в пол. – Наверное нет…
Дед не берет трубку, поэтому я и сама начинаю волноваться.
– Когда он уехал? – спрашиваю, набирая его снова.
– Еще двенадцати не было! – вскакивает со стула, прикладывая к шее руку.
Уже почти семь вечера!
– Я три часа с индейкой провозилась, потом полы мыла… звони ему еще…
Через двадцать минут наша паника достигает апофеоза. Мечемся по дому как взбесившиеся молекулы. Наверное никогда в жизни мы не чувствовали себя такими беспомощными и бесполезными, потому что все, что нам удается организовать – это еще большую панику вокруг себя и полное непонимание того, что нам вообще делать!
Разбежавшись в разные стороны, пытаемся найти его записную книжку, где хранятся номер всех наших соседей и знакомых за два десятка лет.
– Нужно позвонить Люде Самсоновой, она фельдшер в больнице… – трясущимися руками листает пожелтевшие страницы мама, грохнув на обеденный стол найденную книжку.
– Что это за цифра?..
– Дай мне… я посмотрю…
– Вот эта?
– Семерка?
– А не двойки?
– Давай попробуем семерку…
Грохот входной двери заставляет нас подпрыгнуть.
Схватившись за руки, слушаем тяжелые шаги по деревянному полу, перестав дышать. Потоптавшись на кухне, пришелец проходит через коридор и оказывается на пороге столовой.
И это совсем не дед, а одетый в десятикилограммовый пуховик Барков-старший с большой картонной коробкой подмышкой.
Мама шумно выпускает воздух, а потом всхлипывает. За этим всхлипом следует второй, и к нему присоединяется мой собственный. У меня очень много претензий к этому человеку, но сейчас я рада его видеть, как никогда! Потому что если и есть на свете человек, который способен нам помочь, так это он.
Обнявшись, начинаем реветь в голос.
Светлые брови Игоря Баркова взлетают к самому потолку.
– Какого?.. – восклицает изумленно, опуская на пол коробку и делая шаг в комнату.
Выпустив маму, утираю рукавом свитера слезы.
Обняв ее плечи своими ручищами, он требует:
– Целый день тебе бьюсь, что с телефоном?! Что случилось?!
Опустив руку, кладет ее на мамин живот, и она накрывает ее своей, утыкаясь в его грудь лбом.
– Зарядку потеряла! – зло выкрикивает оттуда. – Оставила на тумбочке, и она куда-то делась!
Кажется, я догадываюсь куда…
Отстранившись, ее муж распахивает полы своей гигантской куртки и заворачивает ее в них, прижав к себе. Прижимается губами к ее волосам, повторяя:
– Что случилось?
Отвожу глаза, застигнутая врасплох этой сценой, но круглые часы на стене подхлестывают панику с новой силой.
– Отец пропал… – поднимает мама лицо, с отчаянием информируя. – Ушел и пропал!
– Когда ушел? – проводит Барков рукой по ее волосам, заправляя их за ухо.
– В обед еще… в двенадцать… поехал за зарядкой…
– На чем?
– На Волге своей!
Сведя на переносице брови, он смотрит в окно поверх ее головы, а мы, затаив дыхание, смотрим на него, будто он волшебный Джин, который щелчком пальцев решит нашу проблему. С его появлением казавшаяся мне просторной столовая стала в пару раз меньше, и это даже не из-за роста. Просто этого мужчины очень много во всех смыслах. Его голос заставляет вибрировать воздух, когда отрывисто спрашивает:
– Кому-нибудь звонили?
– У-у… – мотает она головой, поджимая дрожащую губу.
– Документы у него с собой?
– Не знаю, Игорь…
– Проверь, – кивает он мне, указывая квадратным подбородком на дверь.
– Угу… – пячусь, вылетая из комнаты.
Обшарив ящик комода, в котором он хванит все подряд, от отвертки до документов на машину, бегу к коридорной двери, чтобы проверить карманы всех его курток и фуфаек, но как только распахиваю дверь, врезаюсь носом в еще одного пришельца, который со стоном воет:
– Твою мать…
Отскакиваю в сторону, как ошпаренная.
В дверном проеме, схватившись за рёбра, корчится тот, кого я бы хотела видеть больше всего и меньше всего в жизни.
Одетый в толстовку на молнии, спортивные штаны и в наброшенную на плечи кожаную куртку.
Плотно сжав губы, Никита вскидывает на меня сощуренные глаза.
– Дай пройти… – прошу, пряча от него свои.
Выпрямившись, делает шаг в сторону, и я проскальзываю мимо, стараясь на него не смотреть, чтобы не видеть его избитого лица, потому что когда я его вижу, мне хочется найти каждого из тех придурков и выстрелить каждому между ног из пейнтбольного ружья.
Встав на носочки от холода коридорного пола, подлетаю к крючкам, на которых висят дедовы куртки. Обшаривая карманы, бросаюсь от одной к другой.
– Ты что, плакала? – слышу мрачный вопрос за своей спиной.
– Не волнуйся, не из-за тебя, – бросаю не оборачиваясь.
– А из-за кого?
– А тебе не все равно? – нахожу в кармане фуфайки ключи от неизвестного чего. – Два дня назад тебе было по фигу, плачу я или нет.
Молчит, а потом тихо произносит:
– Я должен проползти на брюхе по стеклу, чтобы ты меня простила? Как я могу доказать, что больше никогда так не поступлю?
Втянув в себя воздух, сую руку в следующий карман, сокрушенно говоря:
– Не знаю.
– Ты босая, зайди в дом, – говорит напряжённо.
Порывшись в последнем кармане, нахожу портмоне из потертой, но очень мягкой кожи.
Такие уже не делают.
Всхлипнув, прижимаю его к груди.
– Что случилось? Свидание отменилось?
– Да, – развернувшись, иду в дом. – Но я назначу новое, не волнуйся.
– Алена… – хватает меня за локоть, как только вхожу в теплый коридор.
Смотрю на него, задрав подбородок, но губы предательски поджимаются. Закрыв второй рукой дверь, Ник смотрит на меня так нахмурив брови, что мне хочется их разгладить. Бросив взгляд на комнату за моей спиной, снова смотрит на меня.
– Что случилось? – повторяет тихо, продолжая удерживать мою руку.
То, что он боится получить по рукам неимоверно меня радует. Он боится до меня дотронуться! Потому что, возможно впервые в жизни, понимает – не все двери открываются с ноги. В некоторые даже ему придётся стучать.
– У нас… – говорю сдавленно. – Дед пропал…
Высвободив руку, бегу в столовую.
Барков-старший расхаживает по комнате, прижав к уху телефон, а мама ходит за ним попятам, прислушиваясь к разговору:
– … просто пробей по базе… черная Волга, номеров не знаем, имя владельца…
– Знаем! – выкрикиваю, бросившись к столу.
– Минутку… – говорит Барков в трубку.
Расстегнув портмоне, начинаю потрошить его, понятия не имея, что искать. Вытаскиваю из прозрачных карманов все, что вижу, пытаясь найти что-то, на чем указан номер дедовой машины.
– Давай я, – слышу у себя над ухом.
Положив портмоне, обнимаю себя руками и делаю шаг в сторону.
Заняв мое место, Ник игнорирует все, что я успела извлечь, и спокойно листает “страницы”. Достав сложенную вчетверо бумагу, разворачивает и передает отцу.
– Да, Валера, я здесь, – говорит тот в трубку, после чего зачитывает информацию, которую считает нужной. – Хорошо. Жду.
Положив трубку, кладет телефон на стол и сбрасывает с плеч свой пуховик.
– Минут тридцать, – объявляет, усаживаясь на стул, который скрипит под его весом.
В наступившей тишине слышно только, как тикают настенные часы и стучит в окно ветер.
От закравшегося в душу страха холодеют руки.
Прижавшись спиной к стене, спрашиваю:
– Кто-нибудь будет чай?
– Я достану чашки… – бормочет мама, направляясь к серванту.
Поставив на плиту чайник, слышу за спиной шаги.
По спине бегут мурашки, когда чувствую
