Драгоценные жемчужные устрицы, которые Его Высочество герцог д’Аоста, вице-король Эфиопии, послал в дар аквариуму Неаполя (это были жемчужные устрицы с берегов Аравии, что против Массауа), осчастливили собой обед, данный генералом Корком Вышинскому, заместителю наркома иностранных дел, представлявшему тогда СССР в комиссии союзников в Италии. Вышинский был очень удивлен, обнаружив в каждой раковине розовую жемчужину цвета восходящей луны. Он удивленно поднял свой взор на генерала Корка, как это сделал бы эмир Багдада за обедом в «Тысяче и одной ночи».
– Не выплюньте сердцевины, она драгоценна, – сказал ему тогда генерал Корк.
– Но это жемчужина! – воскликнул Вышинский.
– Of course, it is a pearl! Don’t you like it?[262]
Вышинский проглотил жемчужину, бормоча по-русски: «Вот проклятые капиталисты!»
Не менее был удивлен Черчилль, когда, приглашенный генералом Корком на обед, он обнаружил на тарелке странного вида рыбу стального цвета, круглую и тонкую, похожую на диск античных дискоболов.
– Что это? – спросил Черчилль.
– A fish, рыба, – ответил генерал Корк.
– A fish? – сказал Черчилль, внимательно разглядывая очень странную рыбу.
– Как называется эта рыба? – спросил генерал Корк мажордома.
– Это торпедо, – сказал мажордом.
– What? – сказал Черчилль.
– Торпедо, – сказал генерал Корк.
– Торпедо? – спросил Черчилль.
– Yes, of course, torpedo[263], – сказал генерал Корк и, обратившись к мажордому, спросил, что это такое, торпедо.
– Это электрический скат, – ответил мажордом.
– Ah, yes, of course, электрический скат! – сказал генерал Корк, обращаясь к Черчиллю. Оба смотрели друг другу в лицо с поднятыми рыбными приборами в руках, не осмеливаясь коснуться «торпедо».
– Вы уверены, что она не опасна? – спросил Черчилль, помолчав немного.
Генерал Корк спросил у мажордома:
– Вы думаете, она не опасна? Можно к ней прикасаться, она не заряжена электричеством?
– Электрический заряд имеет свежая рыба, в вареном виде она безопасна, – ответил мажордом на неаполитанском английском.
– Ага! – воскликнули в один голос Черчилль и генерал Корк и со вздохом облегчения вонзили свои вилки в торпедо.
Но в один прекрасный день рыба в аквариуме Неаполя закончилась, осталась только знаменитая сирена (один экземпляр очень редкого вида «сиреноподобных», которые из-за своей почти человеческой формы тела дали начало знаменитой древней легенде о сиренах) и несколько чудесных веток коралла.
Имевший похвальную привычку заниматься всеми делами лично генерал Корк спросил мажордома, какую рыбу можно выловить из аквариума на обед в честь миссис Флэт.
– А выбирать не из чего, – ответил мажордом, – осталась одна сирена и несколько веток коралла.
– А эта сирена – хорошая рыба?
– Великолепная! – ответил мажордом не моргнув глазом.
– А кораллы? – спросил генерал. Когда он занимался важными обедами, то был особенно внимателен. – Они съедобны?
– Нет, кораллы не едят. Они неудобоваримы.
– Тогда никаких кораллов.
– Их можно использовать для украшения, – подсказал невозмутимый мажордом.
– That’s fine![264]
И мажордом записал в меню обеда: «Сирена под майонезом, украшенная кораллами».
И вот теперь все остолбенели, онемели от неожиданности и ужаса: перед ними была бедная мертвая девочка; простертая с открытыми глазами на ложе из листьев латука, она лежала на серебряном подносе, окруженная венком из розовых кораллов.
В Неаполе, в переулках бедноты, если заглянуть в распахнутую дверь бассо, часто случается видеть лежащего на постели покойника в цветочной гирлянде. Нередко можно увидеть и мертвую девочку. Но мне никогда не приходилось видеть девочку в венке из кораллов. Сколько бедных матерей Неаполя пожелали бы своим маленьким мертвым чудесную гирлянду из кораллов! Кораллы похожи на ветви персика в цвету, радостно смотреть на них, они дарят мертвым детским телам нечто блаженно-весеннее. Я смотрел на эту бедную отварную девочку и дрожал от сострадания и гордости. Что за чудесная страна Италия, думал я. Какой другой народ в мире может позволить себе роскошь предложить чужеземной армии, опустошившей и захватившей его страну, сирену под майонезом с гарниром из кораллов? Ах! Стоило проиграть войну только для того, чтобы увидеть американских офицеров и гордую американскую женщину, побледневших и обезумевших от ужаса при виде сирены, морского божества, простертого на серебряном блюде на обеденном столе американского генерала!
– Disgusting![265] – воскликнула миссис Флэт, прикрыв глаза руками.
– Yes… I mean… yes… – бормотал бледный дрожащий генерал Корк.
– Уберите, уберите прочь этот ужас! – закричала миссис Флэт.
– Зачем? – сказал я. – Прекрасная рыба.
– Это, должно быть, ошибка! I beg pardon… but… Извините… но… это ошибка… I beg pardon… – бормотал в отчаянье бедный генерал Корк.
– Заверяю вас, это прекрасная рыба, – сказал я.
– Но мы не можем есть that… эту девочку… that poor girl! Эту бедную девочку! – сказал полковник Элиот.
– Но это же не девочка, это рыба, – сказал я.
– Генерал, – сказала миссис Флэт суровым голосом, – я надеюсь, вы не заставите меня есть that… this… that poor girl!
– Но это же рыба, – сказал генерал Корк, – и отличная рыба! Малапарте говорит, что она великолепна. He knows…[266]
– Я приехала в Европу не для того, чтобы ваш друг Малапарте и вы заставляли меня есть человечье мясо, – сказала миссис Флэт дрожащим от возмущения голосом. – Предоставим этим barbarous Italian people to eat children at dinner. I refuse. I am an honest American woman. I don’t eat Italian children![267]
– I’m sorry, I’m terribly sorry[268], – сказал генерал Корк, вытирая пот со лба, – но все в Неаполе едят эту породу детей… yes… I mean… no… I mean… that sort of fish!.. да… я имел в виду… нет… я имел в виду… эту породу рыбы!.. Не правда ли, Малапарте, что that sort of children… of fish… is excellent?[269]
– Это отличная рыба, – ответил я, – и какое имеет значение, если она похожа на ребенка? Это рыба. В Европе рыба не обязана походить на рыбу…
– И в Америке тоже! – воскликнул генерал Корк, обрадованный, что ему пришли на помощь.
– What? – вскричала миссис Флэт.
– В Европе, – сказал я, – рыба свободна, по крайней мере, рыба! Никто не запрещает рыбе быть похожей… не знаю, на человека, на девочку, на женщину. И это рыба, даже если… В конце концов, что вы надеялись съесть, приехав в Италию? Труп Муссолини?
– Ah! Ah! Ah! Funny! – воскликнул генерал Корк со слишком скрипучим, чтобы быть искренним, смехом.
Все остальные ответили ему смехом, в котором странным образом смешались недоумение, веселье и растерянность. Я никогда так не любил американцев и никогда не полюблю их так, как в тот вечер за столом с той страшной рыбой.
– Надеюсь, вы не думаете, что я… – сказала миссис Флэт, бледная от гнева и ужаса. – Не собираетесь же вы заставить меня есть эту жуть? Вы забываете, что я американка! Что сказали бы в Вашингтоне, что сказали бы в War Department[270], если бы узнали, что на ваших обедах едят отварных девочек… boiled girls?
– I mean… yes… of course… – пробормотал генерал Корк, обращая ко мне умоляющий взгляд.
– Boiled girls with maionese![271] – добавила миссис Флэт ледяным голосом.
– Вы забыли про украшение из кораллов, – сказал я, желая этими словами оправдать генерала Корка.
– I don’t forget corals![272] – сказала миссис Флэт, испепеляя меня взглядом.
– Get out! – сказал неожиданно генерал Корк мажордому, указывая пальцем на сирену. – Get out that thing![273]
– General, wait a moment, please, – сказал полковник Браун, капеллан главного штаба, – we must bury that… that poor fellow[274].
– What? – воскликнула миссис Флэт.
– Надо похоронить это… эту… I mean… – сказал капеллан.
– Do you mean…[275] – сказал генерал Корк.
– Yes, I mean bury.
– But… it’s a fish… – сказал генерал Корк.
– Может быть, это и рыба, – сказал капеллан, – но похожа она скорее на ребенка… Позвольте мне настоять: наш долг похоронить эту девочку… I mean that fish. We are Christians. Разве мы не христиане?
– Я в этом сомневаюсь, – сказала миссис Флэт, буравя генерала Корка холодным презрительным взглядом.
– Yes, I suppose…[276] – ответил генерал Корк.
– We must bury it[277], – сказал полковник Брэнд.
– All right, – сказал генерал Корк, – но где мы похороним это? Я предложил бы выбросить это на помойку. Самый простой выход, мне кажется.
– Нет, – сказал капеллан, – никогда не знаешь. Нет полной уверенности, что это рыба. Нужно похоронить ее пристойно.
– Но ведь в Неаполе нет кладбища для рыб? – спросил у меня генерал Корк.
– Не думаю, чтобы было: неаполитанцы обычно не хоронят рыбу, они ее едят, – сказал я.
– Мы могли бы похоронить это в саду, – сказал капеллан.
– Хорошая мысль, – сказал генерал Корк, просветлев лицом, – мы можем похоронить это в саду.
И, обратившись к мажордому, сказал:
– Прошу вас, пойдите и похороните это… эту бедную рыбу в саду.
– Да, синьор генерал, – сказал мажордом, поклонившись, а слуги тем временем поднимали блестящий гроб из массивного серебра, в котором покоилась бедная мертвая сирена, и водружали его на носилки.
