— Это во-первых… — Анна сделала вид, что не услышала моего вопроса. — Во-вторых, давно ли мы стали на «ты»?
— Во-первых, рад, что у меня теперь такое грозное сопровождение, во-вторых, на «ты» мы перешли в тот самый момент, когда ты хлестала меня, лежащего на газоне, перчаткой по физиономии. Но я, как джентльмен, решил дать даме время привыкнуть к этой значительной перемене в наших отношениях. — Не обращая внимания на недовольное фырканье моей новой коллеги, я отвернулся, поставил корзинку с Экзи на ступеньки и стал ковыряться ключом в замке. Экзи, которому снова стало хуже — поделом, нечего жрать тухлую саломарятину, — сполз с подушки, и его тотчас стошнило. Я проигнорировал страдания пса и продолжил попытки отпереть дверь. По моим предположениям, маман должна была в этот момент устраивать дядю Брутю в стационар, а пускаться в дверях в объяснения с Мартой мне не хотелось.
Но, как гласит одна малоизвестная пословица, помяни немца на ночь и тяни руки в гору. Марта явилась почти следом за моими невеселыми мыслями о ней. Она отперла дверь, избавив меня от угрозы сломать ключ в замке, но явно не торопилась впускать в дом. С танковым лязгом тряхнув накрученной на доисторические термобигуди сединой, Марта кинулась к измученному тошнотой Экзи.
— О, маленький собак! Бедный маленький собак! — запричитала она. И тотчас обрушила на меня поток негодования, совершенно не замечая стоящую рядом Анну Моисеевну: — Бессердечный человек! Я не стану работать в этом доме! Он умирает, а ты ничего не сделал!
Я не стал объяснять ей, что еще полчаса назад ее маленький собак был как кудрявый огурчик и едва не покалечил Юла. Я просто вытащил трясущимися пальцами последнюю сигарету, раскурил, подхватил на руки вялого фокса и сунул сигарету ему в пасть. Он закашлялся и попытался укусить меня за палец.
— Фашист! — крикнула Марта и рванула у меня из рук лохматого пациента. Экзи попытался взвизгнуть, но только горестно засопел, а мы с Мартой едва не скатились с крыльца.
— Это что за цирк? — Видя, что мы вот-вот дойдем до членовредительства, Анна решила вмешаться, и, несмотря на то что делала это с видимой неохотой, ее голос звучал так строго и холодно, что Марта выпустила собаку.
Я покачнулся и едва не упал, но следователь Берг, даже немного оглушенная взрывом, не утратила профессиональной реакции и успела поддержать меня под руку, не позволив выронить пса.
— Следователь Анна Моисеевна Берг, полиция, — тем временем отрекомендовалась Анна опешившей Марте, которая тотчас примолкла и метнула в меня гневный взор, в котором читалось «допрыгался, мучитель животных, полиция».
— Это не цирк, — отозвался я. — Это терапевтический курс. Если коротко, и я и собака отравлены одним очень специфическим ядом, действие которого частично нейтрализуется никотином. Поэтому, чтобы не отправиться к праотцам, я все время курю. Затолкай в эту лохматую рожу сигарету — и он будет бегать как новенький.
Анна посмотрела на меня с недоумением и жалостью.
— Видимо, здорово тебя приложило, может, ядом, может, взрывной волной, но думать ты окончательно разучился. Укол ему нельзя было сделать?
— Так ведь лошадь убивает, — попытался оправдаться я и понял, что это прозвучало не особенно умно.
— Да-да, а хомяка рвет в клочья, — пробормотала Анна, — посветите мне, фрау Марта.
Та покорно приняла из рук доблестной полиции фонарик и замерла в позе канделябра, освещая площадку крыльца, а укротительница домработниц принялась копаться в своей сумочке. Наконец она нашла то, что искала, вынула из моих рук Экзи, перевернула его и налепила на розовый живот пса пару никотиновых пластырей.
— Бросаю, — ответила она моему изумленному взгляду. — Но курить хочется адски. Шатов, найдется сигарета для дамы?
Я похлопал по карманам, продемонстрировал пустую пачку и развел руками:
— Дома.
Анна строго глянула на загородившую нижние полтора метра дверного проема домработницу. Перевела взгляд на собаку в своих руках и передала это сомнительное сокровище старушке. Пес пару раз вильнул хвостом. Жизнь возвращалась к Экзи с каждой минутой. Моя спасительница вложила в руку Марты запасные пластыри.
— Теперь, когда ветеринарные услуги больше не требуются, мы можем войти в дом? — спросила она ледяным полицейским тоном, и Марта поспешно ретировалась, унося пса. — А в-третьих, — продолжила она, словно безобразной сцены на крыльце и не было, — я веду дело. Один из основных свидетелей, пользуясь замешательством, вызванным у представителя правоохранительных органов, то есть у меня, воздействием взрывной волны при самоликвидации андроида, пытался десять минут назад улизнуть от следствия. Так вот — не выйдет, Шатов. Пока я не получу необходимых сведений, камня для лабораторных анализов, а главное, приказа от тех, чье внимание ты умудрился на себя обратить, я буду с тобой денно и нощно, как призрак отца Гамлета…
— Перспектива, связанная с нощно, меня особенно привлекает. — Я, рывком собрав последние и предпоследние силы, сгреб разбушевавшуюся представительницу органов в охапку, втащил в прихожую и поцеловал. Для кино этот эпизод вряд ли годился. Думать о внешней эстетике и технике я не хотел, да и не смог бы. Я просто уже давно тайком пожирал глазами эту женщину, как наркоман рекламу стирального порошка, отчетливо понимая, что мечты не имеют ничего общего с суровой реальностью. Я просто чувствовал, что если не поцелую ее сейчас — случится что-то страшное. Но, к моему величайшему огорчению, оказалось, что страшное уже давно случилось — оно стояло, тактично покашливая, у меня за спиной.
— Мама, — жизнерадостно воскликнул я, оборачиваясь, — все-таки есть свои минусы в житье с родителями… Как там дядя Брутя?
Моя драгоценная маман, завернутая в длинный шелковый халат и с туго накрученными бигуди, жестом палача похлопала по ладони феном.
— Брут чувствует себя значительно лучше. Но… Ферро, что я вижу? — угрожающе проговорила она. — Еще сегодня днем ты возлежал на кровати в виде почти бездыханного тела, а уже через пару часов рвешься к новым высотам на интимном фронте. У тебя же рецидив может случиться в любую минуту… Или, может быть, ты супермен, инкарнация Ахиллеса, так я тебе сейчас быстро пятку нащупаю…
— Мама, разреши представить тебе нашу гостью, — начал я умиротворяюще, но из-за моей спины из полутьмы прихожей появилась Анна.
— Саломея Ясоновна, — весело заверила она, бросаясь к моей родительнице, — ваше чадо в полной безопасности. Прошу прощения, что не поздоровалась с вами сегодня в космопорту, не узнала вас в боевой раскраске.
— Анечка, — возопила маман, распахивая объятья, — не ожидала, что вас интересуют мужчины с такой репутацией, как у моего сына.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
