Следующая цель спекулянтов была общеизвестна. Этой целью самым зловещим образом стала Россия. Сергей Дубинин, председатель Центрального банка России, заявил о надежности рубля. Полагая, что его слово станет решающим, он добавил: «Девальвации рубля не будет»[175]. К концу мая Дубинин повысил процентные ставки втрое, пытаясь сдержать бегство капитала. Финансовая система России, и без того шаткая, теперь стояла на грани развала. Тем временем темпы роста экономики США замедлялись, что всегда было сигналом для «быков», игравших на повышение цен на облигации. Доходность по облигациям Казначейства США упала, в результате спреды между котировками этих и других видов облигаций начали расширяться. Тренд был противоположен тому, в расчете на который строилась стратегия LT, и фонд пережил самый скверный за свою историю месяц, понеся убытки в размере 6,7 % собственного капитала.
Хотя в Swiss Bank (после слияния с UBS он должен был стать крупнейшим инвестором LT) ничего не знали об этих убытках, там занервничали. Изучив гарантийный пакет, Тим Фредериксон, руководитель отдела ПФИ в Swiss Bank, позвонил Сицильяно и предупредил его: «Сделка нехороша». Главная проблема состояла в том, что инвестиции были не хеджированы. Таким образом, Swiss Bank совершенно не был защищен от снижения котировок LT. «В тот момент, – вспоминал Сицильяно, – ситуация напоминала доброкачественную опухоль. Пойди дела скверно, трудности возникли бы у нас, у них же никогда никаких проблем не возникало».
* * *
В июне Рон Таннебаум, трейдер UBS, «продавивший» гарантийную сделку, покинул банк. Его уход стал своего рода подстрочным примечанием к разворачивавшейся драме расширения спредов по кредитам. Они пугающе расширялись на всех рынках, где работала LT. Проблема была общей для ценных бумаг; это был отток кредитных средств, связанный с установлением рынками слишком низкой цены за риск. Инвесторы жаждали безопасности; теперь они готовы были платить любые деньги за облигации Казначейства США (это означало, что, избавляясь от более рисковых облигаций, инвесторы соглашались на меньшие доходы).
Джим Макенти, приятель Меривезера и партнер, полагавшийся на свое чутье, а не на компьютер, ощущал, что рыночные ветры меняются. Он неоднократно призывал своих партнеров уменьшить риски компании, но его предложения оставались без внимания как ненаучные бредни старомодного игрока. Перебравшись в Коннектикут, партнеры, более не нуждавшиеся в толпе на Уолл-стрит, еще сильнее изолировались от анекдотичных, но порой полезных сплетен, которыми обменивались друг с другом трейдеры. Партнеры сочли, что легко могут пренебречь тревожными призывами Макенти, тем более что сделки, заключенные самим Шейхом, приносили убытки. Однажды вечером испытывавший растущее разочарование Макенти встретился с Джеймсом Рикардсом, генеральным консультантом LT, в ресторане «Horseneck Tavern» в Гринвиче. Следующим утром Рикардс собирался отправиться в экспедицию на Аляску, где должен был совершить восхождение на гору Мак-кинли. «К моменту твоего возвращения мир станет совершенно другим», – мрачно предрек Макенти.
По всей Уолл-стрит собратья Макенти по ремеслу, трейдеры, теперь вовсю говорили о «побеге к качеству», то есть к облигациям Казначейства США. К середине июня доходность по казначейским облигациям с 30-летним сроком погашения упала до 5,58 %, что было минимальным значением доходности по этим ценным бумагам с того момента, когда правительство в 1977 году выпустило их в обращение. «Все работавшие на рынке облигаций Казначейства США боялись идти домой, если у них были короткие позиции по этим бумагам»[176], – сказал в «The Wall Street Journal» Мэттью Алекси, аналитик Credit Suisse First Boston. Исключение составляли трейдеры LT, каждый вечер уходившие домой, имея короткие позиции по казначейским облигациям. Эти облигации были опорными, фонд продавал их, чтобы хеджировать имевшиеся у него более рисковые бумаги. Но когда котировки казначейских облигаций после спада пошли вверх, спреды между ними и другими облигациями расширились. Котировки обеспеченных закладными на недвижимость ценных бумаг, которые были на 96 базисных пунктов выше котировок казначейских облигаций, подскочили до 113 пунктов. Котировки корпоративных облигаций повысились с 99 до 105 пунктов, а котировки «мусорных» облигаций – с 224 до 266 пунктов. Даже казавшиеся надежными, внушавшие доверие казначейские облигации, не участвовавшие в общих гонках, выросли с 6 до 8 и более пунктов[177]. На всех рынках премия, которую требовали за приобретение более рискованных облигаций, возросла. И LT несла убытки на всех рынках.
Откуда взялся этот всепоглощающий страх риска? Детонатором паники снова стала Азия. В Японии рушился курс йены, что усугубляло и без того уже глубокий спад японской экономики. Стремительно снижались и котировки японских облигаций, деноминированных в йенах, и направление этого движения было совершенно противоположно тому, на которое сделала ставку LT. А Япония – краеугольный камень экономики Восточной Азии. По мере того как импортеры японских товаров ограничивали масштабы своих закупок, пошли разговоры, что весь регион погружается в депрессию. В Индонезии рупия потеряла 85 % своей докризисной стоимости. В Южной Корее акции за один день упали в цене на 8 %. Страх был всеобъемлющим, но каждый день приносил новые опасности и их источник обнаруживался в новом месте.
Все громче становился тревожный барабанный бой, доносившийся из России. В июне Goldman Sachs удалось оказать услугу правительству России и продать ее еврооблигации с пятилетним сроком погашения на сумму 1,25 миллиарда долларов, причем под скромные (для России) 12 %. Проведенное Goldman Sachs размещение этого выпуска российских облигаций, бывшее подлинным триумфом искусства продажи ценных бумаг, на короткое время убедило инвесторов: российские проблемы теряют свою остроту. Возможно, однако, что мотивы, которыми руководствовались в Goldman Sachs, были не вполне чисты. Естественно, банк получил вознаграждение в размере десятков миллионов долларов. Более того, у него скопились непогашенные долговые обязательства России на сумму 250 миллионов долларов, и средства, полученные благодаря новому займу, позволили России погасить задолженность перед Goldman Sachs в самый подходящий для этого момент. Готовясь продавать российские облигации на рынке, банк с вековой историей предпочел избавиться от российских же долговых обязательств. Goldman Sachs, осенью 1998 года собиравшийся стать публичной, то есть открытого типа, компанией, чьи акции котируются на биржах, не стал долго ждать подтверждений устойчивости оптимизма, им же созданного в России. Банк быстро избавился от имевшихся у него российских облигаций, с тем чтобы не держаться за ценные бумаги, которые он сплавил инвесторам[178]. Благодаря облигациям, выпущенным Goldman Sachs, а также J. P. Morgan и Deutsche Bank, мировые рынки стали задыхаться от российских ценных бумаг. Процентные ставки по ним со сроком погашения через один год стремительно подскочили на 90 %.
Даже в Америке наблюдались признаки экономического спада. На фондовом рынке внезапно возникла волна волатильности, и цена на опционы подпрыгнула. Прямое отношение к LT имело то, что предполагаемая волатильность повысилась до 27 %. LT, распродавшая значительные объемы ценных бумаг по более низким ценам, несла явные и значительные убытки. В целом за июнь, который оказался для LT худшим месяцем за всю историю ее существования, компания потеряла 10 % своего капитала. В первом же полугодии 1998 года убытки LT достигли 14 %, и это полугодие стало первым длительным периодом, когда компания постоянно терпела ущерб.
Убытки понесла и Группа арбитражных операций Salomon Smith Barney. Уэйлл дал слово, что смирится с неустойчивостью результатов арбитражных сделок, но не сумел этого сделать. Июнь еще не закончился, когда Уэйлл принял решение прекратить арбитражные операции, которые его компания вела с облигациями США. Этот бизнес никогда не нравился Уэйллу. Возникает законный вопрос, зачем он купил Salomon? Ведь главным генератором прибыли в компании была как раз Группа арбитражных операций. Так или иначе, Salomon всерьез начала избавляться от активов. Разумеется, позиции Salomon в значительной мере совпадали со сделками LT, накладывались на них. Таким образом, продажа активов, принадлежавших Salomon, стала еще одним легким толчком, сместившим портфель LT в минусовое измерение. Возможно, эти продажи запустили спираль падения фонда. Детище Меривезера пережило компанию, благодаря которой явилось на свет, но призрак Salomon будет еще долго являться основателю LT.
Как и Salomon, LT распродала свои позиции по спредам простого обмена, по ним компания извлекала прибыль из процентной ставки по стандартным, широко распространенным сделкам. В любой конкретный момент ставка по обменам – это та фиксированная ставка, которую требуют банки, страховщики и другие инвесторы в обмен на согласие уплатить LIBOR – лондонскую межбанковскую ставку по краткосрочным кредитам. Вся хитрость состоит в том, что LIBOR – ставка плавающая, и никому не известно, в какую сторону она изменится в будущем. Как правило, ставки по операциям обмена, совершенным в любой стране, имеют ничтожно малый спред по сравнению с процентами по долговым обязательствам правительства данной страны. Таким образом, этот спред – основной показатель степени царящего на кредитном рынке беспокойства. Он является той премией, которую инвесторы требуют за риск подвергнуться негативным воздействиям колебаний ставки в будущем.
