— А в позапрошлом году мы тоже больших поймали. Помнишь?
— Поймали, конечно, но с прежними не сравнишь.
— Не клюет.
— Может, кофе попьем?
Он протянул руку, Лаура достала термос и бумажный пакет и хотела передать все ему.
— Наливай сама. В пакете кружка для тебя. А мне дай крышку от термоса.
— Булки хочешь?
— Нет, спасибо. Возьми сама, если хочешь.
Он смотрел, как Лаура ест булку и прихлебывает из кружки кофе.
— Эй, дедушка, у тебя клюет.
— Это плотвичка дразнится, — сказал он и вытащил леску.
— А червяка не поправишь?
— Плотвичка не схватит такого большого червяка, — ответил он, ничего не трогая.
Сосняк порозовел. Птицы защебетали. На берегу зашумело, там поднялся ветерок. Потом он достиг озера, погнал по нему небольшие волны и унес туман. Он поднялся в воздух и исчез. Лес засверкал. Небо засинело. Солнце поднялось. Мир был сотворен сызнова.
— Теперь пора начаться клеву, — сказала Лаура.
— Пора-то пора, если он вообще будет, да про больших рыб не угадаешь — у каких камней они когда клюют. Они теперь редки в этих водах.
Он говорил и смотрел на поплавки. Один из них начал погружаться в воду, потом леска дернулась, и он услышал напряженный голос Лауры:
— Большая, даже леска дрожит.
Водная гладь разбилась, когда на ее поверхности что-то сверкнуло. Потом на дне лодки забился окунь.
— Он не такой большой, как мне казалось. А дергал, как большой.
Они разглядывали добычу.
— На полкило, — сказала Лаура.
— С полкило-то потянет. Я бы сказал — грамм шестьсот пятьдесят.
— Я тоже так думаю. Эй, дедушка, у тебя клюет. Он схватил удилище, почувствовал, что леска напряглась и дернулась под водой. Он рванул удочку.
— Такой же, точно такой же, — сказала Лаура.
— Да.
— Поймать бы десяток таких, получился бы хороший завтрак.
— Даже семи бы хватило.
Лаура быстро обернулась к другой удочке.
— Этот помельче.
— Грамм на четыреста.
Лаура не ответила, она лихорадочно насаживала червя, он извивался, и крючок пропорол его.
— Ничего не получается.
Насадив червя, она закинула удочку.
— Надо было захватить маленький крючок, теперь не на что поймать плотвичек.
На плотвичку они раньше ловили самых больших окуней.
— У тебя нет с собой маленьких крючков?
— Хотел взять, да забыл в предбаннике.
— Вот беда. А тут как раз окуни, — сказала Лаура. У нее опять клюнуло. Четвертый окунь показался из воды, рассек поверхность и затрепыхался на дне лодки.
— Еще меньше, — заметил он.
— Может, там и большие есть, раз косяк двинулся, — взволнованно зашептала Лаура.
— Черт побери, забыл маленькие крючки. Эти велики для плотвички.
— И ветер ослаб, — сказала Лаура.
— Скоро совсем затихнет.
— Надо было взять на каждого по три удочки с плотвичкой, раз мы напали на косяк.
— Да-а.
— Помнишь, прошлым летом? В такое же точно время, когда ветер унес туман, мы выловили восемь крупных. И десяти минут не прошло. На косяк наскочили.
— В следующий раз запасемся плотвичками. Из садка возьмем, — решил он и вытащил из кармана трубку, табак и спички.
— Выпьешь еще кофе?
— А вдруг снова клев будет?
— Не будет.
— А если опять косяк пройдет?
— Не пройдет. Солнце уже высоко. Теперь оно быстро поднимается.
— Подождем все-таки немножко, — попросила Лаура.
— Ну, подождем, только он уже не вернется, — ответил он, раскуривая трубку.
Они стали ждать.
— Пригревает, — заметила Лаура и сняла свитер.
Косяк не возвращался. Сомнений больше не было. Ждать становилось утомительно.
— Ди-и, да-а, — замурлыкала Лаура, прислонившись к носу лодки и отбивая такт ногой.
— Что это такое?
— Просто так, это у нас в школе все поют, — сказала Лаура. Они смотали удочки. Он поднял грузило.
— Теперь моя очередь грести.
— Да я справлюсь.
— Ну, тогда пошли.
Берег приближался, баня росла на глазах.
— Не с той стороны, здесь камни, забыл?
Он развернул лодку, она скользнула в камыши. Лаура выскочила на помост, вытащила лодку и зевнула, Он потянулся и тоже блаженно зевнул.
— Я это вычищу.
— Вот хорошо. Мне спать захотелось.
— Иди ложись.
— Который час?
— Полпятого.
— Ого, ночь прошла, — сказала Лаура, зевая. Стоя на мостках, она сбросила сапоги прямо с ног на берег наклонилась и ополоснула лицо.
— Какая прохладная вода.
Лаура присела на мостки, засучила брюки и опустила ноги в воду.
Он перевернул лодку, собрал окуней и пошел вдоль берега. Там, метрах в десяти от мостков, лежал плоский камень, а на камне большая доска. Место для чистки рыбы.
Большой рыбы и на этот раз не поймали, подумал он, вытаскивая финку из ножен, наклонился и принялся чистить.
— Привет, дедушка.
Заинька стояла на мостках, поднявши руку. Она сняла рубашку. Из-под белого лифчика выступали округлые холмики.
Девушка закинула рубашку за плечо, повернулась, подобрала сапоги и, напевая, пошла к оконечности мыса.
Она удалялась, а мелодия оставалась.
Склонившись над рыбой, он смотрел, как она идет.
Заинька становится молодой женщиной. Ему казалось, что, по мере того как она уходит по берегу к красной бане на конце мыса, она навсегда удаляется и от него. С такой же быстротой. И больше у него не будет компаньона для рыбалки.
Маленький Хейкки?
Ни один мальчишка никогда не станет таким товарищем, каким была Заинька.
Вон она там, на мостках, остановилась на минутку, повернулась и вошла в баню.
Спину заломило. Надо кончать с окунями.
Когда он снова взглянул на оконечность мыса, девушка стояла на мостках и махала ему рукой. На ней был синий купальник.
— Иди купаться, дедушка!
Нырнула. Послышался громкий всплеск, поверхность воды разбилась, и весь мыс огласился плеском. Будто разбилось утро.
Он углубился в свое занятие.
3
Западный ветер к вечеру утих, и он поставил сеть возле берега. Когда поднимается ветер с востока, он дует несколько дней и несет к берегу пенные гребни.
Если завтра будет сильно дуть, в сети нанесет крупных лещей и язей. Подлещики в этой редкой, стодвадцатимиллиметровой сети не задерживаются.
На обратном пути он выловил в садке трех окуней для кошки. Она ждала его на конце мостков.
Поднимаясь по тропинке от бани к дому, он услышал, как кто-то жужжит у него на затылке. Он хлопнул себя по шее и почувствовал острый укол,
— Опять забыл!
И он стал ругать Эсу,
Это все его пчелы. Они уже не раз его жалили. Никого другого не трогают — только его. У Эсы пять ульев рядом с домом. Сколько ни говори, чтобы он перенес их подальше или построил для себя собственную избушку — он и бревна бы дал, и все материалы, — да нет, где уж этому Эсе строить. И зачем, если он дождется его смерти и получит все строения. Не надо будет и улья переносить.
Он вошел в дом, потирая затылок.
Пентти сидел на длинной скамье у стены. Кристина ставила на стол чашки.
— Проклятые пчелы, опять меня ужалили.
Пентти рассмеялся.
— Опять ужалили? Почему Эса не перенесет свои домики подальше? Надо ему сказать, когда приедет, В воскресенье-то он обязательно приедет?
— Ну, а тебе что?
— Пришел попросить пульверизатор. Надо опрыскать яблони. Какие-то вредители завелись. Сети поставил?
— Поставил.
— Рыба будет?
Он усмехнулся.
— Почем я знаю?
Пентти никогда не увлекался рыбалкой и ничего не смыслил в рыбах. Лаури был другим. А Эса и в сосновых стволах ничего не понимает, не то что в щуках. Пентти хоть в деревьях знает толк.
— Если завтра будет ветер, ручаюсь, что послезавтра Анна Майя и Кристина получат крупных лещей.
— Почему послезавтра? Разве сети через день смотрят? Я помню, когда в Сювяри наши этапные ставили сети, они проверяли их каждый день.
— Лещ живет в сетях несколько дней, а окуню и дня не протянуть.
— У тебя обязательно будет улов, — сказала Кристина.
Он тоже на это надеялся. Он бы закоптил лещей.
— Мы с Заинькой постараемся.
— Лауре теперь, наверно, некогда будет рыбачить, — заметил Пентти.
— А что с Заинькой?
— К ней гости приехали. Две такие же долговязые девчонки, как она. Когда я уходил, они там в Лауриной комнате как безумные хохотали, плясали и кривлялись, — рассказывал Пентти.
— Для рыбы Заинька найдет время, — возразил он.
— Не думаю. Когда я у нее что-нибудь спрашиваю, она мне не отвечает, только огрызается и мотает головой. И с матерью то же.
— А со мной нет, — сказал он.
— Погоди, погоди.
