Если бы Фёргюс Мак-Ивор родился на шестьдесят лет раньше, он, по всей вероятности, не обладал бы своими теперешними манерами и знанием света, а родись он на шестьдесят лет позднее, его честолюбие и жажда власти не имели бы той пищи, которую ему давало его настоящее положение. В своем небольшом кругу он был столь же совершенным политиком, как сам Каструччо Каструкани. Он с большим рвением принялся гасить все распри и раздоры, зачастую возникавшие между соседними кланами, так что они нередко обращались к нему как к третейскому судье. Свою патриархальную власть он усиливал всеми доступными способами и любыми средствами старался поддерживать то нехитрое, но широкое хлебосольство, которое почиталось самым драгоценным качеством в предводителе клана. По той же причине он наводнил свое поместье арендаторами, людьми, без сомнения, выносливыми и боеспособными, но которых было слишком много, чтобы их могли прокормить его земли; он поддерживал и многих авантюристов из материнского клана, бежавших от более богатого, но менее воинственного вождя для того, чтобы присягнуть Фёргюсу Мак-Ивору. Были и другие, не имевшие даже и этого предлога, которые тем не менее принимались в его вассалы, в чем не отказывали тому, кто, как Пойнс, мог работать руками и готов был носить имя Мак-Ивора.
В этом воинстве он смог навести достаточный порядок с того момента, как был назначен командиром одного из независимых отрядов, набранных правительством для умиротворения горной Шотландии. На этом посту он действовал энергично и смело и водворил полное спокойствие во вверенной ему округе. Всех своих вассалов он обязывал по очереди служить некоторое время в этом отряде, что дало им известное представление о военной дисциплине. В своих походах против разбойников он, по общему мнению, использовал до последних пределов ту свободу действий, которая, покуда гражданские законы не успели проникнуть в горы, была предоставлена военным отрядам, призванным поддерживать эту законность. Он, например, проявлял большую и подозрительную мягкость по отношению к тем грабителям, которые по его приказанию возвращали награбленное, а лично ему изъявляли покорность. Тех же, кто дерзал не обращать внимания на его приказы или увещания, он беспощадно преследовал, ловил и предавал правосудию. Если же какие-либо блюстители порядка, военные или гражданские, осмеливались преследовать воров и мародеров на его землях, не испросив предварительно его согласия и одобрения, они могли наперед рассчитывать на значительную неудачу или поражение. В этих случаях Мак-Ивор первый выражал свое участие и, ласково пожурив неудачника за необдуманную поспешность, неизменно горько жаловался на беззаконие, царившее в стране. Впрочем, эти жалобы не избавили его от подозрений, и дело было представлено правительству в таком свете, что вождя отрешили от должности командира.
Что бы Фёргюс Мак-Ивор ни пережил при этом, он не позволил себе выказать ни малейшего недовольства. Вскоре вся округа испытала на себе все неприятные последствия его опалы. Доналд Бин Лин и другие подобные ему, совершавшие до сих пор набеги исключительно на другие края, прочно осели в этой многострадальной пограничной области. Налеты их почти никогда не встречали сопротивления, так как жертвами их были равнинные помещики, которые как сторонники Стюартов лишены были права держать оружие. Это вынудило многих из них вступить в переговоры с Мак-Ивором и платить ему дань, что не только ставило его в положение их защитника и придавало весьма значительный вес в их советах, но также доставляло средства для поддержания феодального гостеприимства, которое без подобных выплат пришлось бы значительно сократить.
Действуя таким образом, Фёргюс имел в виду и кое-что другое. Он стремился не только быть великим человеком в собственной округе и деспотически управлять своим небольшим кланом: с малых лет он отдал все свои силы служению изгнанной династии и убедил себя, что возвращение британской короны Стюартам — дело ближайшего будущего и что тем, кто будет помогать им в этом деле, выпадут великие почести и слава. Вот для чего он старался сплотить горцев между собой и умножал до предела собственные силы, чтобы в первый же благоприятный момент быть готовым к восстанию. С этой же целью он добился расположения соседних помещиков с Равнины, готовых постоять за правое дело; по той же причине, неосторожно поссорившись с мистером Брэдуордином, который, несмотря на свои чудачества, был весьма уважаем в округе, он воспользовался набегом Доналда Бин Лина, чтобы таким образом восстановить прежние добрые отношения. Некоторые даже подозревали, что все это предприятие было подсказано Доналду нарочно для того, чтобы открыть путь к примирению. Если это было действительно так, барону эта интрига обошлась в две добрых дойных коровы. За все эти старания в их пользу дом Стюартов отвечал ему значительным доверием, посылкой время от времени некоторого количества луидоров и изобилием обещаний. Фёргюсу была как-то даже прислана грамота на пергаменте, снабженная огромной сургучной печатью и долженствовавшая изобразить собою патент на графское достоинство, дарованный не кем иным, как Иаковом, третьим королем Англии и восьмым королем Шотландии, своему верному, надежному и многолюбезному Фёргюсу Мак-Ивору из Гленнакуойха в графстве Перт королевства Шотландского.
Ослепленный миражем этой графской короны, Фёргюс изо всех сил принялся вербовать себе сторонников и тайно готовить заговоры, столь характерные для этого многострадального времени. Подобно всем активным политическим деятелям, он вскоре примирил свою совесть с некоторыми поступками в пользу своей партии, возмутившими бы его честь и гордость, если бы его единственной целью были собственные интересы. Итак, заглянув в душу этого смелого, честолюбивого и страстного, но лукавого и дипломатичного политика, мы возобновим прерванную нить нашего повествования.
Тем временем хозяин и гость достигли усадьбы Гленнакуойх, где, кроме замка Иана нан Чейстела — неуклюжей высокой квадратной башни, — был еще и двухэтажный жилой дом, построенный прадедом Фёргюса после возвращения его из памятной западным графствам экспедиции, известной под названием «Горского нашествия». Вероятно, этот крестовый поход против эрширских вигов и сторонников Ковенанта оказался для тогдашнего Вих Иан Вора столь же прибыльным, как и для его предшественника опустошение Нортумберленда. Об этом говорил второй памятник архитектуры, оставленный потомству как свидетельство его величия.
Вокруг дома, стоявшего на пригорке посреди узкой горной долины, не замечалось той заботы об удобствах, а тем паче об украшениях, которые характерны для жилищ помещиков. Два или три загона, поделенные стенками, сложенными из сухого камня без раствора, были единственной частью поместья, обнесенной какой-либо оградой, а узкие полоски ровной земли, расположенные у берега речки и покрытые редким ячменем, подвергались постоянному нападению со стороны диких пони и черных коров, пасшихся на окрестных холмах. Наступления на эти посевы всякий раз отражались громкими, бестолковыми и невыносимыми для слуха воплями полудюжины горцев-пастухов, которые носились по полю как сумасшедшие и улюлюканьем побуждали полуиздохших от голода собак спасать урожай.
Вверх по долине, на некотором расстоянии от замка, виднелась рощица чахлых, низкорослых берез; высокие, поросшие вереском горы не радовали глаз разнообразием, так что вся картина казалась скорее дикой и безотрадной, нежели гордой и величественной в своем безлюдье.
Однако, каким бы ни было это поместье, ни один из потомков Иана нан Чейстела не променял бы его ни на Стоу, ни на Бленхейм.
Впрочем, у ворот замка путников ожидало зрелище, которое, возможно, доставило бы первому владельцу Бленхейма больше удовольствия, чем самый красивый вид в имении, дарованном ему признательным отечеством. На площадке стояло около сотни вооруженных горцев в национальных костюмах. Увидев их, хозяин небрежно извинился перед гостем и сказал:
— Я совершенно забыл, что вызвал нескольких представителей моего клана; мне хотелось проверить, готовы ли они на защиту округа и способны ли предупредить неприятные происшествия, подобные тому, которое, к моему огорчению, случилось с бароном Брэдуордином. Прежде чем я распущу их, возможно вам будет угодно, капитан Уэверли, посмотреть, как они проделывают различные упражнения.
Эдуард согласился, и отряд ловко и точно произвел несколько обычных военных эволюций. Затем они стреляли поодиночке, проявив при этом необычайную сноровку в обращении с пистолетом и ружьем. Стреляли они стоя, сидя, с колена или лежа, в зависимости от команды начальника, и всякий раз попадали в мишень. Затем они выстроились попарно для фехтования на палашах и, доказав свою ловкость и мастерство в одиночных схватках, разбились напоследок на два отряда, подражая стычке, отдельные фазы которой — построение, бегство, преследование и все течение упорного боя — изображались под звуки большой военной волынки.
