коротких шагов подскочил ближе, повел саблю влево и резко, хлестко, по короткой дуге обрушил на голову лешего.
Варнак, более обученный рукопашному бою, нежели фехтованию, парировать не стал, а нырнул вперед, подсек ногу и толкнул Шеньшуна в бок, опрокидывая на землю, подскочил ближе, прижал клинок к горлу. Страж богов замер, сглотнув, чуть выждал, требовательно спросил:
— Ну?!
— Ты потерял саблю, — вздохнув, отступил Варнак. — Убивать безоружных бесчестно.
— Но ведь ты перебил на этой базе столько безоружных людей! — сев на дорожке, напомнил нуар. — Как это совмещается в твоем разуме?!
— Автоматчиков трудно называть безоружными, — ответил Еремей. — А остальные просто спят. Их укололи снотворным, чтобы не мешали на тебя охотиться.
— Благородно. — Шеньшун поднялся, подобрал клинок. — Но странно. Если ты будешь таким честным, как утверждаешь, а твой сосед постоянно станет бить тебя по голове — надолго ли хватит твоей духовной чистоты?
— Если кто-то ведет себя подло, это не повод становиться подлецом самому, — покачал головой Варнак. — Ведь если тебя покусала дворовая шавка, ты не становишься на четвереньки и не начинаешь кусаться сам.
— Получается, у подлецов всегда есть преимущество? Они могут кусаться и бить в спину, а ты нет!
— Вот тут ты ошибаешься, привратник, — покачал головой леший. — Проблема в том, что, если двуногие не признают законов благородных людей, если бьют честных донов в спину, воруют их добро, если кусаются и нападают стаей на одного — это вовсе не означает, что они сильнее. Это означает, что такими существами должна заниматься санэпидстанция. Ибо на животных законы честных людей не распространяются. Причем, в силу созидательной натуры именно благородных донов, санэпидстанция у них традиционно оказывается куда сильнее, нежели когти звериных стай. Просто иногда работа таких станций дает сбои, порождая у животных временные нездоровые иллюзии. Однако, уверяю тебя, это не навсегда.
— Увы, — развел руками привратник, — с тобой согласны далеко не все.
— О ком это… — Леший осекся, поскольку невинный, казалось, жест противника оказался смертельной ловушкой: Шеньшун резко свел руки, и его клинок со свистом разрезал воздух, направляясь точно на шею Варнака. Вскинуть свою саблю Еремей просто не успел — но хотя бы отпрянул, и только благодаря этому лезвие не снесло ему голову, а прорубило нижнюю челюсть.
Леший запрыгал, скуля, воя и захлебываясь кровью. Довольный собой привратник отступил:
— Давай, залечивай, я подожду. Выправь и держи обеими ладонями, и прижми крепче. А то встанет криво — потом уже никогда не исправишь.
Варнак, зло сверкая глазами, бросил саблю и последовая его совету.
— Какие у вас странные и запутанные обычаи, — опустив клинок, отошел к скамейке у ресторана Шеньшун. — Как вы сами в них разбираетесь? Все время друг друга режете, стреляете, взрываете, давите и топите, но при этом рассуждаете о благородстве — причем тоже как о способе убийства, однако красивом и правильном… Другая раса давно бы вымерла с такими нравами, а вы только плодитесь и размножаетесь на удивление!
— Какие ни есть, а все наши! — подала голос «лягушонка», подпиравшая плечом стену.
— И они нам нравятся, — добавила толстуха, которая уже выбросила изорванный костюм и теперь стояла, завернувшись в махровый халат, со свежим розовым шрамом на месте утренней раны.
