Бежать было уже поздно. Встреча с врагом казалась неминуема.
А Верный продолжал понукать:
— Давай же, иди сюда, неблагодарный ты ублюдок! Одним богам только известно, сколько все это стоит! Ведь она уже трижды откачивала тебя за это время!
Старик снова рассмеялся.
Не обращая внимания на обоих, я зашел вовнутрь.
* * *
— Яот!
Словно острые когти заскребли у меня по хребту при звуках этого голоса. Он по-прежнему говорил как жрец. Видимо, это вошло у него в привычку.
Он сидел на корточках в углу. Я попятился, в душе жалея, что комната так мала. Меня интересовало, захватил ли он с собою свой нож. Шагнув со света в темноту, я еще не привык к ней и ничего не видел.
— Чего тебе надо?
До меня донесся коротенький гортанный смешок.
— Хочу предложить тебе одно лекарство.
— Нет, не лекарство ты хочешь мне предложить. — Я изо всех сил старался за высокомерием скрыть страх, почти лишивший меня речи. — Я знаю, кто ты и зачем пришел. — Я сжимал кулаки так, что ногти впились в ладони. Я понятия не имел, как будут развиваться события и к чему мне готовиться.
— Вот как? Но я думаю, Яот, тебе мое лекарство понравится. Ведь оно приготовлено на основе вина!
Из полумрака змеей выползла рука, в которой была зажата бутыль с плескавшимся в ней содержимым.
Я посмотрел на нее так, как смотрят на ядовитого паука. Потом я оглянулся на дверь, словно желая убедиться, что у меня есть путь к отступлению. Но я тут же пожалел, что сделал это, так как яркий дневной свет снова ослепил меня.
— Ну давай же, Яот! — вкрадчиво повторил он. — Возьми мое питье!
Бутыль не была закупорена, и я уловил запах — кисловатый и пьянящий. Только к запаху хорошего вина примешивалась еще какая-то горчинка.
— Не буду я это пить! — крикнул я. — Просто скажи мне, чего тебе от меня надо!
Туманный вдруг выпрыгнул из темноты, набросился на меня и повалил на пол. Из приставленного к моим губам горлышка бутыли мне в горло полилась жидкость, мне оставалось либо глотать ее, либо захлебнуться.
— Ну давай же, пей, ублюдок! — прошипел он.
Я щипался и брыкался, но это не помогало. Ноги и руки мои беспомощно барахтались впотьмах. Навалившийся на меня человек одолевал меня, а прижатая ко рту бутыль не давала мне позвать на помощь. Только когда вся жидкость вылилась мне в рот, он отбросил бутыль в сторону.
— Теонанакатль! — выдохнул я, так как ни с чем не мог перепутать вкуса смертоносных грибочков, называемых «пищей богов». — Это же обсидиановое вино! — Я попытался встать, но тяжелая рука Туманного буквально пригвоздила меня к полу. — Зачем это нужно?
— По-моему, ты знаешь зачем. Ты же сам сказал, что это обсидиановое вино, а его дают тем, кому предстоит принять смерть!
Проклятое пойло прямо-таки обожгло мне все внутренности. Мне необходимо было избавиться от него как можно скорее, пока оно не впиталось в мою кровь и не лишило меня воли. Я корчился изо всех сил, напрягая желудок и глотая воздух, надеясь вызвать тем самым рвоту и исторгнуть из себя проникший в меня яд.
— Я заставил тебя выпить это не потому, что собираюсь убить, — хрипло прошептал Туманный. — Мне нужно, чтобы ты сознавал происходящее, чтобы ты ничего не пропустил…
Я чувствовал, как слабею. На грудь давил уже не просто камень, а целый валун, голова кружилась, а кончики пальцев задрожали. То ли так подействовало на меня страшное снадобье, то ли невозможность дышать. Я то и дело сглатывал слюну, стараясь при этом захватить побольше воздуха.
— Я, видишь ли, дал обещание. Я пообещал Проворному, что не убью тебя, пока ты не расскажешь нам всего. Эта жидкость развяжет тебе язык. Через несколько мгновений ты уже не сможешь сопротивляться.
Я прикусил язык и почувствовал во рту вкус крови. Голос, который звучал в комнате, казался мне каким-то далеким и нечеловеческим.
— Ты помнишь Дом Жрецов, Яот? Помнишь Тельпочтли и девушку-блудницу? Сейчас ты поведаешь о ней все, все расскажешь!..
Грибы начали оказывать действие. Мне показалось, я услышал далекие шаги и голоса; кто-то звал меня по имени:
— Яот! Что это такое? Что случилось?
Нутро у меня скрутило, и отрава вместе с вином хлынула наружу прямо на моего врага. Он грязно выругался, а я, собрав последние силы, откатился в сторону и сдавленным голосом крикнул:
— На помощь! Помогите! Убивают!
Верный, по-видимому, ждал снаружи. Я хотел предостеречь его, но у меня не хватило сил. Мой враг бросился к выходу, оттолкнув слугу. Туманный выскочил во двор, и по крику, который издал Верный, я понял, что слуга получил удар не кулаком.
Шатаясь, я вышел за порог и сразу же споткнулся о распростертое тело Верного, наступив в лужу крови.
— Помогите! Убийство! — снова хрипло воскликнул я. — Остановите этого человека!
Земля вертелась у меня под ногами, и я упал лицом оземь.
Прижавшись щекой к прогретой солнцем земле, я продолжал слабо звать на помощь, пока не осознал, что мне никто не отвечает.
Я поднялся и огляделся по сторонам.
Старика Доброго на его месте под стеной не оказалось, он стоял, склонившись над Верным. Не оборачиваясь, он сообщил мне:
— Догонять и не думай. Он уже удрал.
Я кое-как поднялся. У меня болели внутренности. Стена с равномерной скоростью то надвигалась, то уплывала. Я с трудом доплелся до дерева и прислонился к стволу.
— Ты попытался остановить его?
— Ты шутишь?! — Старик распрямился, схватившись узловатой рукой за поясницу. — Он бы тогда и меня угрохал. — Он пошевелил мертвое тело слуги мыском. — Вот если бы я с самого начала находился рядом, а так нет…
Я подошел к телу.
— Но ты хоть разглядел его?
— С моим-то зрением? Я уже давно ничего не могу разглядеть. К тому же я отвлекся на твои вопли, да на Верного, истекающего кровью. Не могу же я везде поспеть!
— Так ты его совсем не заметил?
Старик недовольно хмыкнул:
— Ну, высокий, лохмы длиннющие, рожа вымазана сажей, и весь плащ в блевотине. Этого тебе достаточно?
Я посмотрел на тело, скрюченное у наших ног, и заключил запоздало:
— Жаль парня.
— Мне тоже, — согласился старик. — Ворчлив он был, как баба, но дело свое знал хорошо. На него можно было положиться. — Он снова начал наклоняться к мертвецу, закряхтел, передумал и распрямился. — Дочка моя расстроится. Ладно, давай-ка помоги мне перевернуть его на спину.
Я повиновался, несмотря на то что в голове гудело, а перед глазами все плыло. Когда мы положили мертвеца на спину, старик издал победоносный возглас:
— Так я и думал! Ну? Что об этом скажешь?
В разъяснениях я не нуждался — сразу догадался, о чем он. Между ребер у Верного торчал нож. Чтобы вытащить его, мне пришлось покачать его туда-сюда, при этом я чувствовал, как он скребет о кость. Когда он наконец выскочил, словно вырванный гнилой зуб, я увидел, что он совсем не похож на ацтекские ножи — таким необычным было его длинное узкое лезвие из коричневого металла.
Я осторожно взял его двумя пальцами и содрогнулся. Я сразу узнал этот нож — именно его мне приставляли к шее во время той опасной прогулки на каноэ, закончившейся в тихой заводи, где я видел вещую птицу. Его же я заметил и во время стычки на рынке, и в обоих случаях только благодаря открытому неповиновению Проворного я уберегся от этого ножа. Вот только на этот раз, печально отметил я про себя, парня не оказалось рядом и некому было остановить удар.
— Это бронза, — произнес старик. — Она похожа на медь, только тверже. Изготавливать ее умеют только тарасканцы, но своим секретом они не делятся ни с кем. Они даже не торгуют бронзой — уж больно дорожат ею.
— Значит, этот предмет проделал длинный путь. — Я положил нож на землю рядом с мертвым телом. — Только ведь этот человек, носивший его, тарасканец.
Старик был явно глубоко потрясен случившимся. Глядя на него, я подумал, что даже по ацтекским меркам я видел уж слишком много смертей за последнее время.
— А ведь на его месте должен был оказаться я, — заметил я.
— Похоже, что так, — печально согласился старик. — Он ведь бежал к тебе на помощь. Понял, что-то случилось, и бросился разобраться. Этот бешеный тип столкнулся с ним в дверях, пырнул его ножом и умчался. Верный просто оказался у него на пути.
Рана была почти не видна, несмотря на огромное количество крови.
— А бил со знанием дела, правда же? Прямо в сердце, — констатировал я.
— Мне надо выпить. — Старик поплелся к своему месту у стены — там у него лежала бутыль.
Я пошел вместе с ним и подождал, пока он, промочив горло, выдохнул с облегчением. Мне он выпить не предложил. Да я и не возражал — при одной только мысли о вине меня начинало мутить.
Оторвав ото рта бутыль и причмокнув, старик снова обратил взор на меня. Глаза его недовольно прищурились.
