— она задумалась, взглянув на часы, — сегодня уже поздно. Завтра зайду в библиотеку и возьму. Книги будут ждать тебя на твоей полочке в зале.
— Хорошо, спасибо, — быстро ответил я и сам взглянул на часы, потому что из-за интереснейшей книги потерял счет времени. На часах было девятнадцать пятьдесят пять. Пора готовиться, сегодня ответственный ужин. Приняв душ и одев свое «парадно-выходное», остановился возле входа в гарем. Мимо пробегающая Саша, резко остановилась и взглянула на меня:
— Какой красавчик. Нужен последний штрих, — и быстро удалилась к себе в спальню.
Проводив ее взглядом и не успев ничего сказать, еще раз взглянул на часы: двадцать часов двадцать девять минут. Значит, я управился как раз вовремя. Выскочившая из спальни Александра застала нас с Мастером, выходящими из гарема.
— Стой, Влад!
— А, — отозвался тот и обернулся.
— Последний штрих, необходимый нашему кавалеру, — сказала Саша и, достав из кармана флакон, обрызгала меня трижды.
— Теперь пусть идет, — гордо заявила она, — приятного вечера, солнышко.
Я даже засмущался от такого напутствия, а Мастер, глянув на меня, заулыбался. Дорога на уже знакомую мне крышу заняла не более пятнадцати минут, так что там мы оказались раньше хозяйки мероприятия. Владислав Олегович указал мне на одно из кресел за столом, а сам снова отошел к стене и растворился. Когда же вошла госпожа, я уронил челюсть на пол. Елизавета Егоровна впорхнула на крышу, облаченная в облегающее, изумрудно-зеленое вечернее платье с вырезом выше колена. Волосы были распущены и трепыхались на ветру. Не хватало лишь ореола вокруг нее, чтобы закончить образ ангела. Улыбнувшись такой моей реакции, она проскочила мимо меня к своему креслу. Я же, поднявшись, подошел к ней и помог сесть, после чего поцеловал ее руку и уселся на свое место. Ее лицо с удовлетворенно-радостного сменилось на удивленно-растерянное.
— Добрый вечер, госпожа, — начал диалог я, дабы не смущать даму.
— Добрый, — попыталась весело ответить она, все еще обдумывая мое приветствие, — надеюсь, я не заставила вас ждать слишком долго.
— Ни в коей мере, мы только что подошли, — соврал я. Не хотелось ставить ее в неловкое положение.
— Тогда приступим к ужину. Не хотелось бы, чтобы такой прекрасный ужин остыл.
— Приятного аппетита, — сказал я и, помня, что по этикету мужчина должен первым начинать трапезу, взялся за поднос с шашлыком, аккуратно положив себе два кусочка, а потом, задумавшись, взял и положил столько же на тарелку госпоже. Уж что-что, а ухаживать за дамами — мужское дело. И не важно, патриархат, матриархат или равенство полов. Елизавета не знала, как на это реагировать, поэтому сидела и следила за моими манипуляциями. Я же, решив не останавливаться на мясе, подхватил огромное блюдо с запеченной картошкой и, наложив себе, вежливо поинтересовался у дамы и, получив одобрительный кивок, наложил картофеля и ей. Положив в обе тарелки салат, взял бутылку вина. Тут же появился Мастер, остановившись в нескольких сантиметрах от меня и почти хватая меня за правую руку, со штопором. Я, глядя ему в глаза, открыл бутылку, выкрутил штопор из пробки и отдал ему прямо в руки. Удалился он так же незаметно, как и появился. Но мое внимание было сконцентрировано не на нем, все-таки два ужина с госпожой я «пропустил», так что пытался подать себя в выгодном свете. Разлив вино по нашим бокалам, я вернулся в свое кресло. Все это время Елизавета Егоровна наблюдала за моими телодвижениями неотрывно, видимо, мое поведение не укладывалось с поведением здешних мужчин.
— За тебя, Сергей, — громко сказала она, и мы стукнулись бокалами. Пригубив красное полусладкое вино, отстранил бокал ото рта и принюхался. Такого букета я никогда не слышал. Аромат вина был настолько притязателен, что стоило немалых усилий сдержаться и не опорожнить бокал залпом. Ели мы молча, каждый думал о чем-то своем, не рискуя нарушить тишину. Когда же я поднялся обновить наши бокалы, госпожа встала и, быстро обойдя стол, схватила меня своей рукой за подбородок, притянула к своим губам. Нежные прикосновения губ сопровождались крепкими объятиями рук. В ответ я обнял ее левой рукой, прижав еще сильнее к себе, а правой провел ладонью по щеке, задержав руку возле ее уха, едва коснувшись пальцами шеи. Ее поцелуи стали грубее, менее сдержанными, но более страстными. Отстранился от нее, с силой вырвавшись из объятий. Мастера пусть и не видно, но он наблюдает и это напрягало. Елизавета, правильно поняв мои оглядывания, тихо скомандовала: «Ты свободен. До завтра». Я лишь услышал шаги, ведущие от дальнего угла к лестнице, по которой мы поднимались на крышу. Когда шаги стали более приглушенными и нам больше никто не мог помешать, я в одно мгновение впился в ее губы своими. Несколько секунд она не отвечала на поцелуй, пытаясь осознать, что же такого произошло, а после… Я закрыл глаза от удовольствия. Судя по ее рукам, которые блуждали по моей спине, она чувствовала тоже самое. Страсть захватила нас обоих, так что я медленно просунул руку под бретельку платья, плавно опуская ее ниже и открывая вид на такое же изумрудно-зеленое нижнее белье. Кружевной лиф завораживал взгляд, будоража фантазию и накаляя обстановку. Но не успел я сказать и слова, как мое правое ухо начало гореть, а Елизавета Егоровна уставилась на меня, расширив глаза. Медленно, не осознавая причин, я поднес руку к своему уху и, нащупав влагу, выставил руку перед глазами. На пальцах отчетливо виднелась свежая кровь. Не понимая, что же произошло, встретился взглядом с госпожой. На ее лице так же было видно недоумение, ровно до тех пор, пока вторая пуля не прошла мимо меня и не располосовала ей голову, пройдя вскользь черепа и повреждая кожу головы. Волосы разошлись в стороны от раны, как будто появился новый пробор. Выглядело это ужасно, но госпожа не растерялась и быстро оттолкнула меня так, что я припечатался к полу и был не в состоянии моментально встать. Сама же, не успев за такое короткое время упасть наземь, получила третью пулю в левое плечо, от такого удара ее развернуло градусов на шестьдесят, после чего она начала оседать на пол. Я, как можно быстрее, поднялся с пола и кинулся к ней, подхватил и не дал больно приложиться об каменный пол головой. Шок и адреналин глушили шум и боль, так что я не торопясь приложил ее к своей груди,
