Но что бы Дэвид ни говорил, это не изменит ее планы. Рассудительным тоном она сказала:
– Если у меня будет ребенок, я не стану возлагать ответственность на тебя. Я знаю, так не полагается, но законный или незаконный, мой ребенок будет моим наследником.
– Не будет, если ты снова выйдешь замуж.
Она с удовлетворением почувствовала, что снова овладела собой.
– Я думаю, вряд ли это произойдет, – заметила она хладнокровно.
– Так вот почему я удостоился чести разделить с тобой ложе? Потому что Саймон Гудни отказался от тебя?
Это было жестоко, как пощечина. Ее вновь обретенное самообладание внезапно покинуло ее.
– Нет, не потому.
– Я был нужен тебе, чтобы потешить твою гордость?
Он ведь не сказал ничего особенного. Его обвинение в том, что Элисон использовала его из-за того, что ее унизили перед всем двором, не заслуживало ничего, кроме презрения. Она собралась с духом.
– Саймон Гудни мне ничего не сделал. – Она старалась подавить в себе гнев, обиду, растерянность, лишавшие ее собственного достоинства.
– И ты думаешь, что я оставлю своего ребенка в твоих неумелых руках?
– Неумелых? – В изумлении она поднялась. – Это я-то неумелая?
– Ты понятия не имеешь, что нужно ребенку.
Она пыталась перебить его, но он не дал ей этой возможности.
– Я знаю, что у тебя найдется для него еда и одежда. А любовь? Станешь ли ты укачивать его, когда он заплачет? Будешь ли ухаживать за ним, когда он заболеет? Что ты еще можешь, I кроме как научить его исполнять свои обязанности? Я даже сомневаюсь, что ты понимаешь, о чем я сейчас говорю.
– А тебе-то какая забота? Я думаю, ты был бы рад отказаться от всех последствий этой ночи. Я знаю, что мужчины избивают своих детей только за то, что те плачут.
– Откуда ты знаешь таких мужчин?
Она сказала лишнее. Это уже было предательство с ее стороны. Элисон поспешно выбралась из постели.
– Встречаются такие, – сказала она, стараясь придать небрежный тон своему голосу.
– Если у тебя такие сведения, неудивительно, что ты отказывала всем женихам.
– Я отказывала не потому, что я их боялась, а потому, что они были недостаточно богаты или родовиты и не относились серьезно к своим обязанностям.
– А я почему тебе не подхожу?
– Конечно, потому, что ты небогат и неродовит.
– Вот как, миледи. – В его карих глазах промелькнуло какое-то незнакомое выражение. – Тебе не кажется забавным, что нас разделяют двенадцать мешков шерсти?
И еще титул. Но вслух она этого не сказала. Что такое, в сущности, титул, как не слово короля, отделявшее его друзей от его врагов?
– Хотя ты и пренебрегал своим рыцарским долгом, – упрямо продолжала она, – я понимаю, что тебе не хочется выглядеть хуже Хью.
Он вырвал у нее из рук простыню и повернулся к ней спиной. Она не привыкла к такому обращению.
– Куда ты? – удивленно спросила она.
– Объявить о нашем браке.
Сначала она не поняла. Потом взгляд ее упал на кровавое пятно в центре куска белого полотна, и она сообразила, что он направляется к окну.
– Нет! – Элисон бросилась за ним.
Он ловко уклонился и распахнул окно. Наклонившись, Дэвид встряхнул простыню и помахал ею на ветру.
– Смотрите! – закричал он. – Я овладел вашей госпожой!
Не соображая, что делает, Элисон толкнула его в спину. Будь Божий суд справедлив, Дэвид должен был бы вывалиться и разбиться насмерть. Но Господь, видимо, благоволил к грешникам. Ухватившись за выступ стены, Дэвид удержался на ногах, но выронил простыню.
Паря в воздухе, она медленно опустилась посреди огорода на глазах у изумленных замковых обитателей. Точи, половший в огороде, встал на ноги и поднял простыню своими загрубевшими руками. Люди во дворе – а сегодня там работало почти все население замка – стали свидетелями ее греха.
Точи усмехнулся и взмахнул простыней, как штандартом на турнире. Остальные подталкивали друг друга локтями. Один за другим они направляли свои взоры на окно, у которого стояла Элисон рядом с Дэвидом. Некоторые кланялись, другие махали руками в знак приветствия. Кому они желали выразить свое уважение? Уж конечно, не ей, а Дэвиду, человеку, который, по их понятиям, подчинил ее себе простым животным актом обладания.
– Это низко, – выговорила она с трудом.
– Почему? – Дэвид наклонился, приветливо махая толпе в ответ. – Все довольны.
– Только не я.
Он обернулся к ней.
– Ты тоже была довольна.
– Нет, я…
– Во всяком случае, какое-то время.
Элисон невольно залилась краской. По его глазам она видела, что Дэвид знал, как ей было хорошо, хотя это и недолго длилось. Он знал намного больше ее. Он знал о ней больше, чем она сама.
– Ты несправедлива к нам обоим, придавая так мало значения тому, что произошло. – Он дернул за ленту на ее рубашке. – Я надел ее на тебя, а теперь сниму.
– У нас нет времени! У меня дела, мы…
– Иногда, Элисон, ты бываешь просто невероятно глупа.
Он развязал ленту и распустил ворот рубашки. Она схватила его за руку, но он был достаточно силен, а она слишком смущена. Что он делает? Зачем он раздевает ее, когда ей пора приступать к повседневным обязанностям? В особенности в такой день, как сегодня.
– Сэр Дэвид, такое поведение не подобает хозяйке Джордж Кросса и ее наемнику.
– А то, чем мы занимались ночью, подобает?
Он спустил ей рукава, ограничив этим свободу рук.
– Да перестань же! – Сначала она пыталась снова просунуть руки в рукава, потом высвободить их. Все что угодно, только освободиться.
Но он обхватил ее и поднял на руки. Когда пол ускользнул из-под ног, она гневно приказала:
– Положи меня сейчас же!
Он усмехнулся:
– Слушаюсь, миледи!
Она оказалась на столе у постели. Снадобья и повязки он смахнул на кровать. Кувшин полетел на пол, и вино разлилось по всей комнате.
– Сэр Дэвид, это не шутки! Прекратите…
Он укусил ей губу. Слегка, но она вскрикнула.
– Как ты смеешь?
– Как смеешь ты лишить меня моего ребенка? – прорычал он.
Она изо всех сил пыталась оттолкнуть его.
– Никакого ребенка нет!
– Пока нет. – Он поднял подол ее рубашки. – Но скоро будет.
– Я – госпожа Джордж Кросса, и я приказываю…
Его смех прервал ее. Она взглянула на него и по решительному блеску в его глазах догадалась, что он сейчас овладеет ею. Ему было необходимо что-то доказать, что – она не знала, но теперь ее планы на этот день пойдут прахом, а ради чего?
Одной рукой он прижимал ее к себе, а другой начал ласкать ее внизу, в самом центре ее женственности.
Она вздрогнула и поморщилась.
– Слишком грубо, Элисон?
Его прикосновение сразу стало более осторожным, так что чувство неловкости сменилось ощущением мягкой нежности. Несколько секунд она оставалась напряжена, считая, что ей следует сопротивляться, но глаза ее сами собой закрылись, и она больше не пыталась приподняться.
