Я знаком велел Юлию ехать. Анна терпеливо ждала, пока я раскурю вторую сигарету. Передо мной открывался сразу ряд заманчивых перспектив. Влезть одновременно в несколько интересных и секретных дел, в благодарность за помощь и информацию вытямжить у органов право на кое-какой эксклюзивчик, а главное — в течение всего «сотрудничества со следствием» находиться в непосредственной близости от следователя по делам о преступлениях в области искусства Анны Моисеевны Берг. Но я прекрасно знал, что ей ничего не стоит вытянуть из меня сведения, даже не пообещав ничего взамен, и я останусь лишь с моим длинным носом и очередной подпиской о неразглашении.
— Вы правы, я кое-что знаю о риммианских гобеленах… — согласился я, решив, что игра стоит свеч. — Я буду говорить, а вы меня поправляйте. — Она кивнула. — Эти гобелены — скорее скульптура. Мастер берет кусок риммианского руанита…
— Роанита, — не удержавшись, заметила Анна, и я с радостью констатировал, что она приходит в себя.
— Так вот, мастер впадает в транс, погружает руки в материал и вылепляет гобелен. Как только к мастеру возвращается сознание, материал затвердевает и приобретает структуру, очень сходную со структурой плотной ткани. Кроме того, насколько я знаю, риммианский роанит и горит так же, как гобелен.
Анна молча кивнула, ожидая развязки.
— Поэтому я и утверждаю, что гобеленов Суо в кабинете Отто Штоффе не было. То, что висело у него на стенах, не сгорело, а превратилось в маленькие черные камешки, приблизительно похожие на этот.
Я вынул из-за пазухи мешочек, вытряхнул на ладонь саломарский камень и протянул между передними креслами, чтобы моя собеседница могла рассмотреть его.
— В такие камешки? Откуда он у тебя? — Анна впилась глазами в талисман мертвого дипломата.
— Оттуда. Где взял, там больше нет. — Я чувствовал себя хозяином положения. У меня в руках оставалась единственная ниточка расследования Анны, и я почувствовал, что, потянув за эту ниточку, я могу сделать первый уверенный шаг в жизнь следователя Берг, женщины, которая мне необходима.
— Отдашь на денек в лабораторию? — Анна погладила камень кончиками пальцев, и я почувствовал, как по моей руке разлилось тепло.
— Предлагаю шантаж. — Я поцеловал ее пальцы и, поймав ее ладонь левой рукой, правой сунул камешек обратно в мешочек. — Сегодня мы ужинаем вместе, и, возможно, завтра я и мой камень с утра поступим в твое безграничное распоряжение.
Я пожалел, что не могу перебраться на заднее сиденье. Все пространство рядом с Анной занимала корзинка Экзи. Анна улыбнулась и отняла руку.
— А можно только камень, без владельца?
— Нет, отныне мы неразделимы, — парировал я.
Кажется, я выбрал верный путь. Сердце моей дамы надо брать только штурмом. Прекрасная Анна явно неравнодушна к наглецам, а если так — я тот, кто ей нужен.
Но все было слишком хорошо, чтобы продолжаться вечно. В кармане заверещал мобильник. Моя собеседница мгновенно пришла в себя. Раковина захлопнулась, а жемчужина осталась внутри.
Я поднес трубку к уху.
— Шатов, — заревел Михалыч, — где ты, ленивая скотина?
— В «Скорой», — спокойно соврал я. В конце концов, если бы не мое красноречие, я сейчас был бы именно там.
— Это хорошо, что ты уже в «Скорой», — орал мой начальник, — не придется вызывать, когда я до тебя доберусь! Скажи мне, почему все газеты уже сляпали экстренные выпуски об убийстве саломарца, на каждой странице я нахожу твои фамилию и имя, а у меня на столе до сих пор нет отчета о происшедшем? Не стану слушать оправданий — завтра чтоб была статья, причем такая, какую не выдавить из себя всем журналистам города, вместе взятым, иначе я за себя не отвечаю, Носферату…
Я остолбенел. Муравьева должны были продержать взаперти не менее трех дней.
Ответ напрашивался сам собой — Насяев. Профессор все-таки подставил своего бровастого коллегу, а теперь отдал историю на растерзание журналистам. Павлу Александровичу, по всей видимости, очень нежелательны дружеские отношения с Саломарой. Профессор-физик против целой планеты? Вряд ли.
Назрела необходимость подумать и во всем разобраться. Но голова гудела как улей, все системы организма выбросили белый флаг и кричали «аларм!», а те, что уже не могли, — только мигали по всему телу круглыми красными лампочками. Анна тоже выглядела не лучше, а когда раздался звонок ее мобильного, и вовсе на мгновение побледнела и откинулась на спинку заднего сиденья. Но через мгновение, собравшись с силами, приняла вызов. Она сказала только «Берг слушает», а после лишь кивала, хотя собеседник не мог видеть ее кивков, и изредка произносила дежурное «да» и напряженное «так точно».
Я понял, что, как бы мне ни хотелось, разговор придется отложить. После отравления, взрыва, пожара и боевых действий на личном фронте моей силы воли хватило лишь на то, чтобы, ослепительно улыбнувшись поглощенной чьим-то телефонным монологом Анне, попросить Юла выгрузить меня и корзинку с Экзи возле родного дома, а следователя Берг доставить туда, куда она пожелает.
Но не успел я дотащить свое бренное тело до входной двери, как услышал стук каблучков.
— Шатов, не смей запирать дверь перед моим носом, — угрожающе прошипела она, хотя вид у моей возлюбленной был скорее измотанный, чем озлобленный. Я укоризненно и устало посмотрел на Юла. Тот только пожал плечами, мол, удержать не смог, разбирайся сам.
— Не смею, — честно признался я. — Даже в мыслях не было. Тебя же вроде начальство требует? Нет?
— Во-первых, Носферату Александрович, — сердито объявила она, — начальство требует не меня, а от меня. И требует, чтобы я ни на шаг не отходила и ни на миг не упускала из виду такого ценного свидетеля. Уверен, ты даже знаешь того, под чьим началом тебе и мне теперь работать, потому что ты ему звонил меньше часа назад из квартиры господина Штоффе.
— Санек? — удивленно проговорил я, с ужасом понимая, в какую непростую игру влез.
— Это во-первых… — Анна сделала вид, что не услышала моего вопроса. — Во-вторых, давно ли мы стали на «ты»?
— Во-первых, рад, что у меня теперь такое грозное сопровождение, во-вторых, на «ты» мы перешли в тот самый момент, когда ты хлестала меня, лежащего на газоне, перчаткой по физиономии. Но я, как джентльмен, решил дать даме время привыкнуть к этой значительной перемене в наших отношениях. — Не обращая внимания на недовольное фырканье моей новой коллеги, я отвернулся, поставил корзинку с Экзи на ступеньки и стал ковыряться ключом в замке. Экзи, которому снова стало хуже — поделом, нечего жрать тухлую саломарятину, — сполз с подушки, и его тотчас стошнило. Я проигнорировал страдания пса и продолжил попытки отпереть дверь. По моим предположениям, маман должна была в этот момент устраивать дядю Брутю в стационар, а пускаться в дверях в объяснения с Мартой мне не хотелось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
