хрустнули его колени, когда он нагнулся ко мне.
– Ну так как тебя звать? – спросил он.
– Она… э… не разговаривает, – сказал Дамир.
– Да и не важно. Ораторов нам не нужно. Нам работяги нужны. Я смотрю, ты крепкий орешек.
Глаза его за увеличительными стеклами округлились, точно у насекомого, и я сильно сомневалась, чтобы он в них хоть что-нибудь видел, но мне было приятно, что меня назвали крепким орешком, и я слабенько улыбнулась. Он потянул меня за краешек кепки.
– Может, ты у нас искательница приключений?
При чем тут это, я не знала, но мне хотелось понравиться капитану, и я кивнула в ответ. Он протянул мне шишковатую руку, и я нерешительно дала ему пять.
– Ну вот. Значит, будешь Индианой Джонс.
Он снова выпрямился в полный рост и положил руку Дамиру на плечо.
– Сходи-ка, познакомь ее со Сталлоне.
– Так точно, – отозвался Дамир и, сняв с вешалки калаш, отвел меня в дальний угол, подальше от окон.
«Тайное убежище» населяли невостребованные – пожилые и юнцы: одни слишком стары для призыва, а мальчишки вроде Дамира формально еще слишком молоды. Свои родные имена здешние обитатели подменяли именами героев из американских боевиков. В доме было двое Брюсов (один Ли, другой Уиллис), Корлеоне, Бронсон, Змей Плискин, Лицо со шрамом, Ван Дамм, Леонардо с Донателло (черепашки, не художники, сразу заверили меня) и несколько мужчин из соседнего города, откликавшихся на общий позывной Росомаха. И хотя мне не хватало знаний о кино, чтобы разгадать систему, но прозвища обычно назначались посредством голосования и служили неким подобием ранга. Дамиру за отвагу в прошлой операции присудили самую желанную кличку: Рэмбо. Я там была единственной девочкой.
В углу комнаты стоял Сталлоне, мальчик моего возраста, весь перемотанный патронташами, носивший повязку на глаз без определенных медицинских показаний.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Индиана она, – отозвался Дамир. – К тебе приставили.
– Индиана Джонс? – Его это, похоже, впечатлило. – А ты откуда?
Я оглянулась было на Дамира, но его уже след простыл.
– Говорить не можешь?
Я помотала головой. Тогда мальчик вскинул руки и сделал несколько созвучных с речью жестов.
– Ты глухая?
Я снова замотала головой.
– У меня брат глухой, – сказал он. И показал на артиллериста у бокового окошка, единственного в доме, кто по возрасту годился для призыва в армию. – Наш Терминатор.
Пол вокруг Сталлоне был замусорен картриджами и пулями. Я расчистила местечко рядом с ним и села.
– Короче, – начал он. – Вот как это делается.
И с тех пор я стала перезаряжать магазины. Пальцы у меня были маленькие и ловкие, заправлять обоймы – самое то. Сидя на полу со Сталлоне, среди кип боеприпасов, я сортировала и заряжала. Снаряжение, со слов Сталлоне, тоже незаконно поставляли из Венгрии. Или Румынии, или Чешской Республики – стран, не понаслышке знавших, каково это – свергать советское правительство, а потому охотнее закрывавших глаза на эмбарго ЕС.
Еще Сталлоне заведовал любительским радиопередатчиком, принимая цепочки искаженного кода от других «убежищ» по всему региону, и оповещал капитана, если в ближайших городах были замечены самолеты ЮНА или орудовали четники. Иногда мы перехватывали передачи подразделений хорватской полиции, и я записывала их координаты и помечала на настенной карте. Когда мы настраивались на их частоту, Сталлоне всегда посылал сигнал SOS, просто проверить, придут они на помощь или нет, но нам ни разу никто не ответил.
– Заняты, наверное, – говорил тогда Сталлоне, поправляя повязку на глазу.
Как в сколоченных наспех армейских частях, члены «убежищ» в большинстве своем проводили на заданиях по нескольку дней кряду, а в штаб-квартире на защите города оставался самый костяк. Мы собирали уходящим в дорогу целые мешки боеприпасов, а закончив с этим, я пробегала по дому, раздавая всем новые патронташи и собирая стреляные гильзы у других артиллеристов.
Хоть дом и был трехэтажный, пользовались мы в основном исключительно самым верхним этажом: на той позиции было больше преимуществ, удобнее стрелять под уклоном вниз. В комнате отсутствовали атрибуты мирного времени, но по обломкам крутых скатов крыши было понятно, что находились мы на чердаке. Лучшим артиллеристам доставалась первоклассная жилплощадь у выходящего на фасад слухового окошка, так что в первую очередь я пополняла их запасы, потом запасы стрелков у бокового окна и, наконец, привратников, единственных обитателей первого этажа.
Как и во всей деревне, в «Тайном убежище» не было ни воды, ни электричества, и на зашторенном нижнем этаже в любое время суток стояла темень, как ночью. Не считая моментов, когда надо было пополнить снаряжение привратников, спускались мы, только чтобы сходить в туалет. Мрачные комнаты на нижнем этаже наводили куда больше страху, чем любые другие, и по обеим нуждам я всегда неслась сломя голову.
Настоящий туалет взорвали во время налета. Его загородили досками и заменили злополучной имитацией на месте гардеробной, снабдив ее ведром, ручным фонариком и рулоном туалетной бумаги от ООН. На того, кому не посчастливилось днем насолить капитану, вечером взваливали грязную работу по опустошению ведра.
Каждый раз, возвращаясь по вечерам из «убежища» – когда вместо нас заступала вторая смена, – Дамир усаживался напротив матери за кухонный стол и принимался хлебать суп из кореньев и играть с ней в tac. Пока мы находились в «убежище», я все время чем-то занималась, чувствовала себя там полезной, но по ночам меня тянуло к родителям, и я прокручивала в голове последние минуты их жизни. В тот первый месяц я не то чтобы горевала. Вместо этого мой разум затуманился и отрешился от жизни, заполнившись мыслями, которым я сама не верила, когда они приходили мне в голову, как будто усердной работой я смогу вернуть родителей к жизни.
Много дней подряд, давясь своим хлебом, я наблюдала у себя из угла, как Дренка с Дамиром сидят у свечи и лихорадочно накидывают в стопку карты с загнутыми уголками. По ощущениям меня будто подвесили между жизнью и смертью, словно, реши я к ним присоединиться, это бы означало, что я бросила родную семью. И все же с каждым вечером я неосознанно все ближе подползала к столу, и тень моя все удлинялась в свете свечи, пока в итоге я не подсела к ним поиграть. Если мое появление и удивило их, виду никто не подал. Дамир выдал дурацкую шутку, но Дренка все равно рассмеялась, и я ощутила, как у меня изнутри тоже пробивается улыбка. В тусклом свете смуглое лицо Дренки отливало золотом.
На следующий вечер я снова села с ними за стол и поела супа с хлебом и
