Сигизмунд стал осторожно выяснять, что же от него–то, Сигизмунда, в данной ситуации требуется: тепло с пониманием, поимка крысы или побелка потолков у соседей. Оказалось, что требуется проводок припаять обратно.
В принципе, видеть Аську Сигизмунду хотелось. И даже очень. Соскучился. И интересно, в какой цвет она свой ежик выкрасила? Однажды Аська все волосы на теле покрасила фиолетовым. Даже там, где не видно. То есть, кому не видно, а кому и очень видно. Смешно было. У нее потом щипало, она сбрила и мазала чем–то жирным. Тоже смешно было.
— А как ее током не уделало? — спросил Сигизмунд.
— Кого?
— Крыску.
Оказалось — потому, что беленькая такая, славненькая, с красными глазками, виварная…
— Ну, вечером… после работы заеду. Только не рано.
— Ладно, я тогда спать лягу.
Оказалось, Аська еще не ложилась. Крыску из–под холодильника выковыривала. Безуспешно.
Сигизмунд положил трубку. Поразмышлял. Светочка решила не обижаться — толку–то. У нее, Светочки, между прочим, муж есть. И боец Федор всегда готов. Да и Сигизмунд Борисович от нее никуда пока что не делся.
— Кстати, Сигизмунд Борисович, — сказал Федор. — Я тут вот что подумал… Вы Николаю Угоднику поставьте. Он, как говорится, оптом… в комплексе. И от потопа, и от пожара. Лысый такой, с крестами на плечах.
Федор повозил пальцами у себя на плечах, будто рисуя погоны.
— Спасибо, — сказал Сигизмунд.
— Поставьте, поставьте, — уже уверенно присоветовал Федор. — Хуже не будет.
— Да, — задумчиво проговорил Сигизмунд, думая о девке и вообще обо всем, — хуже уже не будет.
* * *
Светочка погрузилась в свой бесконечный отчет. Заехал Генка, завез деньги. Был обозван мудаком. Уехал.
Сигизмунд пересчитал деньги. Убрал в бумажник. Федор осуждающе сказал:
— А че вы его мудаком–то?
— Оздоровительная процедура, — пояснил Сигизмунд. — Вот вы с шурином…
— А… — понимающе сказал Федор.
Сигизмунд склонился над своим бизнес–ежедневником. Принялся там что–то черкать. Сегодня в полдень должны прийти какие–то — снимать помещение. Если им сдадут.
…А в голове назойливо вертелось почему–то:
Я купил советский кондом.
И ты купил советский кондом…
Аська тоже эту песню любит. И петь пытается. Получается смешно.
Ровно в двенадцать, что называется — с ударом пушки, в офисе нарисовалось два молодых человека. По поводу субаренды помещения. По виду оба — примерно середины семидесятых годов рождения. Сразу видно, что приносить пользу социалистическому отечеству не обучены. Впрочем, вежливые. И точные. Это хорошо.
— Здравствуйте.
И ноги вытерли — о порог пошкрябали.
— Добрый день, — отозвался Сигизмунд холодно.
— Мы по поводу субаренды.
Улыбка приветливая, но сдержанная. Хорошо, хорошо…
— Да, пожалуйста.
Сам с места не встает, ждет. Еще более небрежно сел, авторучкой пристукнул по ежедневнику. Боец Федор встал в дверях, скрестив руки. Хорошо стоит. Это он молодец.
— Вы давали объявление в газете?
— Да, да. Разумеется.
…Мы их склеим к херу хер
И получим монгольфьер.
Советский кондом!..
Ребятки представились. Того, кто пониже, звали Сергеем; того, кто повыше, — тоже Сергеем. Неназойливо и некучеряво.
Тот, что пониже, востроглазенький, быстренько–быстренько стрельнул влево–вправо, все ощупал. На первый погляд остался доволен. Второй продолжал приветливо улыбаться.
— Помещение хотелось бы посмотреть.
— Пойдемте.
Сигизмунд встал, ребятки двинулись за ним. Шествие замыкал Федор. Светочка даже глаз не подняла.
— Ну вот, видите. Двадцать метров, окно. Довольно светлое помещение. Отсюда еще ход. Вторая смежная, восемнадцать метров. Восемнадцать с половиной, если точнее. Окошко зарешеченное. Там сейчас дверь есть заколоченная. Если хотите сделать отдельный выход, то можно открыть…
…Я купил билет на видак.
И ты купил билет на видак.
Посмотрели — обалдели,
В джинсах дырка, встал елдак.
Вот это видак!..
…Тьфу ты, вот привязалось! Тут о серьезном, а я…
Ребятки ходили, заложив руки за спину, кружили, глядя в потолок, оценивая окна, двери. Перебрасывались репликами «ну», «ничего», «прилично», «а если здесь…»
Спросили насчет телефона. Сигизмунд сказал, что один номер может отдать. Ребятки покивали и походили еще.
О цене спросили. Ненавязчиво так. Как бы между прочим, без знойного интереса.
— Четыреста, — сказал Сигизмунд.
Ребятки переглянулись. Тот, что повыше, кивнул.
— Подходит, — сказал второй. И сразу пошел, дверь заколоченную трогать.
— Открыть можно, — сказал Сигизмунд.
— Хорошо. Когда можно въехать?
— Вопрос решается. Через пять дней позвоните. До вас приходили. Через пять дней они дают ответ. Если откажутся, вам сдадим.
— Лады. Мы вам телефон оставим, если те раньше откажутся.
Он протянул визитку. Визитка была модная, в вертикальном исполнении. Ребята представляли торгово–закупочную фирму ГРААЛЬ. Сигизмунд повертел в руках визитку. Осведомился — в самых общих чертах — о сфере деятельности ГРААЛЯ.
— Консервы, — кратко ответил молодой человек повыше.
— Посетителей к вам много будет ходить?
— Нет, посетителей не будет. Опт. Тут только наши будут сидеть.
— Сколько?
— Трое. Еще один сотрудник и нас двое.
Помолчали. Потом тот, что повыше, спросил:
— А у вас, простите, какой профиль?
— Зоотовары, мелкий опт. Инсектицидная деятельность.
Они опять переглянулись, кивнули друг другу.
— Значит, через пять дней.
Сигизмунд протянул руку сперва тому, что повыше, потом второму.
— До свидания.
— До свидания.
Дверь закрылась.
— А что, — подал голос Федор, — нормальные ребята. Не то что те приходили… Морда, морда, я кирпич, иду на сближение…
Светочка хихикнула.
Глава седьмая
Дома Сигизмунда неожиданно встретил запах съестного. Поначалу ему даже показалось, что он не к себе пришел. Уже очень давно никто, кроме голодного кобеля, его дома не ожидал.
Но кобель — вот он, вертится и подпрыгивает, извиваясь.
Из кухни застенчиво вырулила Лантхильда. Остановилась шагах в пяти, склонила голову набок и потупилась.
— Это что? — спросил Сигизмунд изумленно. — Ты что, никак, жратвы наготовила?
Девка стрельнула на него белесым оком и вдруг, шумно фыркнув, убежала на кухню. Запах проистекал оттуда.
Сигизмунд разулся и, не снимая куртки, пошел пошел следом. Кобель скакал вокруг, намекая, что нужно срочно идти гулять.
Титаническими стараниями Лантхильды кухня за время отсутствия Сигизмунда преобразилась. Горели все четыре конфорки, создавая немыслимую духоту. По стенам одурело ползало несколько крупяных молей. Мелькнула идиотская мысль позвонить в фирму «Морена» и сделать заказ.
Но главным было не это. А то, что Лантхильда, проявив нечеловеческое усердие, разобрала шкаф–пенал. Все те предметы, которые уже десяток лет вели автономное существование в недрищах шкафа, были безжалостно извлечены. И велено им отныне вести жизнь новую, не скрытую от глаз, но подвластную ей, юродивой девке.
Чего тут только не было! Рачительностью Лантхильды давно забытые крупы получили второй шанс.
…Когда–то, еще студентом, ездил Сигизмунд с партией геологов на Урал. Ездил недолго и, в принципе, бесславно. Но от того времени осталась у него пачка холщовых мешочков для геологических проб. Вот эти–то мешочки, забытые еще до брака с Натальей на дальней полке шкафа, были обнаружены хозяйственной девкой.
Не поленилась — пересыпала крупы по мешочкам. И развесила на веревку, протянутую поперек кухни, — ее Сигизмунд натянул в годы вечно мокрого младенчества Ярополка.
Мешочки тихо покачивались в восходящих воздушных потоках, отбрасывая таинственные тени.
— А это зачем? — спросил Сигизмунд, показывая на мешочки.
Лантхильда в ответ так похоже изобразила мелкого грызуна, что Сигизмунд зашелся хохотом. Больше всего девка была похожа на мышь–альбиноса, только очень крупную. И нордическую.
— В миина хуз, — сказал Сигизмунд важно, — нэй…
И сам изобразил грызуна.
— Не то, что в твоей землянке, — добавил он бесполезно.
Девка явно не поверила. Переспросила:
— Нэй?
И снова покусала широкими верхними зубами нижнюю губу, морща при этом длинный нос.
— Нэй, — подтвердил Сигизмунд. — Ей–богу, нэй. Нии, — добавил он для убедительности.
Девка сказала что–то. По ее тону можно было заключить: нэй так нэй, а мешочки пусть висят.
Сигизмунд решил пока не спорить. Лантхильда была упряма. Это он уже оценил, глядя на произведенные ею работы. Бидоны, вызывавшие у него почти мистический ужас, жалкие и прирученные, теснились у мусорного ведра. Рядом, выстроенные в каре, как декабристы на Сенатской площади, стояли литровые банки с окаменевшим вареньем.
