Передав Катрин Саре, которая уже расстелила плащи у подножия громадного дуба, нормандец вытащил кинжал и со вздохом подошел к Морган.
— Бога ради, что ты собираешься делать? — вскричала Катрин, внезапно приходя в себя.
— Прикончить кобылу, конечно, — мрачно ответил Готье. — Мне самому это тяжело, но красивая белая лошадка выдает вас больше, чем если бы вы подняли свой штандарт…
Катрин с живостью, которую сама не ожидала, вскочила и вцепилась в бугристую руку Готье.
— Не хочу! Запрещаю тебе! Это принесет нам несчастье, я уверена. Пусть лучше меня схватят из-за нее, но я не хочу спасения такой ценой.
Морган же глядела на нормандца с тревогой и закипающей яростью. Гнев победил, и у кобылы налились кровью глаза, но Катрин, схватив поводья, уже ласково оглаживала ее.
— Успокойся, моя красавица… Не надо нас бояться. Тебе никто не причинит зла… Ну же, будь умницей…
Мало-помалу Морган успокоилась и в знак прощения лизнула широким языком Катрин в лоб. Готье взирал на эту сцену с недовольным видом.
— Весьма неразумно, госпожа Катрин.
— Пусть! Она меня любит. Нельзя убивать тех, кто любит. Пойми же, — воскликнула она, и в голосе ее вновь зазвучали слезы.
— Ладно. В таком случае оставайтесь здесь. От деревни мы довольно далеко. Думаю, никто не станет искать вас в лесу. А я схожу посмотреть, нельзя ли чего-нибудь раздобыть.
— Ты уходишь? — спросила молодая женщина, бледнея от страха.
— Вам надо поесть или нет? И внешность хорошо бы изменить, чтобы мы могли без опаски доехать до Буржа. Поджидая меня, можете вздремнуть. Ну а вы, госпожа Сара, как себя чувствуете?
— Как мне себя чувствовать? — проворчала цыганка. — С тех пор как мне не грозит поджаривание на костре, я чувствую себя превосходно.
— Тогда берите вот это! И действуйте без колебаний, кто бы к вам ни подошел.
«Это» оказалось кинжалом, с которым нормандец никогда не расставался. Сара взяла оружие хладнокровно и засунула кинжал за пояс таким естественным жестом, как если бы это был носовой платок.
— Положитесь на меня! — сказала она решительно. — Никого не подпущу.
Катрин заснула тяжелым тревожным сном. Когда она проснулась, было темно. Готье, наклонившись над ней, тихонько тряс ее за плечо.
— Госпожа Катрин! Проснитесь! Время не ждет. Чуть поодаль на груде сухих листьев сидела перед костром Сара, с важным видом поворачивая импровизированный вертел, на котором жарилась индюшка. Катрин чувствовала себя отдохнувшей после сна, а при виде Сары окончательно успокоилась. Сара, сидящая у огня, напомнила ей детство — мирное время, полное нежности и любви. Легко приподнявшись, она улыбнулась Готье.
— Мне лучше! — сказала она весело.
— Я рад. Наденьте-ка вот это. А потом поедем. В руках он держал какое-то темное тяжелое одеяние.
Катрин ощутила пальцами грубую ткань и уставилась на нормандца непонимающими взором.
— Что это?
Готье мрачно ухмыльнулся, показав ослепительные зубы. В глазах его что-то сверкнуло.
Монашеская ряса. Одна для вас, вторая для Сары. Мне повезло. Я встретил двух нищенствующих братьев прежде, чем они вошли в деревню!
Катрин побледнела, с ужасом вспомнив о странных верованиях своего спутника. Готье был язычником и относился без всякого почтения к служителям Господним, равно как и к самому Господу. Сраженная страшным предчувствием, она выронила рясу из рук. Нормандец расхохотался и, подобрав монашеское одеяние, снова сунул его Катрин.
— Да нет, я не убил их, не беспокойтесь! Только слегка оглушил и положил в тихом месте. Когда они прочухаются, то постараются как можно быстрее вернуться в монастырь, а в деревню ни за что не пойдут.
— Почему?
— Потому что я их раздел до нитки. Не пойдут же они к людям в чем мать родила, — произнес Готье с такой серьезностью, что Катрин не смогла удержаться от смеха. Она без возражений напялила на себя длинную плотную рясу и завязала на поясе веревку. Нормандец оглядел ее одобрительно.
— Вы вполне похожи на упитанного монашка! — сказал он и направился к лошадям.
Пока Сара и Катрин с жадностью поглощали индюшку, которую нормандец, видимо, позаимствовал у крестьян, тот занялся Морган. Набрав жирной липкой грязи на берегу ручья, он стал обмазывать ею бока кобылы, которая, остолбенев от этого немыслимого святотатства, позволила окрасить свою роскошную шерсть — впрочем, уже утерявшую изначальную белоснежность на пыльных, грязных дорогах — в некий неопределенный цвет с оттенками от желтого до грязно — серого.
— Будем надеяться, что мы не попадем под сильный ливень, — сказал нормандец, отступив на шаг и критически оглядывая творение своих рук, словно художник, любующийся законченной картиной. Катрин с улыбкой подумала, что ее милый друг Ван Эйк точно так же разглядывал, склонив голову, прищурив глаза и сморщив лоб, какую-нибудь из своих восхитительных мадонн, для которых она служила ему моделью.
Затем нормандец проглотил свою часть индюшки, запил жаркое водой и подхватил Катрин, чтобы водрузить ее в седло.
— Ну, преподобный отец, — воскликнул он весело, — нам пора в путь. Сам дьявол не узнал бы вас в этом наряде.
А когда я говорю дьявол, я имею в виду мессира Жиля де Рэ, сеньора с синей бородой!
Близилась ночь. Из деревни до них доносился колокольный звон, возвещающий окончание вечерней мессы. Катрин чувствовала, как постепенно исчезает страх, который едва не раздавил ее. От монашеской рясы ужасающе несло потом и жиром, но она была такая теплая и плотная, что в ней смело можно было выйти даже под хлещущий ливень. Молодой женщине пришлось сразу же в этом убедиться, ибо едва они выехали из леса, как с неба на них посыпался тонкий косой дождь. Катрин опустила капюшон, который закрывал ей голову и лицо до подбородка, затем подтянула слишком длинные рукава. Она казалась самой себе улиткой в раковине, надежно укрытой от нескромных взоров.
— Господи! — пробормотала она себе под нос. — Прости Готье совершенное им ужасное святотатство, не наказывай его за то, что он отобрал рясу у твоих святых служителей. Ведь он это сделал только ради нашего спасения… Не забудь. Господи, святых служителей твоих, позаботься о них, чтобы они не простудились под дождем.
Помолившись и обретя душевный покой, она пустила Морган рысью и вскоре нагнала ушедшего вперед Готье.
Часть вторая. ПРОКЛЯТАЯ ПЕЧАТЬ
Глава первая. МЕХОВЩИК ИЗ БУРЖА
Последний удар колокола прозвучал в романской башне церкви Сен-Пьер-ле-Гийар, когда Катрин, Сара и Готье достигли наконец цели своего путешествия. Прямо перед ними, на углу улиц Орон и Армюоье, возвышался дом Жака Кера. Это было большое здание с тремя крыльями. Лавка занимала весь первый этаж углового крыла. Однако дубовые ставни, почерневшие от времени, были уже закрыты. На улице было темно: от самых ворот Орон единственный горшок с пылающими углями стоял перед статуей святого Урсена. Катрин все еще не могла унять бьющееся в груди сердце, ибо только что им пришлось пройти мимо стражи, охранявшей ворота. На башнях города развевались королевские стяги, возвещая о присутствии короля Карла VII, а стало быть, и Ла Тремуйля. К тому же она достаточно долго жила в Бурже, и ее здесь легко могли бы узнать. Уже когда они подъехали к ручейкам и болотам, за которыми возвышались древние укрепления галло-римской эпохи, она натянула капюшон до подбородка и видела теперь только уши Морган. Умирая от страха, что ее схватят в двух шагах от цели, она судорожно сжимала под рясой ковчежец святого Иакова… Однако все страхи оказались напрасными. Равнодушные усталые солдаты, явно желающие поскорее вернуться в теплую караулку из этой промозглой тьмы, почти не обратили внимания на двух монахов в сопровождении крестьянина, которые объявили, что направляются в монастырь якобинцев. Но слава Богу, что они успели пройти! Чуть ли не за их спиной закрылись ворота, раздался скрежет подъемного моста. Город запирался на ночь…
