— Однажды я хотел отыскать своего Учителя и поговорить с ним о своих сомнениях, — признался юноша. — Еще до его отъезда с Оритана…
— Ала?
— Да, его…
— Так в чем трудность?
— Я не нашел Ала.
Они помолчали, доедая скудный паек. Диусоэро отер рот и подбородок, стряхивая крошки:
— Ала нетрудно было найти, он был очень известен в Эйсетти.
— Это не так… Тот, на кого показал мне Дрэян, не был моим Учителем. Это долговязый ори с густыми черными волосами, несколько похожий с братом…
— Ну да, он самый.
— Это не Ал. Сами подумайте, кулаптр: мне ли не знать Ала из Эйсетти?
Диусоэро усмехнулся и покивал.
— Я спрашивал советника Паскома — его Учителя. Мне все время мерещилось, что настоящий Ал где-то поблизости от того, кого называли этим именем… Но он исчезал…
— А что тебе сказал Паском?
— Паском? — Фирэ хмыкнул. — Он спросил у меня совета, потому что сам уже был сбит с толку и не хотел запутать еще и меня. Сказал, что не знает точно, где мой Учитель — настоящий Ал… А мне очень нужно встретиться с ним наконец…
— Да, этот момент всегда наступает у ори — рано или поздно они начинают разыскивать своего Учителя, свой меч, свою попутчицу…
— Поскольку мой Учитель всегда был моим отцом, который передает по наследству меч, то думаю, что найдя Ала, я найду и свой меч…
— Значит, нынешний Ал — это все-таки не Ал? — задумчиво пробормотал Диусоэро. — Тогда кто же он, нынешний?
— Этого я не понял. Он какой-то… пустой… Его будто кто-то водит, как полуробота. Он очень силен — но именно той смертной мощью, какой наделены диппендеоре. Признаться, господин Диусоэро, мне было страшно рассматривать его даже издалека…
— А что же его жена?
— Ее я не видел. Но Танрэй тоже была поблизости, просто в тот раз мы не встретились. Дрэян предупредил, что она мало что помнит, и Паском сказал то же самое, а значит, говорить нам с ней было бы не о чем…
Так пролетело еще полгода, и однажды Фирэ получил из дома прискорбное известие о смерти деда, господина Корэя. Из уважения к старинному роду юноше подписали увольнительную на три дня, и с тяжелым сердцем улетел он в Эйсетти.
* * *
— Я не успел с ним попрощаться, — посетовал Фирэ, обнимая встретившую его маму.
— Он очень часто думал о тебе в последнее время, мальчик, — сказала она, промокая слезы платком. — И все же это случилось так неожиданно…
За прошедшие полтора года Эйсетти потускнел еще сильнее. Город будто бы угасал в смертельном недуге, и Фирэ подумал, что теперь самая прекрасная столица мира ничем не отличается от тех истерзанных «населенных пунктов», которые приходилось патрулировать их части по линии фронта. Такая же участь постигла и воздушный, многоступенчатый Рэйодэн — Небесный Град, уже многократно обстрелянный аринорцами…
— Это правда, что теперь и наши прорвались к Ариноре?
Отец хотел получить новости из первых рук.
Мать дико взглянула на него и ушла в комнату для прощания, сжав челюсти почти до хруста. Фирэ нашел в себе силы лишь кивнуть. Он едва удержался от неуместного здесь вопроса — чувствует ли отец хоть что-то или ему все равно?
Дед лежал в прозрачной сфере, где потом свершится кремация тела. Конечно, это был уже не дед: оболочка, к которой так привык в этой жизни Фирэ, оказалась удручающе пустой. Господин Корэй не пожелал даже остаться поблизости до приезда любимого внука. Наверное, он смертельно устал от нынешнего воплощения и при первой же возможности отправился к Древу, чтобы прийти в равновесие после всего пережитого. Много всякого насмотрелся он среди продажных коллег в Объединенном Ведомстве…
Фирэ отер слезы. Когда рушится весь мир, странно плакать о конце одной жизни. Когда ты был свидетелем — и виновником! — стольких человеческих смертей, не черствеет ли сердце во имя спасения уязвимого разума?
Но Фирэ вспоминал детство, вспоминал игры и беседы с дедушкой, и боль, сдавливая горло, выползала из глаз невыносимо жгучими слезами, душила и замораживала кровь, отчего ноги подгибались, словно ватные. Юноша и хотел бы с легкой душой произнести традиционную формулу прощания, но не мог, понимая, что ничего уже не будет так же, как прежде. На Оритане почти не осталось Помнящих, которые могли бы указать место нового рождения Корэя, а Фирэ почему-то заранее знал, что ему самому угадать это не под силу. Да и, в конце концов, дед может сгинуть так же, как сгинул «куарт» Атембизе — ученика Ала и друга Коорэ-Фирэ.
— Он слышит нас? — шепнула мать.
Юноша удрученно покачал головой, и она протяжно всхлипнула. Вошел отец, обнял Фирэ за плечи, проговорил:
— Он хотел, чтобы я отдал тебе меч…
Только сейчас в его голосе послышалось что-то, напоминающее печаль. Юноша отвернулся.
— Возьми его с собой.
— Я не могу. Это не моя вещь.
Господин Кронодан бросил хмурый взгляд на вздрогнувшую жену, но ничего в связи с этим не сказал.
— Передашь своему братцу, — коротко отрезал он, поразмышляв, и ушел к себе.
Два дня к ним шли и шли сослуживцы деда и соседи. Фирэ смотрел и дивился, ведь еще полтора года назад люди не были так понятны ему, как теперь. Никто уже не мог скрыть истинного себя в глазах молодого кулаптра, и подлость, жадность, лицемерие сильнее всего выдавали себя под благопристойными масками.
«Это я стал хуже настолько, что теперь вижу все, как на ладони, или же просто пелена спала с глаз?» — гадал юноша, разглядывая посетителей. Ему хотелось в одиночестве посидеть рядом с капсулой, но за эти дни не выдалось и часа, когда в доме не было бы посторонних.
А с заходом солнца стеклянная сфера вспыхнула. Внутри нее разлилось голубовато-серебристое пламя, испепеляющее все в считанные секунды, и когда огонь погас, в капсуле не осталось ни песчинки.
Потомки аллийцев издревле считали, что если уж ты уходишь, то негоже оставлять после себя любой сор, чем бы тот ни являлся. Это полудикие племена антропоидов хоронят своих сородичей в земле, а ори и аринорцы поступали так только с домашними животными. Плоть от плоти этой планеты должна была снова воссоединиться с нею. Потомки людей, прилетевших с Алы, не пожелали отмечаться в Убежище органическими останками собственных тел: «Пусть нас судят по нашим деяниям, а не по костям», — говорили в древности, воздвигая великие сооружения на приютившей их земле. На двух континентах — оплоте цивилизации — не существовало кладбищ. О «куарт» Взошедших напоминали громадные статуи и церемония почитания их во время праздника Теснауто — исключением были только Ал и Танрэй, которым не довелось Взойти, но которые остались живой легендой в памяти ори. Остальное сгорало в священном пламени белой Волчьей звезды. Рождаясь вновь, древний дух, атмереро, мог влиять на молекулярные цепочки формирующегося физического тела и тысячелетиями приходить на землю в одном и том же облике. И только после Раскола многие «куарт» стали ущербными и лишились этой способности…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
