по жутким, мрачным местам, которые днём казались им самыми весёлыми в мире.
Неподалёку от закоулочка, куда надо было свернуть, ещё какие-то ухари жгли костёр и пили хмельное. Было их больше дюжины. Среди них маячили девки. Все они также знали Евпраксию и приветливо перебросились с ней словечком. В тесной избушке Улеба, которая примыкала к кузнице, было тихо. Но за свиным пузырём, плотно заслонявшим маленькое окно, угадывался дрожащий огонь лучины. А когда Зелга стукнула по двери кулаком, засов вскоре загремел и залязгал. Дверь приоткрылась с долгим, тягучим скрипом. Медник сперва осторожно выглянул, затем вышел на узенькую ступеньку, которая также скрипнула. Лицо мастера было чистым, как и одежда. Узнав при свете луны боярыню, он смутился. И Зелга вдруг заметила то, чего она почему-то не замечала днём – что ему не больше двадцати лет.
– Ещё не ложился? – осведомилась Евпраксия, – или уже вскочил?
– Ещё не ложился, – пробормотал Улеб, – задумался над узором.
– Каким узором?
– Епископ Пётр заказал мне медный светильник для Берестовской часовни. Этот светильник к Троице надо выковать.
– Как обидно! А я, дружочек, по делу к тебе пришла.
– По какому делу?
Евпраксия поглядела на Зелгу. Та вдруг обиделась.
– Я замёрзла! Я вся дрожу!
– Тулупа у тебя нет? – снова обратилась боярыня к молодому медных дел мастеру. Тот ушёл в избу и вскоре вернулся со стареньким полушубком, пахнущим прелой овчиной. Ему этот полушубок был бы чуть ниже пояса, Зелге же он пришёлся почти до самых колен. Она в нём согрелась за один миг.
– Теперь хорошо? – спросила её Евпраксия.
– Да, неплохо.
– Спокойной ночи!
Когда скрипучая дверь захлопнулась и засов внутри лязгнул, Зелга уселась прямо на землю возле порога и обняла руками коленки. Её большие, мечтательные глаза глядели на звёзды, слегка подёрнутые туманом. Невдалеке подбрасывал к небу искры яркий костёр. Около него пили мёд разбойники. Зелге было приятно думать о том, что эти же звёзды сейчас мерцают над степью, что на них смотрят лихие воины, отпустившие лошадей пастись и молча сидящие у костров. Впрочем, если бы они были лихими, разве загнал бы их Мономах в такие далёкие степи, к берегам Дона? Говорят, он собственноручно убил в бою двадцать ханов, и в их числе – Урусобу, которого до него никто не мог одолеть. Нет, степь хороша, но в Киеве тоже очень даже неплохо. Здесь госпожа! Она лучше лошади. Ну, в том смысле, что с ней ходить пешком лучше, чем без неё скакать на коне по степи галопом.
Вдруг что-то снова стало скрипеть – быстро и ритмично, и не снаружи, а прямо в самой избе. Зелга улыбнулась. Ей это было знакомо. Но только зря госпожа всё это затеяла! Очень зря. И с такими мыслями половчанка крепко уснула, спиной прижавшись к нижним венцам избы. Ночь уже была на исходе.
Глава одиннадцатая
Было возле Киева место, которое все привыкли именовать Роксаниной горой. Оно находилось немного к северу, за Почайной. Это был холм над крутым берегом Днепра. С других трёх сторон к холму подступал и даже вползал на него дремучий смешанный лес. Говорили, что полтора века назад на этом холме высился красивый дубовый терем за частоколом, а в нём жила под большой охраной любовница Святослава, прекрасная египтянка Роксана. Никто её не любил, кроме самого Святослава и его близких друзей. Когда воинственный князь сражался с болгарами и ромеями на Дунае, к Киеву подошла орда печенегов. Город они брать приступом не посмели, так как боялись, что Святослав внезапно нагрянет и даст им жару, а вот Роксана была похищена печенегами, и с тех пор её след простыл. Красивый дубовый терем разграбили и сожгли. Когда Святослав со своей дружиной вернулся, на поиски египтянки отправился его тысяцкий, богатырь Рагдай. Спас ли он её, никто уже точно сказать не мог.
Позавтракав на рассвете в большой таверне около конных рядов, Евпраксия с Зелгой вышли из Киева через Северные ворота. Долго они стояли возле Почайны, глядя на холм, обрывистый склон которого подмывал волнами синий, туманный Днепр, и думали об одном. А позади них, по пыльной дороге мимо городских стен, уже шли обозы, сопровождаемые отрядами верховых. Над степью всходило солнце.
– Ну почему богатырь Рагдай её не привёз князю Святославу? – плаксиво спросила Зелга, часто моргая заспанными глазами, – он ведь не мог её не спасти!
– Откуда мне это знать? – воскликнула госпожа, которой не довелось за всю ночь поспать ни одной минуты, – никто этого не знает. Давай умоемся и пойдём.
– Купаться не будем?
– Ты что, ещё не намёрзлась за ночь? Гляди же – если продрогнешь, за полушубком обратно не побежим!
Умывшись из грозной Почай-реки, направились они к лесу. Долго их провожали радостной песней колокола из двух златоглавых братьев – Вышгорода и Киева, а также из Выдубицкого монастыря, который великий князь Святополк построил между столицей и речкой Лыбедью. Звонари трудились изо всех сил, зовя христиан на раннюю литургию. Неподалёку от первой рощи девушкам повстречался худенький мальчик с красивым смуглым лицом. Одет он был очень бедно и башмаков не имел, однако держал в руке хорошую кожаную уздечку с медными бляхами.
– Не видали большого серого жеребца? – спросил он у девушек, чуть коверкая некоторые слова, – вчера ускакал от меня, чёрт бешеный!
– Не видали, – высокомерно ответила дочь Путяты, – где тебе ездить на жеребце, тем более бешеном? Поменял бы его на ослика!
Мальчик поглядел на неё с презрением. Он был ростом уже почти как она, чуть повыше Зелги. Та ему что-то сказала по-половецки. Ответив ей парой слов, он медленно зашагал к берегу Днепра, помахивая уздечкой.
– Это такие вот половцы по ночам за мною следят? – спросила боярыня у рабыни, когда они продолжили путь. Зелга промолчала. Она была в препоганом расположении духа. Ни распустившиеся цветы, ни майское солнце, ни трели жаворонков под яркой небесной синью её не радовали совсем.
– Влетит тебе, госпожа! – твердила она, рассеянно глядя под ноги, чтобы не раздавить жука с грозными рогами или кузнечика, – ох, влетит!
– Ты, дура, не радуйся! Мне, конечно, завтра влетит, но и ты схлопочешь.
– Это за что?
– За то, что не удержала.
Зелга разнылась ещё сильнее. Когда пересекли поле и вошли в лес, нытьё переросло в вопли, так как рабыня была босая и сучья стали колоть ей ноги. Евпраксия обругала саму себя. Неужели трудно было додуматься купить Зелге обувь, когда они шли по торжищу! Пришлось снять свои башмачки и отдать их ей. Зелга успокоилась. А боярыне шлось босиком по лесу неплохо – ноги у неё были менее нежными, чем у Зелги. Та ведь была познатнее родом! Как ни крути, двоюродная племянница самого хана Тугоркана! Правда, внучатая, но капризная и
