Я попросил Колганова принять в состав 10-й армии 322-ю и 328-ю стрелковые дивизии, которые вели бой под Белевом. Целесообразность такого переподчинения состояла в том, что Белев входил в полосу действий 10-й армии; кроме того, пехота могла отстать от корпуса, быстро продвигавшегося вперед. Колганов обещал доложить об этом командующему армией. Когда все вопросы были решены, он улетел.
Вскоре к нам прибыли командир 41-й кавалерийской дивизии полковник М. И. Глинский, комиссар дивизии старший политрук П. Т. Кутузов и начальник штаба подполковник П. И. Русс. Глинского я знал давно, еще по службе в Москве, когда он был в Особой кавалерийской бригаде, а я - в инспекции кавалерии. Я считал его опытным и смелым командиром, хорошим товарищем. Он и теперь сумел первым привести в корпус свою дивизию.
На другой день прибыли наконец представители 57-й и 75-й дивизий. Командира 57-й полковника И. И. Мурова я тоже знал с 1927 года, когда он учился в отделении командиров эскадронов на кавалерийских курсах в Новочеркасске. Он запомнился мне бодрым, жизнерадостным человеком. Теперь я с трудом узнал бывшего лихого комэска. Муров постарел, вид у него был какой-то растерянный, горло завязано бинтом. Говорил натужно и хрипло.
Муров сразу же заявил, что болен ангиной, участвовать в походе не может, и стал проситься в госпиталь. Не знаю, насколько серьезно он был болен, но я решил, что с таким настроением он не принесет пользы. Я отпустил его. Вместо него командование 57-й кавдивизией принял один из командиров полков полковник М. Н. Завадов-ский. Кстати сказать, ангину Муров лечил очень долго. Мы ушли в набег, потом прорвались в глубокий тыл противника, а его все не было. До марта 1942 года он так и не вернулся в дивизию.
Командир 75-й кавалерийской дивизии полковник В. А. Конинский, раненный в бою, находился в госпитале. В командование дивизией вступил начальник штаба полковник М. Э. Москалик. С ним мы тоже встречались - в 1940 году в Славуте на полковом празднике. Я был тогда начальником штаба 5-го кавалерийского корпуса. Москалик пригласил меня на праздник в свой полк, которым я командовал в 1922-1926 годах. Мы посидели теперь с ним, вспомнили прошлые дни, товарищей по службе. Вместе с Москаликом приехал комиссар дивизии полковой комиссар Привалов. Побеседовав с ними, я убедился, что они понимают свои задачи и настроены по-боевому.
В тот же день 57-я и 75-я кавалерийские дивизии двинулись на запад, чтобы в темноте переправиться через Оку и догнать гвардейские соединения. 41-ю кавдивизию я оставил в резерве.
После того как к нам в группу влились новые войска, особенно важное значение приобрела связь. Наступление шло быстро, хотя в полосе действий группы не было ни единой шоссейной дороги. Части двигались по проселкам, часто через леса. Повсюду лежал глубокий снег. Корпусные и дивизионные радиостанции, установленные на машинах, отстали от штабов. Многие рации были повреждены или уничтожены немецкими самолетами. Радисты не всегда могли угнаться за часто перемещавшимися штабами.
Порой мы не имели радиосвязи даже со штабом Западного фронта. Приходилось изощряться, чтобы отослать донесение. 26 декабря, например, мы отправили донесение в штаб фронта самолетом. Но погода была плохая, бушевала метель. Опасаясь, что самолет не долетит, пришлось передать копию донесения через делегата связи 10-й армии.
В 30-х годах мне довелось служить в Белорусском военном округе, которым командовал командарм 1 ранга И. П. Уборевич. Он настойчиво учил нас пользоваться радио, тогда еще сравнительно новым видом связи, заботился, чтобы войска не ощущали недостатка в радиоаппаратуре и чтобы командиры сами умели работать если не на ключе, то с помощью микрофона. К сожалению, после того как Уборевич был оклеветан и репрессирован, я не встречал больше среди общевойсковых военачальников таких энтузиастов внедрения радио.
В начале войны корпус, как, впрочем, и другие соединения Красной Армии, имел мало радиостанций. Немецкие генералы и офицеры разъезжали в машинах, снабженных рациями, и имели постоянную связь с подчиненными и с вышестоящими начальниками, даже находясь в движении. А наши радиостанции, установленные на машинах, можно было использовать, как правило, только на стоянке.
Применение радио затруднялось громоздкими кодовыми таблицами, сложным шифром. Иногда требовалось быстро передать срочное распоряжение. Но пока его зашифровывали, а потом расшифровывали, проходило много времени. И ничего больше не оставалось, как полагаться по старинке в основном на проводную связь, на делегатов связи и на личное общение с подчиненными. Разве могло удовлетворить это наши штабы в условиях маневренной войны, при стремительном движении по бездорожью на больших пространствах!..
Справедливости ради надо отметить, что горький опыт первого года войны был учтен Верховным Главнокомандованием. Вскоре радиостанции начали поступать в войска в значительном количестве, стали прибывать и хорошие радиоспециалисты, было упрощено шифрование, но коды до конца войны остались неудобными.
А в декабре 1941 года недостаток средств связи очень затруднял управление войсками, действовавшими на широком фронте. У меня в группе насчитывалось пять кавалерийских, две стрелковые дивизии и танковая бригада. Такой состав имела в то время добротная общевойсковая армия. Но армия располагала гораздо большим количеством раций. А в группе вся нагрузка легла на штаб корпуса, мало приспособленный к управлению такой массой войск.
В поисках выхода из затруднительного положения я послал своего заместителя по артиллерии полковника Семенова, дав ему в помощь капитанов Деревенца и Поха, руководить действовавшими под Белевом двумя стрелковыми дивизиями и 15-м полком гвардейских минометов. Получился импровизированный стрелковый корпус. Семенов находился при штабе дивизии, имевшей надежную связь со штабом оперативной группы.
57-ю легкую кавалерийскую дивизию я подчинил командиру 1-й гвардейской генерал-майору Баранову, 75-ю легкую кавдивизию - командиру 2-й гвардейской полковнику Осликовскому. Таким образом, было создано еще два импровизированных кавалерийских корпуса. Может быть, такое подчинение задевало самолюбие некоторых командиров, но эта временная мера целиком оправдала себя. Управление войсками стало более надежным. Радисты, хоть и работали с огромным напряжением, успевали обеспечить довольно устойчивую связь по всем каналам.
Непосредственно в своем подчинении я оставил 41-ю легкую кавдивизию и 9-ю танковую бригаду. К этому времени бригада начала пополняться новыми боевыми машинами. Полковник Таранов, которого я отослал в Тулу решать административные и хозяйственные вопросы, связанные с танковой бригадой, сообщил, что на пополнение прибыло двадцать три танка, среди них четыре КВ и четыре Т-34, остальные Т-60. Машины эти прибыли «россыпью» - с экипажами, но без командного состава, не объединенные в маршевые роты. Командир бригады полковник Кириченко, возглавив отряд из пятнадцати танков, повел его к линии фронта. Но танки двигались медленно и находились еще где-то в районе Крапивны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
