Я до сих пор помнил, как поражен я был этими заявлениями Маисового Цвета и как мгновенно осознал всю опасность своего положения — еще задолго до ее угроз.
— Я не думал, что она пойдет к жрецам, ведь она была почти в таком же неприятном положении, как и я. Но разве мог я тогда знать?! Сначала я пытался ее урезонить, потом попробовал откупиться. Я предложил ей десять плащей — это было больше, чем я имел, и вдвое больше того, что поднес бы ей муж в день свадьбы. Вот тогда-то у нее и началась истерика. Она что-то кричала сквозь слезы, я даже толком не мог разобрать ее слова. Она несла какую-то чушь про доверие и любовь, про мужчин и женщин, которые якобы сильнее богов. Нет, надо же такое сказать — сильнее богов! Это же настоящий бред сумасшедшего! Маисовый Цвет бушевала и напирала, хватаясь за полы моего плаща, а я пятился и прятал лицо, словно боялся, что она укусит меня. А потом она вдруг будто бы сдалась, как-то сразу обмякла, притихла и только жалобно всхлипывала в уголочке. «Почему тогда ты просто не уйдешь?» — крикнула мне она. «Но, Маисовый Цвет…» — начал было я, неуклюже протянув к ней руку, по которой она яростно ударила. «Не трать слов! Лучше подумай, зачем ты мне нужен! Ведь это даже не твой ребенок, глупый ты урод! Неужели ты думаешь, я стала бы рисковать жизнью его настоящего отца?! Уходи отсюда! Уходи сейчас же! Я больше не хочу тебя видеть!»
— Как тяжело, наверное, было такое слушать? — сказала Лилия.
— Ты так считаешь? А тогда мне казалось, что я испытал ни с чем не сравнимое облегчение. — Я помолчал и прибавил: — Нет, обида и боль, конечно, пришли, но позже. А в тот момент я просто поспешил убраться оттуда, но ее оскорбления так и звенели у меня в ушах. Я не смог разобрать почти ничего из того, что она сказала, — видимо, говорила на своем родном языке, — но одну фразу я запомнил хорошо, потому что она показалась мне странной. Что-то вроде «такой же, как ты»! Она не произнесла «лучше», а употребила именно эти слова — «такой же, как ты»! То есть тот, другой мужчина, кем бы он ни являлся, явно был для нее «таким же»!
— И с тех пор ты больше ее не видел?
— Да. Как и Тельпочтли. Он вскоре тоже исчез. Правда, перед тем как уйти, он зашел повидаться со мной. Сказал он совсем немного. Просто приблизился — я хорошо это помню, потому что ел тогда кашу, — посмотрел мне в глаза и сказал: «Ты ведь знаешь, не так ли?» Рот у меня был полон еды, и я не мог ответить. «Только не думай, что видишь меня в последний раз, ты, крестьянин. Придет время, и мы с тобой расплатимся!» Сказав это, он пнул мою миску с кашей так, что она разлетелась по всей комнате, и вышел.
— Ты думаешь, ему было известно о вас с Маисовым Цветом?
— Скорее всего он понимал, что я знаю о нем. Ведь другой мужчина Маисового Цвета — это он. А кто же еще? Кто еще мог быть «таким же, как я» — не лучше и не хуже? Кто, как не человек, с которым я родился в один день? По-видимому, он вскоре сбежал. И Маисовый Цвет тоже исчезла — это я обнаружил, когда в следующий раз пришел на рынок. Возможно, они ушли вместе. Тогда я надеялся, что это так, и значит, ребенок не мой, а Тельпочтли. Вскоре я и сам покинул Дом Слез, но об этом ты уже знаешь. Тогда мне, конечно, и в голову не приходило, но теперь я думаю, что ту подлую выходку устроил мне кто-нибудь из богатеньких друзей Тельпочтли.
— И что ты теперь собираешься делать? — спросила Лилия.
К тому времени, когда я закончил свой рассказ, она уже расслабилась. Она принесла еды и воды, сидела на коленях в углу комнаты, разложив вокруг себя подол юбки, и не сводила с меня припухших глаз, наблюдая, как я надкусываю лепешку.
— Не знаю. Я, конечно, не вернусь к хозяину, как не могу остаться и здесь.
Она потупилась, но промолчала.
Я вздохнул:
— Нет, не из-за произошедшего между нами вчера ночью, а потому, что Туманному с Проворным явно известно, где я нахожусь. Они уже дважды нападали на меня и не упустят случая сделать это снова.
— Проворный знает, это точно, а вот насчет его отца я сомневаюсь, — возразила она.
Я нахмурился:
— Как такое может быть? Все, что ты рассказала Проворному, моментально дошло до Туманного. Разве нет?
— Не уверена, — задумчиво проговорила она. — Смотри, как все было. После моей встречи с Проворным на поле для игры в мяч в четвертый день Стервятника, то есть когда на тебя напали, а потом притащили сюда, я пошла на рынок. Там у меня за товаром присматривает один молодой родственник, и я хотела проверить, все ли у него в порядке. Как я понимаю, ты разговаривал с ним.
— Да, парень, торгующий перьями.
— На рынке меня нашел Проворный. Он был крайне возбужден — сообщил, что видел тебя на трибунах и ты разыскиваешь меня. Он хотел, чтобы я сообщила ему, если увижу тебя. Как будто я и так этого не знала, без всяких напоминаний!
Я угрюмо усмехнулся:
— Ну да, ты ведь исправно докладывала ему обо мне с тех пор! Ты же ходила к нему сегодня утром и рассказала ему все о нашей прошлой ночи? Ведь этого ты и добивалась — в постели выудить все мои секреты и сразу же передать их этому мальчишке? — с горечью добавил я.
— Нет! — крикнула она так, словно я ее ударил. — Все было не так! Все… Ты знаешь это! — Последние слова она проговорила почти шепотом.
— Да уж, представляю. Мне следовало догадаться раньше!
— Да как ты смеешь?! — От злости она даже плюнула на пол. — За кого ты меня принимаешь? Неужели ты думаешь, я стану путаться с первым встречным рабом только для того, чтобы выведать жалкие подробности его грязных шашней с какой-то там продажной девкой?!
Поначалу я даже не сообразил, что ответить, я не верил своим ушам, а потом вдруг понял: это не важно, раз вопрос моего пребывания здесь не стоит. Мой гнев поблек на фоне ее ярости. После всего произошедшего со мной гордость свою я почти растерял, а какие-то ее жалкие остатки не стоили ничего.
— Извини, просто я подумал… — замямлил я. — Ты же сама говорила мне про парня и его папашу.
Она нахмурилась и закусила нижнюю губку.
— По-моему, между ними что-то происходит. Я не понимаю что, но меня насторожили последние слова Проворного. Он посоветовал мне быть осторожной. Сказал, будто никому не хотел причинить зла, только не представлял, как все это остановить.
Теперь я тоже вспомнил, как парень говорил и мне нечто подобное — якобы он не думал, что его отец зайдет так далеко и отправит того омовенного раба на смерть, и про мертвое тело в канале он будто бы тоже не знал. Тогда я не обратил внимания на эти слова, но позже он поссорился с отцом на рынке из-за меня, а еще я не мог забыть ту историю на озере, когда он увидел меня в воде, но промолчал.
— У меня создалось ощущение, — продолжала Лилия, — что парень чего-то боялся, так как все время оглядывался через плечо. Я еще подумала, не отца ли он опасается.
— Да, ведь Туманный находился там где-то неподалеку со своим ножом. Он что, сумасшедший? Парню, наверное, виднее, раз он так боится. Только мне все равно непонятно, зачем он пытался спасти меня и почему его отцу понадобилась моя смерть.
Я еще не успел договорить этих слов, как объяснение пришло само. Выпучив глаза, я сидел с отвисшей челюстью и пялился в пространство перед собой.
— Яот, — встревожилась Лилия, — что с тобой?!
— О Боже! Каким я был дураком! — пробормотал я.
— Что стряслось? О чем это ты?
— Тельпочтли!
— Что Тельпочтли?
— Да он и есть Тельпочтли! Конечно же! — Я даже застонал. — Ну конечно, мой враг! А кто же еще мог так ненавидеть меня и желать моей смерти? — Я провел рукою по глазам, словно снимая с них пелену, до сих пор мешавшую мне увидеть очевидное. — Нет, ты понимаешь? Когда я прочитал послание, оставленное на теле утопленника, я решил, что у Туманного с Проворным, должно быть, имеется некий сообщник, знающий мое полное имя. Но оказывается, им такой сообщник вовсе не нужен. Туманный всегда знал мое имя — ведь Тельпочтли родился со мною в один день, а Тельпочтли и Туманный — это один и тот же человек!
Теперь настал черед Лилии недоумевать:
— Не понимаю. По-моему, ты сказал, что Тельпочтли исчез много лет назад, еще до того, как тебя выгнали из Дома Жрецов.
— Да, это так. Но видимо, он вернулся. И теперь многое объясняется. Во-первых, он скрывается под личиной жреца, которым когда-то являлся, — под этим слоем сажи никто, ни я, ни другие сверстники, не узнает его. Также понятно, зачем ему понадобилось выведывать, при каких обстоятельствах я покинул Дом Жрецов и про Маисовый Цвет. Он одержим, он испытывает ко мне лютую ненависть и готов убить меня собственными руками.
— Но почему же его сын точно так же не хочет твоей смерти?
— Вот этого не знаю. Может, у него просто нет ко мне такой ненависти, как у отца, и он думает, что тот просто сорвался.
Но тут же в моей голове мелькнула мысль, от которой былой ужас охватил меня — вокруг меня снова разверзлась пропасть, и я услышал страшный голос, с упреком произносивший мое имя.
