Нынче велено считать, что классов в природе нет, про классы – это злокозненный Маркс наврал! Ведь сколько зла эти коммунисты принесли России, не расхлебать!
Тост нового 2013 года
Выпьем горькую рюмку за Путина,Ох, непрост теперь будет путь его.Не сидеть уже в позе лотоса,На Россию не хватит ботокса.Помянем заодно Гундяева,Довела Лихая Манда его.Не спасли патриарха поповичи,Навалились гурьбой файбисовичи.Помянем потом и Мединского,Силу плана его исполинского,Помянем «Свободу» и Гессена,Существо с лицом «Смит и Вессона»,Сердюкова с круглою суммоюИ сирот, согретых Госдумою.В ожидании брызг шампанскогоПомянем газету Ольшанского,Текст, что сбрызнул струей малофеевскойГолубой кардинал Тимофеевский.Стол накрою Новой Газетою,Тост скажу и всем посоветую:
Поднимаю стакан за Родину,За дурную ее пародию,За победный прапор обдристанный,За инвесторов с авангардистами,За гламурную демократию,За гражданственность, ети мать ее,За открытое блядству обществоИ преступное в нем сообщество,За гибрид борца литератораИ вертлявого ресторатора,За союз воров с колумнистами,Патриотов с неофашистами,За кремлевскую администрацию,За распиленную федерацию,За рефлексы привычные рвотные,За протесты наши болотные,За мозги, покрытые тиною,И за совесть корпоративную.
Что будем делать?
Это важно.
Недавно ситуация казалась безнадежной. Сейчас все изменилось.
Когда проблема сложная и делается еще трудней, то однажды набирается столько компонентов, что их необходимо рассортировать. Расставляешь детали по порядку – видишь: все просто.
Перелом во Второй мировой войне наступил в декабре 1941 года, когда Гитлер дошел до Москвы, в Африке англичан разгромили, японцы разбомбили Перл-Харбор, и тут еще Гитлер объявил войну Америке. В этот момент – в момент предельного торжества нацизма, когда фюрер сказал: «Фактически мы уже выиграли войну» – в этот момент случился решительный поворот. Вместо нескольких войн, дипломатических маневров и лживых обязательств – образовалась мировая война, все соединилось в единый внятный сюжет: вот мы – и вот они.
Перелом в безнадежной новейшей Российской истории наступил сейчас.
Задача перед страной простая: необходимо победить олигархию.
Не отдельный клан Путина, но олигархическую систему власти, которая порождает путиных, березовских, усмановых, прохоровых, ходорковских, абрамовичей, гусинских и т. п.
Ниже – элементарные социальные истины.
Чтобы победить олигархию, общество должно быть структурировано, причем стратификация общества должна не совпадать с той стратификацией, что навязана олигархическими кланами. Границы страт должны идти поперек границ корпораций и вопреки корпоративным интересам.
Постсоветская трагедия состояла в том, что общество утратило иерархию, в одночасье сделалось аморфным. Социум конструировали заново, поделив на сектора добычи, а семьи, народы, нации, убеждения и профессии – заменили безразмерным понятием: средний класс. Отныне редкий человек мечтал стать космонавтом, хирургом или учителем. Но все хотели стать представителями среднего класса. Обществу внушили, что средний класс – это гарантия прогресса и демократии, а наличие прав среднего класса – это венец общественного развития. Как мы гордились, создавая безыдейный средний класс, измеряемый размерами потребительской корзины, наличием права на голос и знанием курортов. Заговорили все разом и сказали: дай!
Подобно кредитам финансового капитализма, набор гражданских прав был не более чем акциями: купить ничего невозможно. Внедрение мыльного пузыря «открытое общество», борьба за права, которые невозможно реализовать (вы можете сказать, что хотите – но при отсутствии убеждений это не поможет), – и полное отсутствие взаимных обязанностей – все это привело к тому, что общество стало предельно рыхлым. У членов открытого общества нет взаимных обязательств: защиты сирот или пенсионеров, армейского долга, распределения бюджета по нуждам образования, медицины, науки – но есть долг перед корпорацией. Свои – поймут; остальные – быдло.
Вышеперечисленные блага гражданин надеется получить от корпорации, а государство будет выполнять обязанности корпоративного мажордома – поднимать шлагбаум, когда едем на курорт. В тот момент, когда мыльный пузырь лопнул и открытое общество и финансовый капитализм перестали существовать, – в этот момент наступила абсолютная власть олигархии: единственные скрепы социума отныне – гарантии корпораций.
Так называемая коррупция – есть не что иное, как система жизнедеятельности корпораций, и клан Путина здесь совершенно ни при чем. Чекист виноват, так же как и остальные.
У нас произошла подмена понятий. Мы связали коррупцию с ростом чиновного произвола, тогда как чиновничьи взятки – лишь одна из форм коррупционного механизма. Да, взятка чиновнику – это плохо, но запредельная зарплата радиоведущего, пиар-агента, колумниста, галериста – это точно такая же взятка. Данный труд не стоит тех денег, какими оплачен, – обществу от трепа колумниста или рекламы бренда никакой пользы нет. Цена работы установлена мафиозным путем – как и у чиновника. Корпорация менеджеров правительства хочет получать не меньше, чем корпорация нефтяников или пиар-агентов – это их право. Либеральный рынок приватизировал все – и государство тоже. Конфликт между честным бизнесменом и нечестным чиновником – не более чем соревнование между членом ООО «Река» – и членом ООО «Озеро»; разницы между менеджерами нет никакой. Когда менеджеры «Реки» разваливают «Озеро», они поднимают свой оклад.
Дискредитация института власти и церкви – есть необходимый шаг в окончательной победе олигархической формы правления в России. И сейчас члены корпораций этот шаг и совершают.
Программы у мифической оппозиции будто бы нет – как нет и кандидата на управление корпорацией государства; требуется выставить государство на аукцион – там будет видно. На деле программа есть – это программа олигархическая, и никакая иная произнесена быть не может и произнесена не будет.
Чтобы победить олигархию, общество должно быть стратифицировано вопреки сегодняшним границам корпораций.
И первой стратой должна стать новая русская интеллигенция – с моралью и кодексом чести. Этот кодекс должен не совпадать с моралью рынка – так, как это и было у русской интеллигенции.
Вчера еще интеллигенция появиться не могла: сегодня место освободилось. Прежде мнилось, что столичные бульвардье и есть рудимент интеллигенции, сегодня не мнится.
То, что именует себя креативным классом и интеллигенцией, является не чем иным, как либеральным мещанством. В этом нет обиды, это просто социальный факт.
Понять, что перед нами мещанство – просто: данная страта не располагает никаким убеждением и знанием, превосходящим убеждение и знание работодателя. Внутренний кодекс мещанства и кодекс рынка – совпадают. Вот и все.
Высшим авторитетом отныне является не мораль и не сострадание – но успех в бизнесе. Выбрав лидером олигарха и открестившись от народа, мещанство обозначило себя как известную социологии страту.
Вы можете представить Достоевского, выбирающего своим лидером Рябушинского, или Чехова, которому нечего добавить к словам Мамонтова? Такого представить нельзя – как нельзя именовать издателей глянцевых журналов и пиар-агентов – интеллигентами. И это надо очень точно понять.
Ситуация следующая. В России либеральное мещанство выступает против коррумпированного чиновничества. Чиновничество является одной из корпораций, но в целом для развития олигархической формы правления – это преграда. Планктон олигархии, мещанство, требует демонтировать государство. Вот, собственно, и все.
Преодолеть эту ситуацию можно лишь путем утверждения морали, превосходящей корпоративную, превосходящей логику рынка. В тот момент, когда появится интеллигенция и мещанство займет свое место – в этот момент олигархия потеряет моральное преимущество.
Это будет первый шаг.
Лики России
В 1990 году Ростропович показал мне холст Григорьева «Лики России». Дело было в лондонской квартире Славы (я не панибратствую, просто Растропович со всеми пил брудершафт, выпил и со мной, эта история – дань дружбе), я тогда прожил у него месяц и участвовал в реставрации картины.
Григорьев, когда уезжал из России в эмиграцию, разрезал этот холст на четыре части по вертикали и наклеил на ширму – так и увез, как предмет мебели. Потом Григорьев скитался по разным углам, он был и театральным художником, и живописцем. Признания при жизни не получил, умер во Франции. Оставалось много холстов – добротной реалистической живописи. В девяностые годы картины стали попадать на аукционы. Брали Григорьева на торги неохотно – реализм в это время вышел из моды, казалось, что навсегда. В Москве в девяностых вовсю цвела мораль «новой школы кураторов», и кто-то (кажется, живчик Бакштейн) объявил, что пора забыть, что существует кисть и холст. Одним словом, шансы у Григорьева на рынке были невелики, это не абстракция, не загогулины, а дотошная реалистическая живопись: нос нарисован на том месте, где и бывает в природе.
