Ничего не скажешь, в этом тоже проявляется Азия, часть света, манящая нас гроздьями огней на недалеком противоположном берегу. Часть света, которая кончается не только в теплых водах Цейлона и Вьетнама, но и во Владивостоке и на камчатском привеске Сибири.
Часть света, на землю которой нам предстоит вступить завтра и которая на протяжении нескольких следующих лет будет для нас отчим домом.
Глава четырнадцатая
Троя: вход воспрещен
О да, это безмерное блаженство — иметь постель с пологом, образованным силуэтом большого города и небосводом с осколками бледно мерцающих звезд и даже полумесяцем, отличающимся от другого полумесяца, который трепещет на флагах этого города, лишь тем, что он повернут в обратную сторону и только еще нарождается.
Такую постель мы ежедневно стелим себе в городе на берегах Золотого Рога, в районе Мачка, перед зданием Драмали, на котором имеется чехословацкий государственный герб и надпись: «Чехословак Консулате Генераль». Сказать по правде, комаров, переносящих малярию, здесь нет, но мы тем не менее каждый вечер, вдоволь налюбовавшись звездами и карнизами домов, вставляем в прямоугольный проем раздвижной крыши раму с противомоскитной сеткой. Она служит нам чем-то вроде темных очков с зеркальной наружной поверхностью стекол: мы видим все, а нас за нею не видит никто. Только так в нашем «отеле» на четырех колесах можно переодеться, не задохнувшись при этом от жары.
Неизбежная ночная вылазка наружу не бывает столь уж романтичной. Едва выходишь из машины, как тут же наступаешь на крысу, которыми так знаменит Стамбул. Оттого в нем полным-полно и кошек. Убивать их здесь запрещено, поэтому иной раз турки могут отдубасить неосторожного шофера, задавившего четвероногого «сотрудника» санитарной службы.
Город на Золотом Роге затих. В последний раз укладываемся мы спать на земле Европы. Завтра будем ночевать бог знает где — в соседней части света.
За одиннадцать минут
— Подъем! Встать!
Это утро с первой минуты отличалось суматохой, спешкой и нервозностью. Надо еще положить папку и карту… Где карта? А камера уж собрана? Фильтр! Не забудь желтый фильтр! Часы летят, летят… Неужели не успеем собраться? Где батарея от камеры? Черт побери, она же висит у меня на плече! Братцы, у нас дорожная горячка! После стольких отъездов и благополучных прибытий самая настоящая горячка! Не смешно ли это?
Нет, не смешно. Сегодняшний старт совершенно не такой, какими были все предыдущие. Трижды уже мы переправлялись из одной части света в другую, но всякий раз нам помогал морской путь, своеобразная успокоительная передышка. Пока «Кутубия» плыла, покачиваясь, из Марселя в Касабланку, у нас было достаточно времени, чтобы пережить прощание с Европой и подготовить себя к первому шагу по Африке. Из Кейптауна до Буэнос-Айреса нас двенадцать дней вез голландский «Буассевен». Тогда у нас было время даже писать. А из Америки в Европу? Нечего и говорить! «Ибервиль» мотался по американским портам несколько недель, пока не отважился совершить прыжок через Атлантику. А сегодня?
Сегодня это будет похоже на ускоренный фильм. Мы выплывем из Европы и пристанем к самой большой части света в тот же день, в тот же час, уложившись в какие-то пятнадцать минут. Видимо, поэтому и охватила нас дорожная горячка, и мы все поддались ей.
Но подошло время — одиннадцать часов, и все встало на свои места. Мы распрощались с коллективом нашего генерального консульства, произнесли последние слова, столь же милые, сколь и лишние.
На краю новой набережной Меджлиси Мебусан Джаддеси бесконечной очередью выстроились автомобили. Все они ждут, когда их переправят в Азию. Два регулировщика энергично поддерживают порядок в очереди и у причала парома. Сколько же придется ждать здесь?
— Вам не повезло, со вчерашнего дня все машины, кроме легковых, переправляются с другого мола. Здесь вас не пустят на палубу, — с досадой говорит Ченек Кепак из генерального консульства. Несколько дней назад он встречал нас на болгарской границе, теперь решил проводить нас в Азию.
За короткое время нашего пребывания здесь мы убедились, что любое абсолютное «нет» в Турции всегда можно превратить в относительное «нет», что почти соответствует доброжелательному «да». Главную роль в этом обычном для Турции превращении играет слово «бакшиш». Через десять минут въезжаем на паром, заменяющий мост между двумя частями света. Следом за красной въезжает и синяя машина. Все идет как по маслу, вскоре палуба до отказа набита автомобилями. И вот уже поднимается трап, соединявший до сих пор паром с причалом, — в этот самый момент машинист, сидящий в рубке на первой палубе, отделил нас от Европы. Пятнадцать часов две минуты.
Спустя одиннадцать минут мы уже вступили на землю Азии.
Встреча с Азией
Выбравшись из улочек Ускюдара, наши машины выехали на открытую местность. Азия встречает нас сушью, жарой, желто-бурым цветом. Черная лента нового асфальта длинными волнами перескакивает с холма на холм, солнце бьет в глаза, отражаясь от камней, от земли, от засохшей травы. Кажется, будто эти первые километры «Восточной страны» — Анатолии (от турецкого «ана доли») — умирают от жажды.
И дорога пустынна, безлюдна, некого объезжать, некого обгонять, да и нас никто не обгоняет.
— Было бы хоть на что посмотреть! Ни людей, ни мащин, только холмы. Одному богу известно, зачем тут строят еще одну ленту шоссе. Для кого?
День этот был каким-то неполноценным. Два-три постоялых двора у дороги; два-три военных лагеря за охраняемым шлагбаумом; кроваво-красный диск солнца над горизонтом; мол, выступающий на стеклянную гладь Измитского залива; блестящие спины играющих дельфинов. И вот уже и вечер.
— Пожалуй, самое красивое, что мы видели за целый день, — это огромная повилика, ты обратил внимание? Колокольчики с ладонь величиной, розовые, фиолетовые… Да еще вечерняя песня у соседей. Когда я слушал ее, мне вдруг показалось, будто меня приласкали. И тот девичий голос как-то очень сочетался с морем, с закатом, со старенькой пузатой лодкой у мола.
Сколько раз в Стамбуле мы проклинали жалобные диссонансы турецких песен, столь чуждых нашему слуху! А здесь мы вдруг почувствовали, сколько в них чувства, волнения, трогательности. То, что еще вчера было для нас сумбуром из противных визгливых звуков, тут приобрело красоту и стройность. Видимо, эта песня рождена для здешних мест, и хороша она только у моря, в степи, на широких просторах Анатолии.
