— Им не надо дать уйти! — негромко, словно самому себе, сказал Луи. Но перестрелка уже стихла, и голос стал слышен маршалу.
— Конечно! Корпус Груши занял позицию на дороге, русские так же успешно отбивают его атаки.
— Но тогда нужно подтянуть артиллерию! Разве у нас нет орудий?
— Есть. Мишель предлагал шесть десятков пушек! Но Мюрат не стал слушать. А он его лучший друг!
Каранелли сразу сообразил, что речь идет о Нее.
— Почему?
— Я уже и не знаю, кто сильнее закусил удила — король Неаполитанский или его лошадь. Гасконец! Хочет раздавить дивизию только своими корпусами.
— Но это же глупо! — воскликнул Каранелли.
— Гениальные слова! Полковник, хотите, я дам вам дивизию? Последнее время мне так редко удается послушать умного человека.
— Ваше предложение крайне лестно, господин маршал, но у императора другие планы.
— Я догадался, жаль! Мне кажется, что у вас бы получилось. Ладно, раз уж не хотите командовать дивизией, тогда посоветуйте, что подарить императору? Послезавтра у него день рожденья.
— Подарите ему Смоленск!
— Прекрасная идея, только боюсь, что Йоахим против.
Он взглянул на дорогу, где русская колонна медленно уходила за поворот. И в эту секунду Луи, также посмотревший на пехотинцев противника, просто потерял дар речи.
Не совсем понятный звук, заставивший секундой раньше прислушаться, шел со стороны русской дивизии.
— Они, — после продолжительной паузы выдавил Луи, — они… поют!
— Уже четвертый раз, господин полковник! Вы можете понять слова?
Каранелли напряг слух, даже приложил ладонь к уху.
Мы Рассеюшки солдаты,Ухнем пушкой по врагам,Пули-дуры, аты-баты,И штыки помогут нам!..
— неслось издалека.
Потрясенный Луи механически перевел, потом обескураженно добавил:
— Не понимаю… Они окружены тремя кавалерийскими корпусами… Они понимают, что у нас здесь еще и пехота, превосходящая в десять раз… А они… Они отступают и распевают марши!
— Нет, полковник! Они не отступают! Они наступают на стоящий у них на дороге корпус Груши!
Голос Даву, уже несколько часов наблюдавшего бесплодные атаки Мюрата, звучал спокойно, но нотки уважения к противнику явно присутствовали. А Каранелли, чье изумление невозможно описать, тронул поводья, и вороной жеребец медленно двинулся вперед.
Луи шагом ехал вдоль дороги. В голове никак не укладывалось — почему русская дивизия не сделала того, что, не задумываясь, совершила бы любая другая: австрийская, прусская, испанская, шведская и даже французская? Почему она не сдалась?
В одном месте Каранелли увидел возле пяти трупов французских гусар русского солдата в грязном мундире, лежащего на обочине. В откинутой руке он сжимал ружье с примкнутым окровавленным штыком. Темные неподвижные глаза смотрели в небо. Во всей его позе чудилось спокойствие, как у человека, который честно выполнил свой долг и прилег отдохнуть на минуту. Каранелли даже вздрогнул, представив, как поднимается этот русский богатырь, и, одернув мундир с красным погоном, на котором красуется число двадцать семь, вновь идет в атаку.
Прибывший поздним вечером император собрал маршалов на совет. Унылый, явно чувствующий себя виноватым, Мюрат сообщил о захвате семи русских орудий.
— Я разочарован. Вы преподносите мне только семь пушек вместо дивизии. Сегодня рассчитывал встретить ночь в Смоленске, а не в пяти лье от города. Почему здесь, а не в доме смоленского губернатора?
Наполеон смотрел на Мюрата, ожидая ответа.
— Никогда не видел большего мужества со стороны неприятеля, — это все, что смог вымолвить король Неаполитанский.
После окончания совета, несмотря на поздний час, Бонапарт уединился с Каранелли. В деревенском доме, определенном под ночлег императора, они рассматривали разложенную на столе карту.
— Кстати, почему ты не выполнил мой приказ? Я же велел тебе вмешаться, если что-то пойдет не так.
— Ошибка Мюрата понятна любому полковнику. После первых неудачных атак кавалерия должна была обойти русскую колонну и идти в Смоленск. А дивизию оставить Даву и артиллерии. Это видели все. И Ней, и Даву говорили об этом не раз. Но Мюрат никого не хотел слушать. Я приехал слишком поздно, чтобы вмешиваться. Не думаю, что мне бы удалось отправить его в Смоленск.
— Пожалуй… — Наполеон произнес это задумчиво. — Но день мы сегодня потеряли. Надеюсь, это еще не крушение плана.
Император наклонился над картой.
— Если я правильно понимаю дислокацию противника и данные твоей разведки абсолютно верны, то ближайшие войска русских сейчас находятся на другом берегу в десяти лье от города. Мы почти вдвое ближе. Несомненно, командир этой дивизии отправил гонцов, но это почти двадцать лье. Сейчас посыльные докладывают Барклаю о том, что мы на этом берегу. Русские уже встали на ночлег. Значит, выйдут часа через два. Утром Мюрат пойдет на Смоленск. Он опередит русских часов на пять. Задача у него несложная — взять город. Надеюсь, остатки русской дивизии не смогут оборонять большую территорию. Мы перережем дорогу на Москву. Наши пехотные дивизии подойдут вечером. А основные силы русских — только послезавтра. И генерального сражения им уже не избежать.
Наполеон замолчал, погрузившись ненадолго в свои мысли. Потом добавил задумчиво:
— Не нравится мне потеря сегодняшнего дня.
— Это случайная потеря. Думаю, что наши неприятности закончатся на этом.
— Надеюсь! Хотя на войне не бывает случайностей без последствий.
VI
Наполеон, как всегда, оказался точен в расчетах. За исключением одной мелочи. Нет, разумеется, он был бы абсолютно прав в своих предположениях, если бы речь шла о любой европейской армии. Но не русской.
Воюя уже второй десяток лет, он никак не мог привыкнуть, что ее действия порой непредсказуемы по причинам, которых просто не может быть, исходя из обычной логики. Двигаясь на врага, имея за спиной город, в котором можно оставить раненых и больных, оставить все, что мешает двигаться в удобном темпе, нет никакого смысла растягивать войска. Основные силы должны быть сжаты в кулак. Но корпус Раевского, вопреки здравому смыслу, опоздал с выходом и покинул город, когда солнце уже клонилось к закату. А потому и расположился на ночлег всего в двенадцати верстах от Смоленска, а не в сорока, как полагал Наполеон.
В то время, когда император разговаривал с Луи, генерал Раевский, уже получил донесение, что французы идут по другому берегу Днепра. Отправив вестовых к Барклаю, он срочно поднял корпус и повел его назад в город. Эта вторая случайность — поздний выход Раевского из города — опять обернулась против французов. Две случайности превратились в серьезную неприятность. Смоленск теперь оказался занят не только полуразбитой дивизией Неверовского, которая просто не в состоянии была оборонять стены крепости протяженностью более шести верст, но и корпусом Раевского. И хотя силы Наполеона почти в десять раз превосходили число защитников Смоленска, войти в город походным маршем стало невозможно.
