лейтенант?
Ваня про себя чертыхнулся и строго поинтересовался:
— Куда следуешь солдат? Что в кузове?
— В Синявино! Черт бы побрал эти русские названия, — охотно ответил шофер. — В кузове четыре русские девки, пленные. Вроде доктора. И Курт Фогель, для охраны, значит. Приказали сдать в местное отделение абвера. Прятались в лесу, наши при прочесывании наткнулись. Там еще был мужчина с ними, но он отстреливался, пришлось убить.
— Русские девки? Военные врачи? — Ваня похолодел. — Показывай... — потом встал на колесо ногой, приподнялся и увидел в кузове...
Военврача второго ранга Елистратову Варвару Сергеевну...
И Курицыну...
И Хусаинову...
И еще одну незнакомую женщину.
Все они сидели со связанными руками, грязные, со следами побоев на лицах, но живые. А их сторожил краснорожий, расхлябанный ефрейтор с карабином.
Ваня не раздумывал даже секунды. В голове отчаянно билась мысль, что с женщинами все сильно усложнится, но одновременно он понимал, что просто не сможет бросить их.
Приказал охраннику вылезать и сам отошел на пару шагов.
— Что-то не так, господин лейтенант? — краснорожий нагло на него уставился. — Решили сами побаловаться с русскими шлюшками? Так я не против. Только и мне пусть достанется. Хотя они вонючие и грязные как свиньи. Может сначала отмоем?
— Все нормально солдат, — успокаивающе сказал Ваня и влепил ему пулю в голову. Вторая уложила шофера.
— Что вы творите? Я не понял! Да как вы смеете? Это же немецкие солдаты! — из Кюбеля вскинулся эсэсовец.
Вальтер бабахнул третий раз и на одного штурмбанфюрера в распоряжении рейхсфюрера стало меньше.
— Зачем? — Синицына недоуменно уставилась на Ивана. — Зачем ты это сделал?
— Сейчас поймешь, — Ваня запрыгнул в кузов и принялся резать кинжалом путы на врачихах.
Елистратова растерянно прошептала.
— Вы кто? — а потом ахнула и сквозь слезы запричитала: — Ванечка, мой Ванечка! Я знала, знала, что увижу тебя еще!
— Есе много девка, — флегматично заметил Петруха. — Мосет холосо, мосет плохо, моя не снает...
— И что теперь будем делать? — Синицына окинула освобожденных медичек неожиданно недружелюбным взглядом. — Что мы с ними будем делать?
Ваня вздохнул:
— Что будем делать? Придумаем, что делать...
Глава 20
Глава 20
Для того, чтобы ответить на вопрос: что делать, пришлось много думать.
Первым делом Ваня отогнал машины в лес, поручил Варваре и Петрухе накормить медиков, а сам отошел в сторонку, присел на пенек и крепко задумался.
Медицинские работники крепко спутали планы. Сравнительно безопасный вояж с эсэсовцем сменился на...
— На полную жопу он сменился... — зло буркнул Иван себе под нос и развернул карту.
Вариант выбраться из зоны активных боевых действий пешком, пришлось отбросить сразу. Вокруг простирались сплошные болота, а к месту перехода фронта пришлось бы топать не меньше сотни километров. Что такое стокилометровый марш по бурелому и топям Ваня знал не понаслышке. И прекрасно знал, что женщины его не выдержат. Опять же, Варвара Сергеевна и остальные женщины выглядели очень истощенными, к тому же, немцы зачем-то сильно их избили.
— А если... — Иван отхлебнул из фляжки. — А если продолжить в том же духе? Я стану штурмбанфюрером Паулем Шмитцем, почему нет? А Синицына останется жандармом, а Петруха... твою же мать!!! Никем кроме пленного он стать не может...
В голову ничего толкового не приходило. Ваня недолго помучался и позвал на помощь Варвару.
Подсказка последовала немедленно, Варвара уверенно заявила:
— В чем проблемы? Так и повезем дальше пленных под видом жандармов, только на грузовике. Петю тоже сделаем пленным. Сколько-нибудь проскочим, а дальше видно будет.
Ваня с уважением посмотрел на Синицыну. Такое простое решение ему не приходило в голову.
— Спасибо. Наверное, так и сделаем. Как женщины?
— Да что с ними станется... — нарочито оптимистично отмахнулась Варвара. — Все равно дальше поедут, а не пойдут.
Иван уловил в ее голосе неприязнь и решил узнать в чем дело.
— Все нормально?
— А что не так? — летчица состроила недоуменную рожицу.
— Мне показалось...
— Все нормально, — улыбнулась Варвара и как бы невзначай накрыла ладошкой Ванину руку. — Просто... — она запнулась.
— Ревнуешь, — догадался Иван.
— Что? — бурно возмутилась Синицына. — Больно надо... — но потом слегка смутилась и призналась. — Немножко. Только не зазнавайся.
— Не буду, — послушно согласился Ваня. — Но ты тоже не зазнавайся.
Синицына прыснула:
— Первый класс, вторая четверть. Детский сад, какой-то. Ты знаком с этой... военврачом второго ранга? Мне показалось, что да. Было что-то с ней?
— Да ничего такого, — сознался Ваня. — Она в госпитале лечила меня. И издевалась. Вызывала к себе, заставляла раздеться и осматривала... подробно...
Синицына хихикнула:
— Я бы тоже... тебя осмотрела. Подробно. Вот только она меня красивей. И у нее эти большие... — летчица показала насколько грудь Елистратовой больше чем у нее.
Ваня слегка удивился такой раскованности советской молодежи, но потом вспомнил, что Синицына росла в Германии, которая всегда была впереди планеты всей в плане распущенности.
— Считаешь меня распущенной? — усмехнулась Варя и с вызовом добавила: — Блядь! А я еще и материться умею. Просто... просто я ненавижу ханжество! Весь этот бред: кодекс морали советской молодежи и прочую хрень. Я всегда беру от жизни что сама захочу!
Ответить Ваня не успел. Разговор прервала подошедшая Варвара Сергеевна. Выглядела она сильно уставшей, разбитая, распухшая губа и синяк под глазом сильно портили лицо, но, все равно, у Ивана екнуло сердце и вспыхнуло желание.
— Красноармеец Куприн, нам надо поговорить... — строго сообщила она, исподлобья глянув на Синицыну.
Та наградила ее точно таким же неприязненным взглядом и ушла.
Елистратова присела рядышком, помолчала и тихо спросила:
— Как все это понимать, Ваня? Почему ты в немецкой форме, откуда знаешь немецкий язык и как здесь оказался? И кто твой товарищ?
— Пришлось, — сухо ответил Иван. — Штрафная рота погибла, остались только мы с Петровым. Пытаемся выйти из окружения. Немецкая форма — потому что так быстрей и удобней. Товарищ — советская летчица. Была сбита, я ее освободил из плена. Немецкий язык — хорошо учился в школе.
— Летчица? — удивленно протянула Елистратова. — Надо же... я ее приняла за мужчину. Но...
— Вы что-то имеете против,
