Вечером 23 ноября попросил сестру на вахте вызвать врача. Скорчив гримасу, она ответила: «Тридцать девять — это еще не смертельно». Между прочим, в ту тревожную ночь дежурила врач нашей же Второй терапии Ирина Борисовна Славина. Кстати сказать, ее подпись стоит на выписном эпикризе, хотя за три недели пребывания в больнице ни разу не переступила порог нашей горемычней палаты. Ни разу не заглянул к нам и зав отделением. В поведении названных лиц чувствовалась преднамеренность, угадывалось интриганство, неуклюжая политичность.
Прав был сосед по койке: медперсонал мстил мне за то, что я отстаивал свои законные права пациента, записанные в Конституции РФ. При этом, разумеется, мешал оборзевшим медикам творить произвол, беспредел, вымогательство.
Я, тяжелобольной, беспрестанно находился в состоянии не только дискомфорта, а и нарастающего стресса. На самом деле персонал любой клиники всячески обязан оберегать болящих от психических перегрузок. Не зря же бытует поговорка: «Все болезни от нервов…». Но это в теории медицины. Медперсонал больниц, поликлиник и иных заведений системы здравоохранения (от главного врача до последней санитарки) прямым или хитро завуалированным способами стараются выбить из своих подопечных удовлетворительную мзду, на худой конец… подношенье. Ибо такой теперь установился торговый дух в стране. БЕРУТ ВСЕ! Страна насквозь коррумпирована. И никакие прокурорские расследования, никакие судебные процессы нас уже не спасут… Ради общего спасения необходимо менять систему! Эта «революционная» мысля у 99 процентов россиян сидит глубоко, в подкорке.
После завуалированной пытки в кабинете физиотерапии, едва не стоившей мне жизни, лечащий врач срочно назначила «недешевый» антибиотик азитрокс. Надо заметить, что именно это средство в терапевтической схеме ГКБ-57 — наверняка команда Сегельмана оттуда его и выудила. Фармакология азитрокса имеет направленное действие, в частности на гнойный процесс в бронхах. Так что из-за жульничества прохиндейки Довтян процесс моего излечения оказался не только неоправданно долгим, но и был чреват губительными последствиями. И вот тут вправе могла предъявить счет — чувствительные штрафные санкции! — моя медицинская страховая компания «Солидарность для жизни». Однако благодетели мои не хотят ввязываться в конфликты, ибо находятся в преступном сговоре. Прощают один другому грехи, оплошности и даже тяжкие преступления перед народом, обществом. Да некому только копнуть. В итоге за все, за все расплачивается и страдает па-ци-ент!
…Азитрокс сделал благое дело. Дыхание выровнялось, гноя в мокротах стало меньше, температура стабилизировалась на отметке 37,2. Упомянутое лекарство я принимал всего два дня. Вдруг в персональной ячейке 27 ноября не оказалось знакомых капсул. Подумал: наверное, врач назначение отменил. Отправился за справкой к старшей медсестре Э. С. Мартыновой. Та удивилась: отмен не было! Обратился с тем же вопросом к лечврачу Енгибарян. Она не могла взять в толк, как такое могло случиться. Через какое-то время прямо в коридоре из рук в руки передала две капсулы (суточная доза).
На свой риск провел я расследование обстоятельств исчезновения назначенного врачом антибиотика. Прошел по всей цепочке… В натуре оказалось: пошлое воровство! Это было деле рук ночной медсестры Екатерины Сердитовой.
Пойманная с поличным воровка в белом халате подняла жуткий хай. Носилась по коридору и кричала: «Я подам заявление! Я ни минуты тут больше не останусь!». Это был театр в одном лице… Через какое-то время К. Сердитова вышла из кабинета Сегельмана с гордо поднятой головой.
Я потребовал у врача, чтобы этот казус с азитроксом был занесен в историю моей болезни. Енгибарян пообещала, но обманула. Однажды я спросил у Нары Мельсиковны разрешение полистать свой больничный манускрипт. Решительно было сказано: «История болезни огласке не подлежит, это больничная тайна». Чего-чего, а тайн, подозрительных секретов в 31-й клинике полным-полно. Как-то Енгибарян Н. М. вошла в палату в сопровождении доцента Семенова (в терапевтическом отделении он вел практические занятия со студентами). По простоте душевной я обратился к местному светиле с такими словами: «Дорогой доктор, помогите мне поскорей встать на ноги». И вот что услышал:
«С чего это вы взяли, что я дорогой доктор. Имейте в виду: я доктор дешевый». После ухода доцента я попросил Нару Мельсиковну прокомментировать только что изреченное коллегой. Девица задрожала всем телом и пролепетала: «А я ничего не слышала». Да ведь рядом же стояла!
Не могу судить о больнице в целом, в данном же подразделении на каждом шагу фальшь, подобострастие, нескрываемая корысть, угодничество как перед начальством, так и перед толстосумами. На балансе II терапии двенадцать одиночных и люксовых палат. Лечатся в них блатные и — при желании — на коммерческой основе… Об этом зашел как-то разговор с сестрой-хозяйкой Инной Петровной. Та уклончиво ответила: такие вопросы решаются не в ее кабинете. Потом, оглядев меня с ног до головы, с иронией сказала: «С вас и восьмиместной палаты достаточно».
В отделении царит буржуазный дух и гадостная, скандальная атмосфера. Нет и намека на милосердие. Медперсонал беспрестанно хнычет, прибедняется, жалуется на скудные заработки, на теперешний режим. Почем зря клянут и поносят последними словами министра Зурабова. При этом завидуют работникам поликлиник, которым будто бы зря повысили ставки. Впрочем, не слышно, чтобы врачи из больниц стремились занять места участковых. Хлопот и беготни на участках больше, а пожива не так и велика. Стационарные пациенты быстрей раскошеливаются… Это заметно и по одежке врачей. Редко кто не имеет на плечах дорогой шубки. На больничной территории не хватает места для парковки новеньких иномарок. На горемычный контингент вся обслуга глядит как на неиссякаемый источник обогащения. Надо только уметь влиять на психику пациентов… В итоге получают желаемое, как правило, не старанием, не искусством врачевания и не милосердием — гнусностями, махинаторством, мытарством. Тем самым попирая данную в студенчестве клятву людям и Гиппократу. Текст ее в красивой рамке висит в коридоре на самом видном месте, рядом с кабинетом заведующего отделением. Какое кощунство!
В заключение еще одна картинка из сериала нравов II терапии. Вечером, накануне отбытия на волю, мне нужно срочно было позвонить абоненту. Получив на то разрешение у дежурной, переступив порог врачебной кают-компании, почувствовал разящий смрад.
На столе стояла переполненная окурками пепельница… Я пулей вылетел назад в коридор. Какие тут еще комментарии!
Выписали меня домой полубольным, с незалеченными легкими. Продолжает болеть правый бок, беспокоит кашель. Каждый шаг сопровождается одышкой. А ведь два месяца минуло с того дня, как я вышел из ворот больницы. На фоне моих приключений и мытарств в ГКБ-31 издевательской выглядит концовка выданного мне эпикриза, увенчанная личной подписью B. C. Сегельмана: «Лечение (имярек) проведено в полном соответствии с московскими стандартами городской стационарной медицинской помощи».
Бога бы хоть эти господа побоялись.
На Новый год позвонил мне из Бостона старый друг, университетский товарищ. Я не удержался и поведал о своих страданиях и мытарствах на больничной койке, заодно и о том, что тому предшествовало. Р. был возмущен до глубины души. Подал идею: когда закончу свое послание г-ну Медведеву, выслать в США копию, дабы там опубликовать копию в прессе. Я не сказал ни «да», ни «нет». На досуге же подумалось: ведь такой поступок можно расценить как… непатриотичный. Я уверен, что мои проблемы можно решить «домашними средствами». Потому и не меняю свой план! Отсылаю Вам, Дмитрий Анатольевич, свою жалобу на столичную медицину, прямо в Белый дом.
Постскриптум. Готовя это письмо, столкнулся сразу же с некоторыми затруднениями. Возник вопрос: как Вас знать-величать. По русскому обычаю к должностному лицу такого ранга необходимо обращаться по имени-отчеству. Но ведь в разных СМИ, по радио, на ТВ Вас обыкновенно называют просто: Дмитрий. Теперь все у нас на западный манер, вопреки собственным народным нравам и традициям. Фу!
Я задался целью: во что бы то ни стало узнать Ваше полное имя. Стал звонить в Совмин по единственному номеру, который значится в телефонной книге. Спрашивал координаты справочной Совета министров на Красной Пресне… Бесполезно! Круглые сутки занято. Пошел другим путем. Стал названивать в справочную Администрации Президента РФ. Сделал несколько сотен попыток, наконец услышал человеческий голос. Узнав, в чем вопрос, телефонистка сказала: таких справок они не дают. С отчаянья набрал я номер коммутатора ФСБ. Тот же ответ.
Вдруг меня озарило: позвонить друзьям в редакцию газеты «Труд», где некогда служил верой и правдой… В итоге на титульной странице настоящего обращения появилось полное имя вице-премьера Совмина.
