— Нож в руках неосторожного хирурга может вместе с язвой поразить и жизнь молодого организма, — сказал он наконец.
Сорокин сразу отвел аргумент:
— При смертельной язве такая операция явится только актом высокой милости к самому организму.
Вновь наступила тишина. Но нарушить ее пришлось опять-таки самому Бухарину. Теперь он начал издалека.
— В нашей революции, — говорил Бухарин, — надо различать две стороны преходящую форму правительственной верхушки и постоянное содержание социального строя. Идеалы социализма и социальной справедливости, во имя которых мы совершили революцию, не могут быть принесены в жертву межгрупповой борьбе в верхах партии. Неумелое управление великолепной машиной вовсе не говорит о пороках самой машины. Нелепо разбивать эту машину, лишь бы убрать водителя.
Бухарин прочел Сорокину и нам почти часовую лекцию в этом духе. Стало ясно, что хотя Бухарин и не собирался предложить Сталину "торжественную капитуляцию" на XVI съезде, но не думает вернуться к своим прежним атакам против "водителя".
Острота внутрипартийной борьбы дошла до такой грани, за которой у оппозиции была только одна перспектива — обращение к народу, а народ был против всей существующей социальной системы ("машины"). У меня создалось впечатление, что Бухарин боится этого народа не меньше, чем Сталин. Идеолог советского крестьянства с его вернейшим лозунгом — "обогащайтесь!" — словно испугался, как бы это крестьянство не объявило его своим "Пугачевым". Ни Бухарин, ни его друзья на это органически не были способны.
Вернусь к теме. Мы выехали из Москвы довольно поздно, но уже через час прибыли к месту назначения — в Подольск. Направились на квартиру, которая была приготовлена для нас. Принял нас пожилой интеллигентный человек высокого роста, худощавый, черный, с украинским выговором, но с немецкой фамилией. Потом я узнал, что это был старый "железнодорожник", член коллегии Народного комиссариата путей сообщения. Здесь мы застали и "Генерала". Ночью Сорокин и "Генерал" ушли с "железнодорожником" куда-то, а я лег спать. Утром, когда меня вызвали к завтраку, я нашел уже довольно большое общество, в том числе некоторых наших друзей из Москвы. Общество собралось в день рождения члена ЦКК Виктора. Юбиляр Виктор был довольно известным человеком в партии. Его пригласили сюда из Москвы для "чествования", так как свою революционную работу он начал здесь. Но "чествование" было официальной "легендой". На самом деле это было совещание представителей разных московских групп, поддерживающих правых лидеров или связанных с ними. Совещание было посвящено итогам пленума ЦК и XVI конференции партии и задачам оппозиции в связи с подготовкой XVI партийного съезда. Главным докладчиком был сам Виктор, который участвовал на пленуме и на XVI конференции. Я его видел впервые, но много раз слышал его имя и знал, что он занимает крупное положение в правительственном аппарате. Он очень мало говорил о том, что происходило на пленуме, зато подробно осветил всю закулисную борьбу аппаратчиков против правых, главным образом по линии советского аппарата и ЦКК.
— После всего того, что произошло, — говорил Виктор, — мы поставлены перед дилеммой: либо мы сдаемся на милость Сталина и его группы, тогда мы несем одинаковую ответственность вместе с ними за гибель революции, либо мы переходим от пустых деклараций к более действенным формам борьбы, тогда есть серьезные шансы на спасение революции и страны. Если нам удастся через голову аппаратчиков доложить нашу программу партии и народу, то наши старания увенчаются полным успехом. На возможные возражения, — продолжал Виктор, — что при выборе второго пути мы рискуем быть политически и, вероятно, физически изолированными, как это случилось с троцкистами, я отвечаю: изолированы мы будем и в том случае, если бы мы встали на первый путь, на путь капитуляции. Это только вопрос времени. Кто утверждает обратное, тот не знает ни опыта истории, ни логики политической борьбы, ни, конечно, натуры Сталина. Но лучше сознательно погибнуть в борьбе за правое дело, чем кончить жизнь самоубийством в качестве жалких капитулянтов. Каждый из присутствующих должен разрешить эту дилемму, полностью сознавая риск, на который он идет. Да, шансы наши серьезные, но и риск велик. Кто способен во имя шансов победы рисковать своей головой, тот уже по крайней мере не рискует одним — потерей чести революционера. Виктор говорил убедительно и с пафосом, как, может быть, говорил в те годы, когда он рисковал головой перед другой полицией, перед царской. Именно его репутация бесстрашного революционера в прошлом придавала вес и значение каждому его слову. Прения тоже были на этот раз серьезные и деловые. Предстояло решить два вопроса продолжать ли борьбу против сталинского крыла в партии, если да, то в каких формах и при помощи каких методов. На первый вопрос у всех был один ответ продолжать. По второму вопросу взгляды значительно расходились. Эти взгляды, по существу, воспроизводили противоречия, существовавшие среди лидеров оппозиции по этому вопросу. Там были "активисты" — сторонники решительных действий (Бухарин, Томский, Угланов, Розит, Михайлов и др.), "пассивисты" сторонники выжидательного бездействия", как выразился бы Троцкий (Рыков, Котов, Куликов, Уханов, Енукидзе и др.). Виктор принадлежал к "активистам". Из моих друзей таковыми несомненно были Сорокин, "Генерал" и отчасти Резников. Зинаида колебалась, а "Нарком" был и "пассивистом" и оппортунистом одновременно.
Первым выступил "Генерал". Поддержав тезис докладчика о переходе к активным формам, он попросил Виктора "раскрыть скобки" вокруг этой формулы. Почти в том же духе выступили два-три человека. "Пассивисты" выжидали, пока не будут "раскрыты скобки". Сорокин и раскрыл их, предложив план активного действия. "План Сорокина" предусматривал:
1. Составление детально разработанной программы требований оппозиции к съезду партии.
2. Требование создать Оргкомитет по созыву экстренного съезда, на который избираются путем прямых и тайных выборов.
3. Задачи съезда — не принятие каких-либо решений, а избрание межпартийного центра для проведения референдума во всей партии по программе оппозиции и по политике сталинской группы.
Сорокин указал, что его план вовсе не противоречит уставу партии, а наоборот, вытекает из него, предусматривающего создание Организационного комитета рядом с ЦК для созыва экстренного съезда, в случае, если ЦК отказывается от созыва его или если в самом ЦК нет твердого большинства или же ЦК считает нужным опросить партию о правильности своей политики.
— Если Сталин отклонит ваш план, а он его, конечно, отклонит, — тогда что же делать? — спросил кто-то.
— Тогда созвать его через голову Сталина, — ответил Сорокин.
Виктор одобрительно наклонил голову, "Генерал" бросил реплику "правильно!", а незнакомец, который задал вопрос, сделал кислое лицо. Он тоже несомненно был "пассивистом".
Резников по существу поддерживал Виктора и "план Сорокина" при условии, если он будет принят всеми лидерами оппозиции.
Последним выступил тот, который задал вопрос Сорокину. Он считал, что время для активных действий неподходящее. Он полагал, что Сталин сам сломает себе шею без всякого усилия с нашей стороны и именно тогда, когда он вновь приступит к проведению своего плана принудительной коллективизации. Поэтому, критикуя политику Сталина в рамках "легальности", надо выжидать развития событий. Как и надо было ожидать, "Нарком" его поддержал.
Виктор подвел итоги совещания в духе активного действия и безоговорочно поддержал "план Сорокина" (по всей вероятности, он был и соавтором его). Было решено большинством, без формального голосования, принять "план Сорокина", довести его до сведения лидеров оппозиции. Тут же был намечен и состав программной подкомиссии совещания (комиссия должна была быть назначена в руководящем центре).
Если план Сорокина в отношении требований к ЦК был принят более или менее безболезненно, с той оговоркой, которую сделал Резников, то предложение Виктора о создании организационной подкомиссии вызвало явный раскол. Виктор, поддержанный "Генералом" и Сорокиным, полагал, что для координации усилий самостоятельно действующих оппозиционных групп в Москве и вне столицы надо учредить постоянную организационную подкомиссию, по аналогии с программной подкомиссией. Резников, поддержанный рядом участников, в том числе и "железнодорожником", в резкой форме отверг это предложение. Его аргументы сводились к тому, что создавая постоянную организационную комиссию, мы даем самый опасный козырь в руки сталинцев. Нас будут обвинять в создании фракции внутри партии и этого будет достаточно для нашего немедленного разгрома, даже без обсуждения и дискуссии по нашей политической платформе.
