– Да, синьор генерал, – сказал мажордом, поклонившись, а слуги тем временем поднимали блестящий гроб из массивного серебра, в котором покоилась бедная мертвая сирена, и водружали его на носилки.
– Я сказал похоронить, – сказал генерал Корк. – Не вздумайте съесть это на кухне!
– Да, синьор генерал, – сказал мажордом, – хотя очень жаль. Это такая вкусная рыба!
– Я не уверен, что это рыба, поэтому запрещаю вам есть ее, – сказал генерал.
Мажордом поклонился, слуги направились к двери, неся на плечах сверкающий серебром гроб, все проводили взглядом странную похоронную процессию.
– Будет не лишним, – сказал, вставая, капеллан, – если я пойду приглядеть за похоронами. Хочу, чтобы совесть моя была чиста.
– Thank you, Father[278], – сказал генерал Корк, вытирая лоб, и со вздохом облегчения робко взглянул на миссис Флэт.
– Oh, Lord![279] – воскликнула миссис Флэт, возводя глаза к небу.
Она была бледна, слезы сверкали в ее глазах. Мне доставляла удовольствие ее взволнованность, я был глубоко благодарен ей за ее слезы. Я плохо думал о ней, а миссис Флэт была сердечная женщина. Если она оплакивала рыбу, то, конечно же, рано или поздно она должна была дойти и до сострадания к итальянскому народу, до оплакивания всех горестей и страданий моего несчастного народа.
VIII
Триумф Клоринды[280]
– У американской армии, – сказал князь Кандиа, – сладкий и нежный запах, запах женщины-блондинки.
– Very kind of you[281], – сказал полковник Джек Гамильтон.
– У вас прекрасная армия. Для нас большая честь и удовольствие быть побежденными такой армией.
– Вы действительно очень любезны, – сказал, улыбаясь, Джек.
– Вы высадились в Италии с большой учтивостью, – сказал маркиз Антонио Нунцианте, – прежде чем войти в наш дом, вы постучали в дверь, как делают воспитанные люди. Если бы вы не постучали, мы бы вам не открыли.
– Говоря по правде, мы постучали даже слишком сильно, – заметил Джек, – так сильно, что весь дом развалился.
– Эту мелочь можно не брать в расчет, – сказал князь Кандиа, – важно, что вы постучали. Надеюсь, вам не придется жаловаться на оказанный прием.
– Мы не могли желать более любезных хозяев, – сказал Джек, – нам не остается ничего иного, как просить у вас извинения за то, что мы выиграли войну.
– Я уверен, вы кончите тем, что попросите у нас прощения, – сказал князь Кандиа с невинно-ироничным видом старого неаполитанского синьора.
– Мы не одни должны просить у вас прощения, – сказал Джек, – англичане тоже выиграли войну, но они никогда не попросят у вас прощения.
– Если англичане, – сказал барон Романо Авеццана, бывший когда-то послом в Париже и в Вашингтоне и оставшийся верным великим традициям европейской дипломатии, – ждут, что мы попросим у них извинения за то, что проиграли войну, они ошибаются. Итальянская политика основана на фундаментальном принципе, что всегда есть кто-то другой, кто проигрывает вместо Италии.
– Было бы любопытно узнать, – сказал, смеясь, Джек, – кто в этот раз проиграл войну вместо вас.
– Конечно же, русские, – ответил князь Кандиа.
– Русские? – воскликнул Джек, глубоко удивленный. – Но почему?
– Несколько дней назад, – ответил князь Кандиа, – я был на обеде у графа Сфорца. Там был и советский заместитель Наркома иностранных дел Вышинский, он рассказал, что спросил неаполитанского мальчугана, знает ли тот, кто выиграет войну. «Англичане и итальянцы», – был ответ. «Как так?» – «Потому что англичане – кузены американцев, а итальянцы – кузены французов», – ответил мальчишка. «А русские? Думаешь, они тоже выиграют войну?» – спросил Вышинский паренька. «Э, нет, русские проиграют», – ответил малый. «А почему?» – «Потому что русские, бедняги, кузены немцев».
– Wonderful! – воскликнул Джек под общий смех застолья.
Высокий, худощавый, с обожженным солнцем и морским ветром лицом, князь Кандиа был великолепным представителем неаполитанской знати, одной из наиболее родовитых и блестящих в Европе, сочетающей безупречные манеры с духом свободы, в которой ирония великих представителей французской аристократии XVIII столетия смягчает гордость испанской крови. У него были седые волосы, светлые глаза и тонкие губы. Его небольшая голова статуи, изящные руки с удлиненными пальцами контрастировали с широкими атлетическими плечами и мужественной элегантностью сильного человека, привыкшего к интенсивным занятиям спортом.
Мать его была англичанкой, и своим холодным взглядом и уверенными сдержанно-неторопливыми движениями он был обязан английской крови. В юности он был эталоном парижской и лондонской мод в Неаполе, соперничая с князем Жаном Джераче, а в Лондоне и Париже ввел в моду неаполитанский стиль одежды. Но вот уже много лет как он отказался от светских развлечений, чтобы не иметь дела с той «новой знатью», которую Муссолини вытащил на авансцену политической и общественной жизни. Долгое время о нем ничего не было слышно. Его имя неожиданно прошумело в 1938-м, когда во время визита Гитлера в Неаполь он отказался участвовать в официальном обеде в его честь. Его арестовали, продержали несколько недель в тюрьме «Поджореале», затем Муссолини сослал князя в его поместье в Калабрии. Все это принесло ему славу честного человека и свободного итальянца, титулы в те времена не пренебрежительные хотя бы потому, что носить их было небезопасно.
Но самое горячее признание он получил, когда после освобождения Неаполя отказался присоединиться к группе именитых горожан, вручавших ключи от города генералу Кларку. Свой отказ он объяснил без высокомерия, с учтивой простотой сказав, что не в обычаях его семейства подносить ключи от города завоевателям Неаполя и что он не может не последовать примеру своего предка, Берардо ди Кандиа, отказавшегося воздать подобные почести королю Франции Карлу VIII, завоевателю Неаполя, несмотря на то, что Карла VIII в то время называли освободителем. «Но и генерал Кларк – наш освободитель!» – воскликнул его превосходительство префект, которому первому пришла в голову странная мысль вручить ключи от города генералу Кларку. «Я в этом не сомневаюсь, – просто и учтиво ответил князь Кандиа, – но я – свободный человек, а в освобождении нуждаются только рабы». Все ждали, что генерал Кларк прикажет арестовать князя, чтобы сбить с него спесь, как это было заведено в те времена. Но генерал Кларк пригласил его на обед и принял подчеркнуто учтиво, сказав, что рад познакомиться с итальянцем, имеющим чувство собственного достоинства.
– Русские тоже, – сказала княгиня Консуэло Караччоло, – очень воспитанные люди. Позавчера машина Вышинского раздавила на виа Толедо пекинеса старой герцогини д’Амальфи. Вышинский вышел из машины, лично подобрал собачку и, выразив свое глубокое сожаление герцогине, предложил отвезти ее в автомобиле во дворец д’Амальфи. «Спасибо, я предпочитаю вернуться домой пешком», – гордо ответила старая герцогиня, бросив презрительный взгляд на красный флажок с серпом и молотом на капоте машины. Вышинский молча поклонился, сел в машину и быстро уехал. Только тогда герцогиня заметила, что ее бедная мертвая собачка осталась в машине Вышинского. На следующий день Вышинский прислал ей в подарок банку джема. Герцогиня попробовала и с криком ужаса упала в обморок: у джема был запах ее бедной собачки. Я попробовала тоже, заверяю вас, это был запах джема из собаки.
– Русские, когда они хорошо воспитаны, способны на все, – сказала Мария Тереза Орилия.
– Вы уверены, что это был джем из собаки? – спросил очень удивленный Джек. – Может, это была икра.
– Вероятно, – сказал князь Кандиа, – Вышинский хотел оказать честь неаполитанской аристократии, самой родовитой в Европе. Разве мы не достойны джема из собаки?
– Вы, конечно же, достойны чего-нибудь получше, – сказал простодушно Джек.
– В любом случае, – сказала Консуэло, – я предпочитаю собачий джем вашему колбасному фаршу.
– Наш spam, – сказал Джек, – не что иное, как джем из свинины.
– Позавчера, – сказал Антонио Нунцианте, – возвращаясь домой, я увидел негра, который ужинал с семьей моего дворецкого. Красивый негр, очень воспитанный. Он мне сказал, что если бы американские солдаты не ели spam, Берлин давно был бы уже взят.
– Мне очень симпатичны негры, – сказала Консуэло, – по крайней мере, цвет их кожи совпадает с окраской их суждений.
– Leurs opinions sont très blanches ce sont de véritables enfants[282], – сказал Джек.
– В американской армии много негров? – спросила Мария Тереза.
– Il y a des nègres partout même dans l’armée américaine[283].
– Один английский офицер, капитан Харари, – сказала Консуэло, – рассказал, что в Англии много американских солдат-негров. Однажды за обедом в посольстве Соединенных Штатов в Лондоне посол спросил леди Уинтермер, как она находит американских солдат. «Они очень симпатичные, – ответила леди Уинтермер, – но я не понимаю, зачем они привезли сюда этих бедняг белых».
