Я наскоро придумал сразу несколько малоубедительных причин, побуждающих меня немедленно удалиться, и вдохновенно их изложил. Мог, впрочем, не стараться, Лев слушал меня вполуха, возражать не пытался, зато любезно проводил вниз, к выходу, просил звонить и непременно приходить, если задержусь в Праге до воскресенья, но видно было, что все это — просто ритуальный танец, а сам он рад-радешенек, что вот так просто избавился от ставшего бесполезным меня, даже придумывать ничего не пришлось.
Теоретически, мне бы полагалось огорчиться такому внезапному охлаждению. Но мне было настолько интересно, что случилось, пока я дремал под скрипку и барабан, что резкая перемена в наших отношениях представлялась скорее одним из условий увлекательной задачи, чем событием, затрагивающим меня лично.
Через три минуты, когда я входил в холл собственного отеля, где намеревался перевести дух и заодно укрепить его здоровенной кружкой горячего американо с молоком, телефон в моем кармане задрожал, как больное животное, — будь добр, дорогой хозяин, прими новое сообщение, сил моих нет терпеть.
О господи, сказал я себе. Карл же ждет.
На сей раз отеческое послание выглядело лаконично: одинокий вопросительный знак. Я тут же набрал его номер.
— У меня все в порядке, прости, забегался совсем, было много интересного, — скороговоркой выпалил я и только потом спросил: — Ты сейчас можешь говорить?
— Не мог бы — не говорил бы, — усмехнулся он. — Я сегодня не играю. Так, дурака валяю, визиты делаю, все время что-то ем и попутно беспокоюсь о тебе — надо понимать, для баланса. Чтобы артистической трепетности не утратить на местных харчах. Однако тебя можно поздравить. «Было много интересного» — в твоих устах это звучит, как «жизнь удалась».
— Наверное, — торопливо согласился я. — Слушай, ты был совершенно прав. Лев нашел-таки повод попросить у меня адрес. Дескать, диск в подарок пришлет, редкую запись; неважно, в общем. И я, конечно же, страшно обрадовался. И адрес ему тут же дал. Московский. Бедняга держался молодцом, но чувствовалось, что внутри его аж перекосило. И знаешь, у меня такое ощущение, что мы больше не друзья. Хотя на ботинки он мне, конечно, не плюнул при расставании. И даже заходить еще приглашал. Но без вдохновения. Я такие вещи чувствую, ты знаешь.
— Знаю, — подтвердил Карл.
— Слушай, а все-таки на кой ему сдался твой адрес? — спросил я. — На экзальтированного поклонника, которому только и надо, что под окном кумира ночи напролет стоять, он, извини уж, не похож.
— А почему «извини»?
— Ну мало ли, — ухмыльнулся я. — Вдруг ты в кои-то веки захотел обзавестись поклонником. Причем непременно экзальтированным. А я отнимаю у тебя последнюю надежду.
— И правда! — обрадовался Карл. — Отнимаешь. У других людей дети как дети, оболтусы бессмысленные, и только у меня — настоящий злодей. Повезло.
— Да, тебе грех жаловаться, — согласился я. — И все-таки. На кой ему твой адрес?
— Помимо романтических резонов, которыми забита твоя бедная голова, существуют и вполне прагматические. У меня в доме, скажем так, есть чем поживиться. К примеру, моя коллекция шарманок восемнадцатого века — маленькая, но хорошая. И широко известная в узких кругах просвещенных любителей раритетов. Впрочем, и других редкостей предостаточно, взять хотя бы мой стол…
— Думаешь, Лев — глава международной мафии? — обрадовался я.
— Хороша международная мафия — спит и видит, как бы отнять у меня мою ветхую лионскую серинетту.[18] А вот некоторые коллекционеры весьма в этом заинтересованы. Если бы я захотел превратить часть своего собрания в деньги, они были бы счастливы, а я — беспардонно богат. Но я, сам знаешь, не хочу. И некоторые потенциальные покупатели крайне недовольны такой моей позицией.
— Думаешь, Лев работает на кого-то из них?
— Не знаю. Но не удивился бы. Не секрет, что существуют люди, которые охотно берутся за, скажем так, деликатные поручения. Почему бы пану Черногуку не быть одним из них? Должен же он как-то зарабатывать на жизнь.
— Ну, может быть, — согласился я. — Хотя, знаешь, довольно трудно представить, что Лев на кого-то работает. Хотел бы я взглянуть на его работодателя. Непростой, должно быть, человек.
— Ну, ты все-таки не забывай, это — всего лишь версия, — напомнил Карл. — Самая очевидная, но не факт, что правильная.
— А какие еще могут быть варианты?
— Больше ничего не могу придумать. Но ты учти, я не автор интеллектуальных детективов, мой удел — тяжелый физический труд. Не следует ждать от меня слишком много.
— Кстати, о тяжелом физическом труде, — вспомнил я. — Ты случайно не знаешь таких замечательных чешских девиц — сестры Пешиковы? Янка и Бета. Скрипка и…
— Скрипка и вокал, — подхватил Карл. — Хорошие девочки. Не совсем то, что я люблю, но очень…
— Погоди. Почему вокал? — удивился я. — Не было никакого вокала. Скрипка и барабан.
— Ты что-то путаешь. Откуда ты взял барабан? Нет у них барабана.
— Нет, значит, барабана, — озадаченно повторил я. — Ничего не понимаю. Ладно, бог с ними.
— А почему ты спросил?
— Та самая «редкая запись», которую обещал прислать Лев, скрипка и барабан. Даже не знаю, как тебе объяснить, ни на что не похоже, на меня произвело очень сильное впечатление. Хотел бы дать тебе послушать… Да, так вот, Лев сказал, это сестры Пешиковы. А теперь выходит, не они: вокала там не было и в помине, зато барабан бухал исправно. Странно это все, — заключил я. — Пойду ужинать, раз так. И спать. Завтра с утра надо бы все-таки уехать в Германию, а я еще даже не решил как. Самолетом быстро, зато на машине интересно. Но долго. А самолетом — вжик, и все. Но садовых гномов сверху не видно. Вконец изведусь.
— Брось монетку, — посоветовал Карл. — Пока она будет лететь, поймешь, чего тебе больше хочется.
— Точно. Пока она будет лететь, я вспомню, что очень люблю поезда.
Попрощавшись с Карлом, я позвонил Мите. Пусть ведет меня в этот свой хваленый кабак. Заодно, может, расскажет еще что-нибудь интересное. О международной мафии похитителей шарманок, например.
— Отлично, — сразу сказал Митя. — Вы попались. Теперь у меня есть ваш номер. И я смогу звонить вам долгими зимними вечерами, когда так хочется услышать теплое слово. И вы будете говорить мне: «грелка», «печка», «одеяло»…
— «Паровое отопление», — подхватил я. — «Утюг». «Варежка». «Колбаса».
— А почему «колбаса»? Колбаса холодная.
— Совершенно верно, холодная. А я голодный. А вы обещали. И что, и как?
— А где вы сейчас?
— В отеле.
— Очень хорошо. Зайду за вами буквально через пять минут. А вы пока захватите свитер. Куртка у вас, я заметил, тонкая, а ночь будет холодная, как колбаса. И даже хуже. Синоптики грозят чуть ли не нулем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
