Этот искренний, робкий ответ необычайно восхитил Чингу, и он впервые позабылся настолько, что неистовый любовный голод вырвался на свободу. Он все еще целовал ее груди, однако ему было мало этой ласки, и Чингу сам не заметил, как опустился вниз, к стройным белым ножкам, между которыми таилось золотистое мягкое гнездышко. Горячие, настойчивые поцелуи уже распалили Аманду, и теперь она чувствовала лишь одно: жгучее, острое томление в разбуженном лоне. И когда Чингу прижался губами к золотистым теплым завиткам, тело ее обмякло, а бедра раздвинулись как бы сами собой, отворяя вход в то место, которое позволено было познать ему одному. Он осторожно приподнял ее, поднося к самому лицу, и приник губами к иным губам, давно ждавшим его поцелуев. Чингу провел языком по чутким, влажным складкам кожи, и Аманда содрогнулась в ответ всем своим маленьким, легким телом. Лишь после этого Чингу позволил себе сполна испить пряный, колдовской нектар ее тела. Аманда мгновенно откликнулась на эту вспышку. Не прошло и минуты, как она забилась от блаженства.
Чингу не прекращал свои ласки, не отнимал лица от жаркой, влажной ложбинки между бедрами. Поначалу Аманда не поверила самой себе — но нет, ее тело снова пробуждалось в ответ на осторожные, настойчивые касания его языка и зубов. Задыхаясь, с бешено бьющимся сердцем она прошептала:
— Нет, Чингу, пожалуйста, я слишком устала. Я не могу больше!
Чингу на миг выглянул из своего укромного убежища и мягко возразил:
— Это неправда, Аманда. Вот, смотри, как отвечает мне твое тело! — Он осторожно лизнул ее так, что она содрогнулась всем телом, и победоносно улыбнулся: — Видишь, оно само откликается на мою ласку. Оно оживает и дарит мне свой сладкий сок. Мы воистину стали единым целым, Аманда, и ты воистину принадлежишь мне, и место твое рядом со мной. Этой ночью я докажу тебе силу своей любви. Я столько раз поднимусь вместе с тобой к звездам, что все сомнения покинут тебя и ты позабудешь обо всех других мужчинах. Ты моя, только моя, Аманда! Никому не дано познать тебя так, как познал тебя я! И ты никогда не забудешь эту ночь, потому что она зажжет пламя моей любви в твоем сердце.
Не тратя времени даром, Чингу тут же перешел от слов к делу, и, к собственному удивлению, Аманда ни разу не смогла остаться равнодушной к новым вспышкам его страсти. А он раз за разом возобновлял свои атаки, неизменно заставляя ее трепетать и стонать от блаженства.
Любовь и желание Чингу были столь велики в эту ночь, что он не ведал усталости. Под конец Аманда едва могла двигаться и воспламенялась моментально, стоило ей почувствовать его возбуждение, и билась в его руках от восторга, являя новые и новые доказательства его полной власти над ее телом. Уже под утро она услышала чистый, звонкий смех и открыла глаза. Чингу с откровенным обожанием любовался ею и шептал:
— А ну-ка скажи мне, Аманда, скажи, кто завладел твоим телом и душой настолько, что ты полностью покорна его воле? Скажи, чье тело сделало тебя его рабыней, как прежде ты поработила его сердце и душу? Скажи, кому удалось познать тебя так, как это не мог и не сможет сделать никто на свете? Ну же, отвечай! — ласково настаивал он, улегшись поверх ее тела и не спуская глаз с милого, любимого лица. — Назови мне его имя!
— Его зовут Чингу, — еле слышно выдохнула Аманда шепотом, прерывистым от усталости и избытка чувств. — Это он владеет мной так, как не сможет никто на земле!
И тогда наконец Чингу, сияя от счастья, вошел в нее одним сильным, решительным рывком, чтобы изведать наслаждение и восторг, которые только предвкушал на протяжении всех этих долгих часов. Вскоре он содрогнулся в последний раз и откатился на бок, задыхаясь, не выпуская из объятий свою молодую, прекрасную жену. Аманда почувствовала на себе его взгляд и обернулась. Вспышка страсти миновала, и теперь его темные глаза были серьезными и сосредоточенными.
При виде ее недоумения Чингу глубоким, прерывистым от любви голосом прошептал то, что снова и снова повторял про себя:
— Аманда, ты моя любовь, ты моя жизнь. — Он ласково привлек ее к себе и лежал так, не шелохнувшись, пока она не заснула.
По некоему молчаливому соглашению ни тот ни другой ни разу не пытались обсуждать эту удивительную ночь, но теперь Аманда то и дело натыкалась на пристальный взгляд темных, жгучих глаз Чингу и невольно краснела. В последующие два дня этот пронзительный взгляд и смущенный румянец сразу приводили молодых супругов на ложе, причем вовсе не обязательно в ночное время. Однако Чингу при этом был неизменно осторожен и больше ни разу не позволил себе безумных вспышек вроде той, что случилась в их первую ночь после возвращения. Он ужасно боялся навредить ребенку и без конца ругал себя за несдержанность и поклялся не давать воли чувствам до тех пор, пока его сын не родится на свет. После того как Аманда оправится, у него будет вполне достаточно времени, чтобы наслаждаться близостью с ней, и при одной мысли об этой возможности у Чингу быстрее билось сердце. Ну а до тех пор ему остается одно — нежность и терпение, которые у Чингу имелись в избытке.
Два дня любви пролетели до обидного быстро. Необходимо было вернуться к жестокой, беспощадной реальности. На рассвете третьего дня Аманда открыла глаза и увидела в сумраке, царившем в вигваме, что Чингу уже встал. Не замечая, что она проснулась, Чингу собирался идти в форт Карильон.
Аманда покраснела от смущения и удовольствия, любуясь его нагим телом. Прекрасно сложенное, сильное, оно завораживало изяществом скользящих, кошачьих движений и игрой выпуклых мускулов под гладкой бронзовой кожей, пока Чингу натягивал на себя обычную замшевую одежду. Он почувствовал на себе ее взгляд, обернулся и широко улыбнулся, сверкнув яркой полоской зубов на смуглом суровом лице. У Аманды сладко замерло сердце при мысли о том, какой прекрасный человек ее муж, Чингу.
А он уже опустился на колени возле ее ложа, легонько поцеловал в губы и прошептал:
— Уже светает, Аманда, мне пора идти. — Его темные, пронзительные глаза ласково смотрели на разрумянившееся от сна милое лицо и на плечо, показавшиеся из-под вороха теплых шкур. Он старался как можно лучше запомнить эту картину, чтобы сохранить на протяжении долгого, трудного похода и бесконечных одиноких ночей. На миг Чингу приподнял одеяло, чтобы полюбоваться молочно-белым, нежным телом, все изгибы которого успел выучить наизусть, и задержался взглядом на слегка округлившемся животе. На языке своих предков он прошептал:
— Взгляни, Аманда, на моего сына. Он так быстро растет! К его восторгу, Аманда ответила на том же языке, и от неловкой улыбки в уголке рта призывно мигнула милая ямочка:
