смысла рыпаться, — развожу руками. — За пару дней ты не успеешь ничего, а дело по-любому уйдёт к Зайцеву.
— Надежда умирает последней, — твёрдо заявляет Витёк.
Это факт! Моя надежда на то, что котёна возьмёт трубку, тоже ещё трепыхается. Но с каждой минутой активность конвульсий уменьшается.
— Вить, сгоняем до Ники? — встаю с кровати. — Она трубку не берёт, а мне неспокойно.
— Ничего, что ты в больнице лежишь? Тебя отпустят? В тапках поедешь?
Сто тупых вопросов от Витька — книгу издавать можно. Но крупица истины есть.
— Сейчас договорюсь и приду. Жди, — бросаю и иду к двери.
— Сань, да тебя вон из стороны в сторону швыряет! — Витя подскакивает ко мне. — Хочешь, я съезжу к Нике?
— Один? — смотрю на него волком.
— Я женатый человек, ты чо?!
— Ничо… Не в этом дело. У меня тоже чуйка.
Выхожу из палаты и пру на пост к медсёстрам. Они выслушивают мои скромные просьбы, а я от них — про больничный решим и разрешение лечащего врача, без которого меня отсюда не выпустят. Сегодня Рождество, мой доктор в больнице не появится. Как, впрочем, и сестра-хозяйка, у которой на складе хранится моя одежда. Всё сводится к «Иди в палату, мил человек».
Не в окно же мне сигать, честное слово! Приходится дать медсестринской смене на мохнатую лапку. И сразу больничный режим — не режим, и без доктора, оказывается, можно вопросики порешать. Короче, я свободен до сончаса.
Только с одеждой мне ничем помочь не могут. Еду в футболке, трениках и тапках. На машине — не пешком.
— Давай, Витёк, шевели батонами, — подгоняю следователя. — Быстро смотаемся, и обратно меня привезёшь.
Думать, что с Никой случилось что-то плохое, не хочу. Бодрюсь. Но мысли всякие в голову лезут.
— Ты позвони ещё раз, — вздыхает Витя. — Спорим, сейчас твоя Вероника трубку возьмёт. Так всегда бывает — отвечают в последний момент.
Послушав Витька, набираю Никин номер. Стою в холле стационара на первом этаже, слушаю длинные гудки и понимаю, что теория «Так всегда бывает в последний момент» не работает. В моём случае точно…
— Да, — басит в трубку какой-то хрен с горы.
— Ты кто? — опешив, на мгновение убираю телефон от уха.
Ошибки нет — на экране номер моей котёны.
— Не узнал? — ухмыляется голосом. — Это Стас.
И тут мне хреновеет хреновее прежнего. Меня кроет злостью, как самого жирного чёрта в пекле.
— Ника где?! — вою в трубку.
— Она спит. В моей постели, — отзывается ровным тоном Мазай. — Дай девочке выспаться после бурной ночи. Не звони.
— Ты охренел, гнида?! Я щас приеду и урою тебя за язык твой поганый!
— Не веришь, что Ника у меня? — едва не ржёт. — Сейчас скину фотоотчёт.
Он отрубает звонок, а меня кроет не по-детски. В башке полный бардак — два и два не сложу.
— Сань, ты чего? — Витёк скачет вокруг меня козликом. — Кто это был?
В мессенджер приходят фотки. Открываю диалог с котёной и вижу… её. Лежит полуголая на широкой кровати попкой кверху, обняла подушку и спит. Фото продолжают приходить — одно и то же с разных ракурсов. А на последней фотографии — себяшка Мазая на фоне попы моей Ники.
— Мразь! — замахиваюсь телефоном, но Витёк перехватывает мою руку.
— Э-э! Чо делаешь-то?! — отбирает у меня смартфон. — Ничо дела! — оценивает фото.
— Дай сюда, — отбираю гаджет и читаю новое сообщение.
10:35 Котёна: Приезжай, обсудим. Шахтёрская, 16-521
Понятно, что не котёна меня в гости зовёт. Мазай…
Как Ника могла-то?.. С ним?
Да нет, не могла она. Хрень полная!
— Витёк, а ну глянь сюда, — сую ему под нос телефон. — Это адрес Стаса?
— Шахтёрская… Да, это хата, где Стас не живёт, — кивает.
— Поехали, — тяну его за плечо к выходу.
Мазай хоть сотню фоток скинет, хоть миллион: пока не поговорю с Никой — не поверю. Пусть котёна в глаза мне скажет, что она с ним…
Глава 48
Я, конечно, читала в книгах непридуманные истории о том, как всякие психопаты держат своих жертв в подвалах, но не думала, что со мной случится что-то подобное.
Не думала, да. А оно случилось! Получается, не продал он свой особняк. Или продал, но фиктивно…
Из квартиры на Шахтёрской Стас привёз меня в дом, где мы раньше с ним жили, и запер в подвале. Сам факт — уже с ума сойти! Но хуже этого только обстановка в подвале. Раньше мы хранили здесь всякий хлам, а теперь хлама нет. Есть кровать с матрасом, одеяло, подушки, стол, пара стульев, бутыль с водой и ведро в углу. Бывший с барского плеча выделил мне «комнату» в доме. Подумать страшно, что он собирается со мной тут делать.
— Стас! — колочу в запертую дверь кулаком. — Стас, давай поговорим!
Нарываться страшно, но сидеть мышкой и ждать, что будет — ещё страшнее.
— Соскучилась по Стасу? — за дверью хихикает Настя. — Он уехал. Вернётся — уделит тебе время.
Зашибись, её мне только не хватало! Хотя…
— Выпусти меня, я про тебя никому ничего не скажу, — пытаюсь уговорить Настю. — Обещаю.
— Ты ещё поклянись сердцем матери, как в детстве. За дуру меня держишь?
— Я серьёзно. О тебе ни слова не скажу.
— Ты не скажешь — менты сами докопаются. Или Саня тебя на правду раскрутит.
Ситуация — хуже не придумаешь. Я в подвале на минус втором этаже — надо мной ещё цоколь с прачечной, а там звукоизоляция конкретная. Кричать бесполезно. Снаружи меня точно не услышат, а в доме, похоже, никого, кроме Насти. Упёртая идиотка. Не понимает, во что ввязалась.
— Зараза! — от души пинаю дверь.
Голова ещё кружится после слоновьей дозы снотворного, а чувство времени сбоит. Стас привёз меня сюда ночью, но я не знаю, сколько здесь просидела. На этом уровне нет окон. Мы договаривались с Саней созвониться утром: если я не возьму трубку, он меня потеряет. Думаю, к обеду запаникует конкретно и махнёт из больницы искать меня.
— Ты глупая женщина, — Настя вздыхает за дверью. — Стас тебя любит, он на всё пойдёт, чтобы ты была с ним.
Уже пошёл. Угрожал убить и запер в подвале. Настоящая любовь! Воспалённый мозг Стасика так представляет себе быт любящей пары — садист и жертва. М-м, романтика зашкаливает!
— По-моему, это ты глупая. Стала подельницей преступника. Стас сядет, не сомневайся. И ты сядешь.
— Про Стаса не скажу, а я не сяду, — без эмоций парирует Настя. — Он мне заплатит, и я уеду. Далеко-далеко. Куда-нибудь в Европу.
— Ты плохо знаешь Стаса. Он — жадная скотина.
