— Кензи, проснись, — говорю я тихо, гладя её по волосам.
Она шевелится, плотней закутываясь в плед, но глаза не открывает.
— Кензи, проснись, пожалуйста, — шепчу я, снова целуя её горячий лоб.
— Джек, — хрипло произносит она, — мне холодно.
— Детка, кажется, ты заболела. Где у тебя аптечка? Нужно смерить температуру.
— На кухне в шкафу над раковиной, — тихо отвечает она, открыв наконец свои сонные глаза. — Ты в порядке?
— Это я тебя должен спрашивать, глупенькая, — говорю я, улыбаясь ей.
— Я волновалась за тебя.
— Всё хорошо, детка. Сейчас мы тебя вылечим, и всё будет просто чудесно.
Кензи слабо улыбается и закрывает глаза, а я иду на поиски аптечки. Там где и сказала Маккензи, я нахожу заветный ящик и достаю градусник, за ним сразу же беру какой-то сироп. На этикетке написано, что оно в два счёта спасает от жара. Вот и проверим. Наливаю воды в стакан и возвращаюсь со всем этим арсеналом обратно в гостиную.
— Вот, я всё нашёл, — ставлю лекарства на кофейный столик и сажусь на диван, — иди ко мне.
Кензи недовольно ворчит, но я её не слушаю и помогаю лечь на меня. Приобнимаю её левой рукой, прижимая к себе её раскалённое дрожащее тело. Даже сквозь плед чувствуется её жар. Устанавливаю градусник и в полной тишине мы ждём результата. Осторожно я глажу её по спине, пока она справляется с ознобом. Наконец раздаётся звуковой сигнал, и я забираю у Кензи градусник.
— Плохо, да? — слышу я тихий голос девушки.
— Жить будешь, — отвечаю я, стараясь сделать голос более спокойным. Температура близка к сорока градусам и меня это не очень то радует. Я даю Кензи выпить жаропонижающее и противовирусное, заставив запить это всё целым стаканом воды. А после плотней прижимаю её к себе, желая, чтобы ей скорей стало лучше. Я совершенно не привык видеть её такой слабой. Моя Маккензи Джонс всегда была бойцом. Мне почему-то казалось, что она никогда не болеет. Но оказалось, что это только видимость и все мы имеем свои слабости.
— Теперь ты тоже заразишься, иди к себе, а я справлюсь, — тихо говорит Кензи, и я не сразу понимаю, что она сказала. А когда смысл её слов доходит до меня, то злюсь на неё. Как она могла подумать, что я брошу её одну в таком состоянии. Да я лучше слягу с температурой рядом с ней, чем покину её.
— Меня это не волнует, бактериям я не по зубам. А если я и заболею, то надеюсь, ты не оставишь меня умирать.
Кензи смеётся на мою шутку и внезапно закашливается. Когда приступ кашля проходит, она устраивается поудобней и говорит:
— Я рада, что ты в порядке и что сейчас ты тут.
— Я всегда буду рядом, — шепчу я, целуя девушку в макушку.
Она затихает, пока я глажу её по спине. Вскоре Кензи прекращает дрожать, озноб проходит. И жар спадает, теперь она уже не красная и не горячая. На лбу блестят капельки пота, и я принимаю это за хороший знак. Она поправится, всё будет хорошо. Но сказать честно, она меня очень напугала. Мне совсем не хочется видеть её слабой. Не хочется, чтобы ей было больно. Если бы я мог, то забрал бы себе её боль. Хорошо, что я приехал вовремя и смог ей помочь. А ведь я мог просто уйти к себе, решив, что она уже спит. Но всё вышло именно так, как должно. Мы всегда стоим перед выбором, куда пойти, что сказать, как поступить и из того что мы выбираем, состоит наша жизнь.
Глава 14
МАККЕНЗИ
Следующие два дня проходят как в тумане. Большую часть времени я сплю. Но Джек будит меня, чтобы дать лекарство, поит куриным бульоном и какими-то кислыми морсами. Даже сквозь сон я чувствую его присутствие. Он почти не выпускает меня из рук, гладит меня по спине, целует в лоб, проверяя мою температуру. Когда мне, наконец становится лучше, то я замечаю, как вымотали его эти несколько дней. Мы лежим на кровати, сквозь тонкие шторы просачивается солнечный свет. Джек спит, полусидя, а я лежу на его груди. Осторожно, чтобы его не разбудить выбираюсь из-под одеяла и накидываю на себя халат. На тумбочке стоят бутылочки с лекарствами и пустой стакан. А на полу две коробки из-под пиццы. Видимо, Джек даже ел тут, не отходя от меня. Улыбаюсь, глядя на его умиротворённое лицо и поправляю одеяло. Джек хмурится во сне и поворачивается на бок, что-то бормоча. Оставляю его и иду в душ. В ванной я со страхом смотрю на своё ужасное отражение в зеркале. Волосы спутались и явно соскучились по шампуню. И воняет от меня так, как от дохлой собаки. Включаю горячую воду, и комната тут же наполняется влажным паром. Не медля больше ни секунды, раздеваюсь и запрыгиваю под горячие струи. Кожа покрывается мурашками, и я просто стою под душем, согреваясь и наслаждаясь водой. Полчаса я усердно тру себя мочалкой, два раза мою волосы и кажется, вечность чищу зубы. Только после всех этих процедур я закутываюсь в махровое полотенце и снова чувствую себя человеком.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
После душа я иду на кухню и понимаю, как же мне хочется есть. За эти пару дней я практически не ела. Достаю все нужные ингредиенты и принимаюсь готовить блинчики. То, что у меня действительно получается лучше всего. Фоном включаю радио и включаюсь в процесс готовки. Скоро на столе появляется целая гора блинчиков. Ставлю варить кофе и попутно накрываю на стол. Когда всё готово из спальни выходит Джек, скорей всего разбуженный вкусными ароматами. На нём чёрная майка и серые трикотажные штаны. Волосы всклокочены, а лицо ещё сонное и мятое. Хихикаю, глядя на его слегка нелепый, но очень милый вид. Он смотрит на меня и улыбается в ответ. Я замечаю в его взгляде облегчение и вспоминаю, каким обеспокоенным он выглядел, когда нашёл меня в тот вечер с высокой температурой.
— Отлично выглядишь для такого раннего утра, — Джек шлёпает босыми ногами по полу, приближаясь ко мне.
— Ты тоже неплох, — игриво отвечаю я, когда он обхватывает меня за талию, притягивая к твёрдой груди. Господи, как же приятно он ощущается под моими ладонями. Теперь мне очень хочется раздеть его и беспрепятственно наслаждаться его прекрасным спортивным телом.
— Неплох значит? — он делает вид, что хмурится, и я хихикаю. — Может мне стоит снять одежду, чтобы доказать тебе, что я не просто неплох, я чертовски хорош собой.
— Ты никогда не мог похвастаться скромностью.
— Скромность для лузеров, детка, — самодовольно произносит он, и быстро чмокнув меня в губы, садится за стол. — Так, что тут у нас? Решила меня отравить?
— Ха-ха, шутник, какая уморительная шутка, — язвительно бормочу я и показываю ему язык.
— Будешь так делать, и я его откушу.
— Попробуй.
— Не играй со мной, детка, — сверля меня своим дьявольским взглядом, говорит Джек и сворачивает свой блинчик, макая его в джем. — Ммм… а это не так уж плохо. У тебя есть скрытые таланты, Маккензи Джонс.
— Только один, — подмигиваю и занимаю место за столом напротив него. Остаток завтрака мы проводим в тишине, лишь изредка перебрасываемся взглядами, от которых становится жарко между ног. На мне до сих пор только полотенце и Джек, не скрывая, наслаждается моим телом.
После завтрака Джек собирает грязную посуду со стола и убирает её в посудомоечную посуду. Обычно мужчины ведут себя как свиньи, раскидывая по дому носки, оставляя горы грязной посуды и чайные пакетики в раковине. Но я заметила, что Джек всегда моет за собой посуду, после еды. И я ни разу не видела, чтобы его носки валялись, где попало. Хотя кто знает, может в своей квартире у него тот ещё бардак, а в моей он сдерживает свои мужские инстинкты.
— Кстати, тебе несколько раз звонила Джилл и Элизабет, я сказал, что ты болеешь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Зачем мне могла звонить Элизабет? Начинаю вспоминать какой сегодня день недели и собственно месяц. Чёрт! Как я могла забыть?! Сегодня же назначена вечеринка для Джилл. Мы с Элизабет уже давно говорили, что нужно её устроить, но с этой болезнью, я обо всём забыла.
— А где мой телефон? Мне нужно срочно позвонить.
— В спальне, а что случилось то? — Джек тревожно смотрит на меня.
— Мы с Элизабет собирались устроить для Джилл вечеринку с подарками, но я совсем забыла, — говорю я уже на пути в спальню.
