– Нашел? – с нотками нетерпения в голосе спросил отец, когда Глеб вернулся в главную пещеру.
– Да. Только не то, что нам нужно.
– Что это?
Николай Данилович наконец увидел чашу, которую Глеб небрежно держал за одну из ручек.
– Очередная загадка…
И Глеб поведал отцу о новой пещере и саркофаге.
– Дай-ка я посмотрю, – оживившись, попросил отец.
– Держи. Чаша, как чаша, ничего выдающегося. Даже не золотая. Похоже, серебро или сплав какого-то металла с серебром. За нее более штуки «зеленью» никто не даст. По крайней мере, в нашей стране. А может, и того меньше.
– Ошибаешься…
Николай Данилович внимательно разглядывал чеканные изображения на ободке чаши и на ножке.
– Ее цена будет на порядок выше. Если только…
– Что – «если только»? – живо спросил Глеб.
– Так говоришь, серебро или его сплав?
Отец проигнорировал вопрос сына.
– Ну не платина же. Это было бы совсем круто. Но я платину могу определить с закрытыми глазами. Это точно не она.
– Верно. Выражаясь вашим молодежным языком, это даже не круто, а очень круто.
– Не понял… Что ты имеешь ввиду?
– А то, что металл, из которого изготовлена чаша, весьма необычен, чтобы не сказать больше. Я, например, понятия не имею, что это такое, хотя на металловедении в свое время собаку съел.
– Да, в металлах ты разбираешься лучше, чем я, – вынужден был признаться Глеб.
– Но и это еще не все. На чаше прочеканены не просто рисунки, а ПИСЬМЕНА. И мне кажется, что такая письменность земной науке еще неизвестна. Присмотрись внимательней, по письменам ты у нас дока. Глеб забрал из рук отца чашу и, подсвечивая фонариком, начал изучать чеканный ободок.
– Слона-то я и не заметил, – сказал он огорченно спустя минуту или две. – А следовало бы. Да, батя, ты прав – такого алфавита я что-то не припоминаю. Это и не доисторические петроглифы, и не клинопись, и не древнееврейские письмена, хотя некоторая схожесть как будто просматривается. Обалдеть…
– Вот именно. И еще одно…
Николай Данилович снова взял сосуд в свои руки.
– Чаша теплая, словно ее все время подогревали. Интересно, это свойство металла, из которого она изготовлена, или что-то другое?
– Батя, а что если она радиоактивная!? – всполошился Глеб.
– Брось… – поморщился отец. – Ни один раритет древности не обладает радиоактивными свойствами. Ну, разве что самую малость, не выходящую за пределы нормы.
– Но…
– Не переживай, – бесцеремонно перебил отец Глеба. – Даже если чаша и обладает радиоактивным излучением, мне в мои годы бояться такой малости нечего.
– И все-таки нужно быть осторожней, – настаивал Глеб.
– Буду, – пообещал отец. – Как только хорошо изучу ее, так сразу и отставлю в сторону.
– Ты здорово рискуешь.
– Мы оба здорово рискнули. Поэтому предоставим нашим судьбам вершиться так, как это записано где-то там…
Николай Данилович ткнул пальцем вверх.
– Батя, что-то в последнее время ты стал чересчур большим фаталистом.
– Думаешь, это не к добру?
– Не знаю. Я просто констатирую факт.
– Ладно, ты иди. Не теряй времени.
– Слушаюсь, гражданин начальник! – бодро ответил Глеб, хотя на душе у него кошки скребли.
На этот раз Глеб все же решил проверить «вентиляционный штрек», как он назвал второй тоннель, откуда в пещеру подавался свежий воздух. Вдруг там впускное отверстие находится на досягаемой высоте. Этот тоннель резко отличался от всех остальных. В нем были хорошо сохранившиеся ступеньки, которые вели вниз. Стены тоннеля не светились, и Глеб, не выпускавший зажженный фонарик из рук, начал ощущать некоторое беспокойство. Ступеньки чередовались с горизонтальными площадками, и Тихомиров-младший вспомнил про террасы на склоне холма. На одной из площадок он нашел еще один воздушный фильтр. Только на этот раз он был вмонтирован в боковую стену подземного коридора. Наверное, в этом месте тоннель разветвлялся и по другую сторону фильтра находился канал, соединяющийся с воздухозаборным колодцем.
Остановившись возле фильтра, Глеб некоторое время колебался, решая важную проблему, что ему делать дальше – продолжить спуск или начать пробивать отверстие в фильтре?
Решив, что больше не стоит доламывать древнюю вентиляционную систему, Глеб снова неторопливо зашагал по ступенькам вниз, постепенно разматывая веревочную бухту, висевшую у него на плече. Несмотря на то, что воздуховод с фильтром остались позади, воздух в нижней части тоннеля тоже был свеж, но почти неподвижен. Глеб радовался – слабый воздушный поток по-прежнему шел снизу. Это значило, что где-то там может быть выход. Подзадоренный этим обстоятельством, Глеб стал менее осторожен. За что и поплатился. Несколько горизонтальных площадок он решил проскочить быстрее, без обстоятельных смотрин и простукивания пола впереди себя ручкой саперной лопаты, что его сильно задерживало. Свою непростительную беспечность Глеб осознал лишь тогда, когда под ним разверзся каменный пол, и он провалился в сырую темень…
Отступление 5. КНЯЗЬ ВИШНЕВЕЦКИЙ
День начался с отличного завтрака, устроенного приором Алоизием. Он даже уговорил составить им компанию брата Теофраста, который последнее время редко покидал свою лабораторию, работая до изнеможения. Ротгер жадно ел, пил много вина и скалился, довольный и своей немного скучноватой жизнью, и тем, что выздоровел Гунд, и, наконец, близостью завершения работ по обустройству подземного святилища ордена Креста и Розы в холме с тремя курганами, где располагались Врата Судеб.
Пещеры открыл сарацин, руководивший работами. Он как будто знал, что холм полый. Парацельс, осмотрев подземные залы, был восхищен. Теперь будущий храм розенкрейцеров будет даже лучше, чем он мог предположить.
Для освящения начала работ по строительству подземного святилища использовали старинный жертвенник, найденный у подножья холма, на котором резчик по камню изобразил то, что наказал Теофраст. В свое время жертвенник сбросили сверху в неглубокое болотце, чтобы искоренить даже воспоминания о древнем язычестве. Но через несколько столетий вода ушла, низинка подсохла, и камень вылез наверх, как гнилой зуб. Его затащили волоком наверх и установили на прежнее место, огражденное земляными холмиками. На камне уже были нацарапаны какие-то знаки и рисунки, на что указал сарацин, но Парацельс лишь небрежно отмахнулся – он верил, что его магия сильнее магии безграмотных варваров-славян, некогда заселявших эту территорию.
Большого черного козла для жертвоприношения отобрали у какой-то старухи, которая оказалась сущей ведьмой. Она едва не выцарапала глаза кнехту, когда тот хотел увести животное. А когда рассвирепевший воин хотел разрубить ее мечом до пояса, шустрая старушенция пустила отравленную стрелу ему в живот, а сама исчезла, словно сквозь землю провалилась. Кнехты пытались найти старую ведьму в зарослях, окружавших ее избушку, однако лишь потеряли еще одного товарища, угодившего в яму-ловушку с копьем на дне. Тем не менее, жертва была принесена, кровь черного козла напоила божества, берегущие Врата Судеб, и работа закипела.
Правда, пришлось попросить магистра прислать еще партию рабочих, потому что прежних стало катастрофически не хватать, особенно тех, кто был занят на тяжелых земляных работах и в каменоломне.
Они мерли, как мухи.
– Как ваши успехи в поисках элексира бессмертия, святой отец? – с плохо скрытой иронией спросил
Теофраст.
Он уже знал о любимом коньке приора, который, как оказалось, был очень увлекающимся человеком и даже естествоиспытателем; на свой манер.
– Помаленьку, помаленьку…
Приор благодушно улыбнулся.
– А зачем вам вечная жизнь?
– Странный вопрос…
Алоизий выглядел смущенным.
– Ничего странного в этом вопросе не вижу, – не отставал Теофраст. – Бог дал человеку одну жизнь, и она конечна, а все остальное – от лукавого. Вечная жизнь начнется – и то лишь для праведников – после
Страшного Суда. Не так ли?
Он явно хотел завести напыщенного приора, который после назначения настоятелем монастыря буквально раздулся от непомерной гордыни. Правда, с посвященными Алоизий старался держаться просто, по-братски, но остальные монахи уже стонали из-за внезапно прорезавшегося крутого нрава своего нового главного начальника.
– Но Бог не указал точно, сколько должна длиться человеческая жизнь, – парировал выпад алхимика приор. – Вспомните библейские примеры.
– Да, верно, кое-кто из наших святых прародителей действительно имел длинный век. Я так понимаю, вы имеете виду Мафусаила, который ухитрился прожить девятьсот шестьдесят девять лет. Но в науке исключение лишь подтверждает правило.
– Бог не накладывал никаких запретов, где говорилось бы о том, что искать элексир молодости – это большой грех, – не сдавался приор.
