– Скоро уже прибудем, – сказала братьям Очеретина, – до самого Хабаровска не пойдем. Наш цеппелин все еще в новинку для местных, и, чтобы не привлекать лишнего внимания и не вызывать пересуды, нам сейчас предстоит…
Налетевший порыв ветра качнул гондолу, вызвав смятение среди пассажиров. Родин непроизвольно выбросил руку вперед, желая оградить стоявшую рядом женщину от падения, но та словно была готова и ухватилась за канат, свисающий с брюха дирижабля. Очеретина ловко развернулась, и Георгию показалось, что на лице ее мелькнула усмешка. Сам он еле устоял на ногах, непривычно и неуклюже ухватившись за край гондолы. Поднявшийся ветер сбивал с ног. Они приближались к какой-то высокой конструкции. Та разместилась на опушке спускавшегося с гор леса. Вернув себе устойчивость, Георгий с удивлением разглядывал сооружение, похожее на пожарную каланчу. Кому пришло в голову строить ее в этой глуши? Тут и деревень-то поблизости нет. Он поднял глаза и увидел возбужденное лицо Бориса. Тот смотрел на землю, что-то кричал и показывал вниз, но ветер уносил его слова, и Георгий никак не мог понять, что привлекло внимание брата.
– Матвей Степаныч, бросай гайдроп! – вдруг услышал он прямо над ухом голос Марии. Сложив руки рупором, она звучно приказывала одному из военных, что управляли исполинской махиной, и в голосе ее и в позе сквозила невозмутимость, которой не хватало в эти минуты всегда столь уверенному в себе Георгию. Суровый низкорослый мужчина в темно-синей форме с блестящими пуговицами кивнул и с неожиданной для его комплекции сноровкой направился к канатам, что тянулись вдоль мутно поблескивающего, как у выловленной рыбы, бока дирижабля и спускались вниз, на дно пассажирской гондолы, где лежали свернутые бухтами. Подхватив одну из них, он швырнул канат за борт.
Георгий решился глянуть туда, где скрылся канат и куда пристально, не обращая ни на кого внимания, продолжал вглядываться Борис, но тут их снова тряхануло, и он ухватился за борт.
Оправившись, он снова встретился взглядом с Очеретиной, и в этот раз у него не осталось сомнений: в уголках глаз этой странной женщины играли смешливые искорки, словно в лице Родина она хотела бросить вызов всем мужчинам. Она твердо стояла на полу гондолы, будто ту и не раскачивало из стороны в сторону высоко над проносящейся под ними землей. Мужской костюм вызывал в памяти образ то ли Жанны д’Арк, то ли неистовой амазонки будущего, жрицы небес. Родин почувствовал укол совести, и перед ним возник образ Ирины, его Ирины: хрупкая огневолосая умница, бесстрашно продиравшаяся через чужеземные джунгли. У Георгия была самая лучшая женщина на земле, милый друг и соратница, но он не мог отвести от Очеретиной глаз.
– С подветренной стороны заходить на-до, – кричала она сквозь свист воздушных порывов и указывала рукой на каланчу.
– Что это? – спросил Георгий.
– Швартовочная мачта. Сейчас на земле люди подтянут другой гайдроп, канат то есть, свяжут их и начнут опускать нас на стоянку. Задача непростая – ветер разбушевался, штормит, но попробуем.
– Сколько ж силищи нужно, чтобы сдвинуть такую махину…
– До полутора сотен душ, – не замедлила с ответом Мария, – а по такой погоде – и все двести.
– Енька, гляди! – схватил его за плечо придвинувшийся к ним брат, и Георгий посмотрел за борт.
На земле размеренно и быстро действовали люди, кто-то был одет в форму вроде той, что была на Матвее Степановиче, другие в штатском. Они висли на канатах, сброшенных с дирижабля, еще один канат шел от самой мачты, наверху которой тоже готовились к швартовке, но не туда указывал Борис. Чуть в стороне от людской деловитой суеты, на опушке леса, зоркий глаз Георгия приметил двух мужиков и массивный пестрый мешок на земле рядом с ними, в котором что-то шевелилось. Как забрели сюда эти горемыки и кто они такие – простые крестьяне или беглые каторжане, которых Георгий вдоволь насмотрелся на Сахалине, – было не понять: такие же спрятанные в длинных прядях волос лица и бороды клочьями, поношенные овчинные тулупчики, подпоясанные кушаками, желтеющие на ногах лапти. Мужички стояли неподвижно, глядя на разворачивающееся перед ними немыслимое действо. И вдруг один словно не выдержал: начав судорожно креститься, упал на колени и уткнулся лбом в землю. А за ним встрепенулся и второй, стянул шапку и, осеняя себя крестом, повалился вслед за товарищем. А то, что Григорий принял за мешок, оказалось бабой в торчащих из-под кофты пестрых юбках. Она давно уже лежала, приникнув к земле и обхватив руками голову, и раскачивала свое грузное тело из стороны в сторону.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Совсем рядом Родин услышал радостный смех Бориса:
– Это, брат Енька, мы с тобой сейчас наблюдаем удивительную картину столкновения прошлого и будущего. Вот оно сошлось прямо перед нами на просторах нашей родины. И пока прошлое, прильнув к земле, взывает к помощи высших сил, будущее само оседлало эти высшие силы. Вот он прогресс, вот она наша надежда! Но Россия – широкая, открытая душа и все в себя вместить может, всему здесь место есть!
Георгий смотрел на брата и улыбался. Второй раз за последнее время он наблюдал, как обычно сдержанного и уравновешенного Бориса переполняли чувства, и думал о том, что хотя они такие разные, но все-таки братья, в них течет одна кровь и объединяет доставшаяся от деда жажда приключений, которую не скрыть нарочитой серьезностью.
Дирижабль тем временем удалось закрепить на мачте, и собравшиеся внизу люди, словно бурлаки, потихоньку тянули неподатливый аэростат к земле.
Наконец они оказались на земле.
– Господа, нас ждут в штабе, это за нами, – кивнула Очеретина на повозку, что стояла на почтительном расстоянии от места высадки. Извозчик сидел, неестественно выпрямившись и рассматривая удивительную махину, лошадь же нервно переступала с ноги на ногу, настороженно подергивая ушами. – До города верст двадцать, пора в путь.
Дорога шла по холмистой местности, повозка пересекала ручейки, кое-где увязала в напитанной дождями земле, и как ни торопился извозчик, а путь затянулся на добрые два часа, так что Георгий успел вздремнуть, проснуться, насладиться суровой красотой края, подумать о таинственных «рубинах».
Он отдохнул, и к нему возвращалась былая уверенность, а вместе с ней и острота мысли. «Что же это за хитрые камушки? Германия активно идет по пути научных разработок и вполне могла нащупать какие-то методы воздействия на психику человека. Да и англичане не отстают. А если, например, можно управлять радиоволнами, внушая людям определенные состояния? Для чего нужно лишь настроиться на верную частоту… Или в дело пошли новейшие химические соединения? Я же врач, полдетства провел в отцовской аптеке, кому, как не мне, знать, насколько легко влиять на человека правильно подобранными порошочками и пилюлями! Впрочем, как утверждает Борис, это может быть нечто совсем другого порядка, вроде того японского мальчика…»
Родин помрачнел, вспомнив недавние, но казавшиеся уже далекими события на Сахалине. Безумные глаза некогда такой здоровой и почти родной женщины, ужас, застывший на лице ребенка – он-то ни в чем не был повинен, всего лишь человеческая жизнь, по которой проехалась машина не замечающих ничего имперских устремлений двух держав, крохотная звездочка на небосклоне…
Чтобы отвлечься, Георгий взглянул на Очеретину. На земле она словно оказалась вырванной из привычной среды и уже не походила на суровую амазонку, стала мягче, но при этом красивее, женственнее. Мария сняла с головы косынку, и теперь ее короткие волосы локонами обрамляли лицо, чуть подрагивая под легкими дуновения присмиревшего ветра. На балу она была бы среди первых красавиц, думал Георгий, но что-то подсказывало ему: эта свободная птица не частый гость на балах и проводит время за иными занятиями.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Вот и приехали, – сообщила Очеретина, когда повозка остановилась перед новеньким, из красного кирпича, зданием штаба Приамурского военного округа.
Быстро приведя себя в относительный порядок и переодевшись, они с Борисом и Марией через полчаса уже входили в кабинет, где у массивного дубового стола, покрытого зеленым сукном, лицом к окну стоял среднего роста крепкий мужчина. Одет он был в штатское. Его серые брюки, заправленные в сапоги, клетчатый жилет и поддетая под него белая рубашка смотрелись почти пижонски в строгой обстановке военного штаба. Мужчина резко повернулся, и Георгий отметил, что меньше всего тот был похож на изнеженного франта: внимательные серые глаза смотрели пронзительно и мудро, а под рубашкой угадывалось мощное тело.
