Рядом в жарком воздухе мчится второе тело — Истинное Тело Матери Мулиартех. Мы, два морских змея, летим вперед, чтобы убивать. И если шестеро мужей закроют собой нашу главную цель, мы убьем и их. Прощай, Морк. Прощай. Я люблю тебя и всегда буду любить. Даже после того, как убью.
Я не умерла, ударив крепким змеиным черепом в грудь Помба Жиры. И никто не успел мне помешать, ни Морк, ни остальные, никто. Я лишь успела удвивиться тому, как сон перерос в явь. Надежда, что все мы спим вповалку в темной пещере и видим кошмар, один на всех, испарилась. Мысли текли медленнее, чем двигалась моя новая плоть. Она была как живая молния, я и сама не успевала понять, что делаю, а зубы уже ухватили Помба жиру поперек туловища, встряхнули раз, другой… Глаза зафиксировали движение Мулиартех, отшвыривающей со своего пути темную, в красных прожилках громаду. Слух уловил несущийся со всех сторон рев — точно вскрылась земля и выбросила из себя тысячи струй вулканических газов. Это хорошо! Мы все умрем. Лучшая из битв, первая и последняя в жизни принцессы фоморов!
— Пусти-и-и-и! Пусти-и-и-и!!! — чей это голос? Чей голос? Неужели Морка?
Время ускоряет бег. А я, наоборот, замедляюсь. Мое новое тело, тело новорожденного морского змея, мелкое и хилое в сравнении с тушей Мулиартех, прижимает Помба Жиру к земле. А в зубах у меня — ее огненная плеть, золотая семихвостка, концами которой спутаны семеро мужей богини. Если откусить вертлявую женскую руку, плеть утратит силу. Кто там рубит мою чешую, кто пытается добраться до моих глаз? Думаете, ослепнув, я отпущу эту тварь? Плохо вы меня знаете!
Пол под нами расседается, из трещин ползет магма. Быстро, так быстро бегут ее смертельные языки, гоня перед собой раскаленный воздух. Скоро они сожрут меня. Перед смертью я должна лишить силы плеть! Стискиваю зубы, кости хрустят, но не поддаются. Черт, человеческое тело, оказывается, не такое хлипкое, как кажется на первый взгляд! И кровь в нем противная на вкус, сладковато-липкая.
Бас Гвиллиона перекрывает вой «свадебных гостей». Хорошо, что бестелесная погань за столами — всего лишь декорация, бессильная причинить зло существам из плоти и крови. Плохо, что мы сами причиняем друг другу зло. Если бы знать, кто в этом зале с нами, а кто — против нас?
Хрупнув, рука поддается. Я, внутренне вздрогнув от отвращения, дергаю языком и проталкиваю отвратительный растерзанный комок внутрь, в пищевод. Жгучие нити, ядовитее щупалец медузы, ползут по моему нёбу, разрывают гортань, но я не выплюну эту дрянь, не выплюну, я еще помню, как на спор ела португальский кораблик[84] и горло мое горело, и слезы текли из глаз, но я победила тогда и должна победить сейчас!
Смахнув языком остатки золотых оков с морды, я могу, наконец, оглядеться. Женское тело подо мной больше не бьется, хотя я слышу дыхание жизни в нем. Та-ак, что ты пропустила, Ада?
Полыхающие лужи и ручьи магмы тускнеют на глазах. Гвиллион, воздев оплавленные ладони, сдерживает гнев земли. И только мы, горстка бойцов друг с другом посреди обагренной равнины. Ни накрытых столов, ни адских гостей, ничего. Огонь и камень, камень и огонь. Я обвожу глазами выживших. Мирры нет. Нудда тоже. Зато Легба и Каррефур — вот они, в собственной плоти, покинувшие тело бедной храброй Фрилс. Давно пора. Впрочем, это всё неважно. Где Морк?!
Мулиартех глядит на меня серебристым, унылым, точно осенняя луна, оком. И наклоняет морду. Я опускаю взгляд. И вижу тело мужа, распростертое, будто распятое на земле. Вот и всё. Ее муж жив, мой — нет. Впереди у меня целая вечность вдовства и огромного могущества, подаренного этим прекрасным, нафиг никому не нужным змеиным телом… Из обожженной глотки рвется вой, лупит по потолку, отражается от стен, тысячекратно повторяется вдали и замирает. Я падаю, ударившись исцарапанной щекой о камень пола.
— Ада… Ада-а-а… — тихо зовет лучший голос на свете. Голос, который я больше никогда не услышу. Если только боги не сжалились надо мной и защищенные от всего на свете потроха морского змея не лопнули под действием любовного огня и яда. Если плеть Помба Жиры убила меня, благословляю ее. Благословляю смерть и быстрый конец моих мучений.
— Полей ей голову, — врывается деловитый, смутно знакомый баритон. — Голову полей!
Распухшие веки поднимаются медленно, так медленно… Мне кажется, что они еще и скрежещут, словно створки тяжелых ворот. Лицо Морка, склоненное надо мной, окровавлено и изодрано. Наверное, моими зубами. Что, мы так и будем носить отметины, оставленные друг на друге, всю загробную жизнь?
Трясу головой, чтобы мысли улеглись. Загробная жизнь, говорите? Тогда откуда в МОЕЙ загробной жизни взялась эта паскуда?! Гад!!!
От удара моим непрошибаемым черепом Мореход взлетает, словно испуганная бабочка.
— Ты-ы-ы-ы!!! — реву я, сотрясая горячий воздух. — Ты-ы-ы-ы-ы, гадина трусливая! Почему ты не помог нам?!
— Я… — кряхтит Мореход, с трудом принимая сидячее положение, — я… помог… чем смог. Вещий сон тебе навеял. Подсказал, как действовать. Ты же все сделала правильно?
— Я горжусь вами, дети мои! — влезает бабка. Я шиплю на нее и Мулиартех улетучивается.
— Что. Здесь. Было? — вопрошаю я. Будь у меня лапы, я бы скрестила их на груди.
— Моя жена погрузила нас в сон, — произносит пожилой мужчина, седой, как лунь, и худой, как щепка. Лицо его все еще напоминает трагическую маску.
— Я тебя знаю. Ты Легба, — глубокомысленно замечаю я.
— Я тоже тебя знаю! — криво ухмыляется он. — Ты — монстр, покалечивший мою жену.
— Твоей жене оно только на пользу! — рычит полный краснолицый дядька, бровастый, как Паваротти. Только бас, а не тенор. Наверное, это Каррефур. — Не морочь ребятам голову! Кабы не они…
Пока воплотившиеся лоа бранятся, точно торговки на Привозе, я вглядываюсь в Морка, моего Морка, живого и невредимого. Ну, почти невредимого. Я дралась с ним. Или это он дрался со мной? Но мы оба уцелели, а больше меня ничто не волнует. Хотя…
— А где Мирра? И Нудд? — беспокоюсь я.
— Их здесь и не было! — ядовито заявляет Мореход, уже вполне оправившийся от небольшого — сравнительно — шлепка. — Они любезно заглянули в твой сон — по моей воле, заметь!
— Так что, свадьбы не было? — недоумеваю я.
— Была, еще как была! — вздыхает Фрилс. Она хлопочет вокруг Марка, пытаясь усадить прямо свое козлоногое сокровище. Но тяжелое бесчувственное тело уриска постоянно заваливается набок. — Хорошо, что ты меня защитила…
— Это ты нас защитила! — обрываю я вечно неуверенную в себе Фрилс. — Кажется, Помба Жире без разницы, кто из нас лично поприсутствовал, а кто во сне привиделся. Кабы свадьба состоялась, она бы всех оплела. Что ж вы, мужики, хилые такие?
Мулиартех ржет. А наши «мужики», включая Морехода, стыдливо отводят глаза — те, кто в сознании, разумеется.
— Морк, — тихо зову я, — а где же третья богиня? Где Тласолтеотль?
— Наверху, — так же тихо отвечает он. — Она ждет нас наверху. Там мы встретимся с нею и с остальными.
— С кем «с остальными»? — морщусь я, как от зубной боли. Не нравится мне эта грядущая встреча, ох, не нравится.
— Остальные — это Пожирательница душ и пожранный ею народ. А еще Мирра и Нудд, — с извечным своим оптимизмом сообщает Мореход.
Значит, нижние миры позади. Но верхние миры ничуть не лучше. Демиурги, демиурги, что ж вы за сволочь такая?..
1
Англ. Bedlam, образованное от англ. Bethlehem (Вифлеем) — неофициальное название Бетлемской королевской больницы, она же госпиталь святой Марии Вифлеемской, психиатрическая больница в Лондоне — прим. авт.
2
Болезнь Туретта, синдром Жиль де ла Туретта — расстройство центральной нервной системы в виде сочетания тикообразных подергиваний мышц лица, шеи и плечевого пояса, непроизвольных движений губ и языка с частым покашливанием и сплевыванием, копролалией (непроизвольным произнесением ругательств, непристойностей), эхолалией (непроизвольным повторением слов), ударами по туловищу, подпрыгиванием — прим. авт.
3
Пустыня Атакама считается самой сухой пустыней на свете. Атакама находится в на севере Чили и граничит на западе с Тихим океаном, на севере — с Перу, на востоке — с Боливией и Аргентиной. В некоторых местах пустыни дождь выпадает раз в несколько десятков лет. Некоторые метеостанции в Атакаме никогда не регистрировали дождь. В этой пустыне зарегистрирована самая низкая влажность воздуха: 0 % — прим. авт.
4
Селитра, необходимая для изготовления пороха, частью извлекалась из природных залежей, частью готовилась искусственно в селитряницах (буртах). При искусственном получении селитры старались создать такие же условия и вызвать такие же процессы, которыми обусловлено образование природных залежей селитры. С этой целью делали смесь из разлагающихся органических отбросов с землей, содержащей известь, золу и т. п. вещества. Смесь эту складывали в кучи и оставляли лежать на воздухе известное время, поливая ее по временам водой, мочой, настоем навоза, кровью с боен, экскрементами, отходами клееваренных и кожевенных заводов и т. п. — прим. авт.
