— Нееет! Нет нет…
— Прости, Карл.
— Неееееееет!
Призрак утрачивает контроль над своими очертаниями. Он дрожит и колеблется, будто захваченный землетрясением. Я ощущаю его жгучую ярость. Окна гостиной трясутся, рамы трещат. Раздавленные мухи взмывают клубами сажи в воздух. Все вокруг наполняет гудение. Куллин кричит в ужасе, когда книги и всевозможные предметы начинают слетать с полок, а свитки пергаментов взлетают, точно серпантин, разбрасываемый во время парада.
Они напоминают мне о триумфальном шествии на Трациане Примарис, во время которого я был изувечен. На мгновение я снова оказываюсь там, в процессии, над которой струятся бумажные ленты и парят лепестки цветов. Сквозь серпантинные вихри я различаю возвышающуюся передо мной Арку Спатиана.
С проклятием, постигшим меня в тот день, я так никогда и не смирился, и даже не пытался. Но сегодня нас всех ожидает куда более страшное проклятие.
Я зову Карла, извиняясь и утешая его.
— Прости, — говорю я. — Прости.
Снова и снова повторяю эти слова. Разозленный призрак Карла заходится мучительной дрожью, дымка расслаивается, и последние остатки того, что было Карлом Тониусом, загораются и опадают, превращаясь в мелкую лужицу, подернутую едким туманом.
Как только он пропадает, в гостиной становится тихо, если не считать жужжания мух. Снаружи бушует гроза, но сквозь ее рев прорезаются и другие звуки. Во-первых, урчание, уже отличимое от беспрестанных раскатов грома. Во-вторых, мы слышим отчетливый скрежет — кажется, будто скалы трутся друг о друга.
— Нам остается только бежать, — произносит Молох.
— Сомневаюсь, что Слайт нас отпустит. Но даже если мы сможем сбежать с этой горы, где нам спрятаться? Демон способен дотянуться куда угодно.
Молох смотрит на меня. Я понимаю, что его разум по-прежнему ищет способы выхода из создавшегося положения. Но понимаю я и то, что варианты становятся все более бесперспективными.
Ангарад оборачивается, поднимая перед собой меч. Занавес над дверью, выводящей к террасе, хлопает, пропуская внутрь Белкнапа и Кару, поддерживающих раненую Мауд Плайтон.
— Рейвенор?! — удивленно восклицает медик.
— О боги! — хрипит Плайтон.
Хотя ее сознание и наполняет жгучая боль, я чувствую ее облегчение. Увидев меня, она на мгновение обрела надежду.
— Я тоже рад вас видеть, — говорю я.
Распрямившейся тетивой по мне бьет невыносимая волна эмоций. Кара бросается вперед, оставляя Белкнапа поддерживать Мауд, и падает перед моим креслом, крепко обнимая его. Она плачет.
— Кара.
— Ты жив!
— Кара.
Ее боль и горе безудержны. Я пытаюсь успокоить ее, но понимаю, что кто-то тяжело ранил ее. Кто-то держал ее в плену и истязал. Моя бедная Кара. В ее сознании мешается столь много разных вещей: скорбь, радость, удивление, любовь, стыд. Она настолько уверилась в моей смерти, что едва может теперь поверить в обратное.
— Кара, все хорошо. Кто посмел так с тобой поступить?
Она еще сильнее вцепляется в мое кресло, и слезы ее стекают по металлическому каркасу.
— Прости меня! — завывает она. — Прости!
— Тише, Кара. Все будет хорошо. Кто с тобой так поступил?
Я протягиваюсь сознанием в ее незащищенные, хрупкие мысли, чтобы понять, утешить. Куллин приложил руку к ее страданиям. Но позади него я вижу воспоминания о Сайскинде и Уорне, о бесчеловечных надругательствах.
— Я найду Сайскинда, обещаю, Кара. Найду и…
Замолкаю. За отравленными мыслями о капитане-капере и мерзавце Уорне маячат и другие силуэты: Карл и сама Свол.
Я вижу ее глубочайшую тайну, раскаляющую добела ее муку.
— Ох, Кара…
— Прости меня, Гидеон!
— О чем это она? — требовательно вопрошает Белкнап.
Любовь и тревога о ней полыхают в его сознании расплавленным золотом. Он опускает Плайтон на пол и нависает над нами.
— Кара? Рейвенор? Что происходит?
— Я знала, что это Карл! Знала, но защищала его!
— Карл заблокировал твои воспоминания, — говорю я. — Мне видны оставленные им шрамы.
— Еще раньше, — произносит она. — Я знала тогда. Знала, но скрывала. Он заставил меня пообещать, что я ничего не скажу тебе. Что не стану говорить этого никому. Ему было нужно только время…
Она снова заходится в рыданиях и становится невменяема.
— О чем она говорит? — смотрит на меня Белкнап.
— Когда ты узнала? — спрашиваю я. — Кара, когда ты узнала?
— Юстис Майорис. Ризница.
— Она была там, — говорит Молох. — Наверняка она все видела.
— Почему ты скрывала? Почему не сказала мне? — спрашиваю я.
— Я слишком многим ему обязана, — шепчет она. — Он излечил меня от… я умирала. Он вылечил меня. Спас жизнь. Он умолял меня не раскрывать его тайну хотя бы несколько месяцев, чтобы у него было время провести исследования, чтобы он смог найти способ справиться. Я не могла ему отказать. Он спас меня. Разве мог демон так поступить?
— Добрый, но хитрый поступок, — отвечаю я, — но этим его добро и исчерпывается.
— Но… — начинает она.
— Ты знала? — спрашивает Белкнап.
— Что?
— Ты знала? Знала, что Тониус — демон, и продолжала покрывать его?!
Белкнап отходит от нас. Его эмоции всегда сильны и однозначны. Сейчас я ощущаю исходящие от него отвращение и чувство того, что его предали. Он оскорблен. Все его помыслы и чувства всегда направляла только верность Богу-Императору. Более искренней и сильной гадливости я никогда не считывал.
— Он спас меня! — запинаясь, произносит Кара, глядя на Белкнапа красными от слез глазами.
— Тебя спас демон, — говорит он.
Мне кажется, что он сейчас ее ударит. Я предпочитаю не рисковать и отбрасываю его сознанием, заставляя усесться на кушетке рядом с Мауд.
— Сядь! — приказываю я. — Сам разберусь.
— Но она…
— Сядь, Белкнап, и заткнись!
— На твоем месте я бы последовал совету, — произносит Молох.
Губы еретика искривляет улыбка. Даже сейчас, в этом отчаянном положении, он не может не насладиться тем, как рушатся все старания моих людей.
— Может, скажешь, Молох, с чего бы это кому-нибудь слушать, что ты там лепечешь?
Не более чем в пальце от побледневшего лица Зигмунда повисают восемь кайнов. Он сглатывает слюну. Внутренняя дверь гостиной открыта, и в ней стоит Нейл, целясь в Молоха из автоматического пистолета. Гарлон потрепан и изранен. Один его глаз затек и практически не открывается. Рядом с ним стоит Пэйшенс с голодным выражением на лице. Она очень хочет убить Молоха.
— Вы только посмотрите, — с фальшивой бодростью в голосе говорит Молох, — теперь все в сборе.
— Пусть живет.
— Гидеон? — удивленно произносит Кыс.
— Пусть живет! Гарлон, опусти оружие!
— Что он здесь делает? — спрашивает Пэйшенс.
Я отодвигаю ее кайны от лица Молоха и роняю их на пол.
— То же самое, что и мы — пытается дожить до утра. Мы решили объединить наши возможности.
— Надеюсь, мать твою, ты понимаешь, что делаешь, — произносит Кыс.
Она подбегает к Каре и поднимает ее, отдирая от моего кресла. Нейл приближается к Ангарад, обнимает ее и целует.
— Скажите, — произносит Плайтон с кушетки, пытаясь не выказывать свою боль, — у нас есть какой-нибудь план?
— Нет, — хором отвечаем мы с Молохом.
Горы трясутся. Эльмингард дрожит. Ночь доносит демонический рев, который оставляет шрамы в наших душах. Отчасти это крик, отчасти — плач, отчасти — зов, отчасти — просто звук такой силы, что способен заглушить яростные раскаты грома.
Это рев хищника, голос пробудившегося от спячки и осознавшего свой голод хищника, чей возраст исчисляется миллиардами и миллиардами лет.
Глава четырнадцатая
Кара поднялась, отстраняя от себя Кыс и вытирая щеки. Она старалась не смотреть на Белкнапа.
— Вам надо уходить отсюда, — произнесла она. — Уводи всех отсюда, Гидеон.
— Кара…
— Убирайтесь, пока еще можете. А я…
— Что ты собираешься делать? — спросил Рейвенор.
— Буду удерживать его сколько смогу.
— Как? — спросила Кыс.
— Поговорю с ним. Стану обращаться к Карлу. Он мне доверяет. Я смогу заставить его задержаться.
— Нет, — сказал Рейвенор, — я уже говорил с ним. Карл старается изо всех сил, но для нас он уже потерян. Последние остатки его личности растворились. Он погиб, и власть приобрел Слайт. Демон приобрел всю полноту власти.
— Гидеон прав, — пробубнил Куллин, прижимаясь к комоду. Вокруг него оседали дымящиеся лоскутки драгоценных бумаг, собранных им за всю жизнь. — Я видел Слайта. Это только насмешка над Тониусом, он пользуется его телом и искажает его. Такой могучий, такой лучистый.
