Как ни крути, ни верти, изначально все эти дела — политичные — порождены системой. Кому-то они необходимы, желанны, простым же людям — это гроб без музыки: тихое вымирание.
Стоит напомнить, прежняя советская система не укладывается в прокрустово ложе теперешнего социального устройства. Да у нее и названия по сей день нет. Сошлись на условной формулировочке: переходный период. Всяк толкует ходячее словосочетание в меру своей порядочности, образованности, честности, корысти. Имеет еще место и вынужденная корпоративная привязанность к коллективу фирмы, к политической партии, наконец, причастность к фанатской группировке футбольного круга. Последний бзик, пожалуй, самый искренний и сильно прилипчивый.
Теперь уже явственно вижу: в натуре выходит не трактат на заданную тему, а редкий в наше время жанр: частное журналистское расследование. Мысленно, про себя, подобные сочинения творит если не каждый второй, наверняка всяк третий болящий, побывавший на больничной койке. И значит испытавший на собственной шкуре качество оказанных медицинских услуг в полном соответствии, с нормами московских медицинских страховых компаний.
Дело прошлое, но случай свел мета однажды с вице-президентом МСК «Солидарность для жизни» Л. B. Любимовой. Беседа шла откровенно до тех пор, пока не зашла речь о стоимости суточного довольствия пациента и расходов на все и про все. В том числе за проживание, коммунальные платежи, за лечебно-диагностические мероприятия. Ведь все денег стоит! Людмила Васильевна попыталась было увильнуть от лобовых вопросов. Я настоял на своем. Нервно теребя на столе какие-то бумажки, собеседница уклончиво изрекла:
— На память не помню… Финансирование, конечно, недостаточное. Но уверяю: в следующий раз, когда вы окажетесь на больничной койке, очень многое изменится.
Действительно изменилось, в худшую сторону.
Все увиденное, все пережитое выразил я в письме Д. А. Медведеву. Надеясь приоткрыть вежды благодушному вице-премьеру.
…Выйдя из ворот клиники, большинство пациентов старается позабыть пережитое. Самые ж упертые, кого доктора совсем-совсем ДОСТАЛИ, едва оклемавшись, берутся за перо, пишут в ближайшие властные структуры. Изредка за них это делают родные, близкие или возмущенные друзья-товарищи. Доходит до экспертизы. По пальцам можно перечесть, когда виновных привлекли к уголовной ответственности. Самое тяжелое (позорное!) наказание — лишение права на профессиональную деятельность. Во времена оные эти вопросы находились в компетенции прокуратуры. Ныне эти функции, за редким исключением, перешли в ведение Росздравнадзора. Второразрядная контора ведомственного подчинения. Ибо сказано: «Ворон ворону глаз не выклюет».
Есть и другие пословицы того же разбора. А тут нечаянно попал мне в руки изумительный рисунок Н. Шведова. Попытаюсь словами передать сюжет карикатуры… Изображен несущийся во весь опор кентавр: получеловек-полулошадь о шести конечностях. Художник уловил драматический момент, «Всадник», похоже, озлился на своенравного скакуна (но сути-то, значит, на самого себя), оборотясь, изо всех сил, на ходу бьет стеком по… собственному заду. Под рисунком подпись: «Самокритика».
Не по такой ли точно схеме возникло новообразование на Славянской площади под вывеской: «Служба по надзору в сфере здравоохранения и социального развития». Захотелось заглянуть в глаза господина, подписавшего ответ на мои письма вице-премьеру.
В ближайший вторник, вооружившись портативным диктофоном, прихватив журналистский блокнот и авторучку фирмы «Роллер», направился по указанному адресу. Быстро нашел искомое.
Оказалось, в этом доме прежде я не раз бывал. Свободно общался с нужными сотрудниками. Дело в том, что на заре перестройки тут располагалось самостоятельное Министерства социальной защиты населения. В эти апартаменты привела меня личная нужда.
Строгая вахтерша в фирменной тужурке с зелеными нашивками моментально сообразила, к кому именно для начала следует обратиться. Таким образом судьба свела меня с Н. Е. Усковой. На дверях кабинета белела скромная табличка: замначальника управления по рассмотрению писем.
Не вдруг я был принят. На скамье сидело человек 7–8, в основном москвичи, но были и приезжие. Сидельцы смахивали на пациентов в очереди к врачу. В глазах озабоченность, тревога, грусть. После общения с чиновником заявители возвращались в коридор заметно другими. Обнадеженными как бы. Словно после врачебного осмотра не подтвердился страшный диагноз… Некоторые чуть ли не с порога слегка подбадривали тех, кому ВСЁ еще надлежало пережить.
Наконец мой черед настал. Дверь легко, как бы сама собой отворилась, я оказался в… кабинете. Хотя это было похоже на уютную горницу. На подоконниках цветы в горшочках, висячие кашпо. На стенах, в рамках, за стеклом, — чудо-гербарии.
За дубовым письменным столом сидела средних лет женщина. Добродушное лицо. Прямой, вместе с тем нацеленный взгляд серых глаз. Голос грудной, бархатистого тона:
— Ну что у вас? Кто обидел?
(Обращаюсь к разношерстной ну блике: «Хотя бы раз вы слышали из уст чиновника нечто подобное?»)
Я растерялся, как напроказивший школяр. Заерзал в кресле. Наконец взял себя в руки и неторопливо, как на исповеди, единым духом выложил наболевшее.
Вопрос был чисто бытового свойства. Тем не менее, не сходя с места, Н. Е. Ускова выудила из справочника прямой номер телефона редакции газеты «Труд» и вышла на главного редактора А. С. Потапова. Состоялся непродолжительный, но конструктивный разговор. Без всяких проволочек дело решилось в мою пользу.
При встрече мой бывший шеф осведомился:
— Ты с Натальей Евгеньевной, верно, близко знаком.
— Впервые увидел.
— Удивительная особа.
Потапов еще что-то прибавил, да я запамятовал. Ведь с того дня девять лет минуло. В старости годы быстро летят.
ГЛАЗА В ГЛАЗА
Без передышки продолжаю репортаж из чиновного вертепа.
Оказавшись на Славянской площади, первым делом поинтересовался судьбой Натальи Евгеньевны. Здоровенный охранник (на нем бы поле пахать!) честно признался: «Понятия не имею». В двух шагах было справочное бюро. Выбражуля и сильно накрашенная девица тоже не могла взять в толк, о чем, собственно, речь. И тогда стал на полном серьезе объяснять, кто такая Ускова и что теперь от нее хочу. Бестолковая канцелярская жрица автоматически (на манер Барби) беспрестанно хлопала ресницами и, как заведенная, повторяла:
— Не в курсе, не в курсе…
А ведь сидела в окружении целой дюжины компьютеров и разных электронных приставок непонятного назначения.
— Да идите вы в… канцелярию, — выкрутилась наконец дева.
В канцелярии тоже слыхом не слыхали о бывшей сотруднице напрасно разогнанного министерства, худо-бедно защищавшего народ от оголтелого чиновничества. После хитрых манипуляций в конце 2004 года и возникло на том месте новообразование под солидной вывеской «Росздравнадзор». Законодательным порядком оному передали полномочия, о которых не мечтают даже ангелы небесной канцелярии. Эта братия в белых халатах якобы осуществляет строжайший надзор — как гласит закон — за соблюдением стандартов качества медпомощи; проверку деятельности организаций здравоохранения всех уровней; контроль за соблюдением стандартов социального обслуживании (за полнотой пресловутой социальной «корзинки»); опять же неусыпный надзор за своевременным и полным рассмотрением обращений граждан и направление заявителям ответов в установленный законодательством месячный срок. В той гербовой бумаге записано много-много разных разностей, от коих сердце тает.
Да, на бумаге-то все ладненько, все хорошо, пока тебя петух (орел) жареный в одно место не долбанул. В ответ на обращение мое в высшую государственную инстанцию о своих мытарствах и страданиях на больничных койках получил от упомянутого уже не раз Завалева две плотные странички успокоительного текста, сочиненные якобы по поручению первого вице-премьера государства Российского, оные должны были окончательно ублаготворить и исцелить мое тело и душу. По замыслу высшей чиновной администрации, гербовая бумага якобы обладает целительным действом, как заряженные магом Чумаком разные предметы бытового назначения, их надобно было прикладывать к «причинному месту». Я, признаюсь, тугодум и упрям, одного этого мне показалось мало: захотелось взглянуть в глаза подписанта. С тем с утра пораньше и отправился на Славянскую площадь.
— Как бы узреть господина Завалева, — обратился я к мадам, восседавшей в красном углу кабинета за огромным столом, на котором можно было играть в парный пинг-понг. Не иначе как хозяйке чиновного застенка в облике пришельца что-то показалось подозрительным. Не отрываясь от экрана компьютера, где сложилась долгожданная ситуация пасьянса, игруля потянулась к сигнальной кнопке внутреннего оповещения. Нервы не выдержали, я закричал благим матом:
