Она заколебалась.
— Просто, гм… офицер и джентльмен не может прямо так взять и броситься на свою даму. Сперва… надо сесть. Устроиться поудобнее. Немного побеседовать, выпить вина, послушать музыку… расслабиться. Ты едва согрелась. Вот, садись сюда, здесь теплее. — Он усадил ее поближе к разломанной трубе, опустился на колени рядом и попытался размять ей шею и плечи. Напряженные мускулы под пальцами были точно каменные. Пытаться придушить ее явно бесполезно.
«Поверить не могу. Заперт в подвале Риоваля вместе с сексуально голодным подростком-вервольфом. На эту тему в моих учебниках в Имперской академии не было ни слова…» Он снова вспомнил про свое задание: доставить на «Ариэль» живой ее левую икроножную мышцу. «Доктор Канаба, если я останусь в живых, мы об этом еще поговорим…»
Ее голос был приглушенным от горя и от того, что слова произносились губами столь странной формы. — Ты считаешь меня слишком высокой.
— Вовсе нет. — Он взял себя в руки; лгать можно и быстрее. — Я обожаю высоких женщин, спроси у любого, кто меня знает. Кроме того, какое-то время назад я сделал приятное открытие: разница в росте важна лишь пока стоишь. А когда мы ложимся, это становится, гм, не такой уж проблемой. — В мозгу его невольно промелькнуло все, что он за свою жизнь успел узнать о женщинах методом проб и ошибок — в основном ошибок. И это было душераздирающе. Чего же хотят женщины?
Он поерзал на месте и с серьезным видом взял ее за руку. Она глядела на него в ответ с такой же серьезностью, ожидая… инструкций? В этот момент до Майлза дошло, что перед ним — его первая девственница. Несколько минут он просто улыбался ей в полном оцепенении. — Девятая… ты ведь не делала этого прежде, да?
— Я смотрела видео. — Она задумчиво свела брови. — Обычно начинают с поцелуев, но… — она махнула рукой, показывая на свой неправильный рот, — ты, наверное, не захочешь.
Майлз попытался не думать про недавнюю крысу. В конце концов, она несколько дней голодала. — Видео может быть очень обманчиво. Для женщины — особенно в первый раз — нужен опыт, чтобы разобраться в реакциях собственного тела. Так говорили мне мои друзья-женщины. Я боюсь, что могу сделать тебе больно. — «И тогда ты выпустишь мне кишки.»
Она поглядела Майлзу в глаза. — Все нормально. У меня очень высокий болевой порог.
«А у меня — нет».
Это безумие. Она безумна. И он безумен. И все же ощущал, как его исподволь очаровывает это предложение — точно колдовской туман поднимается из живота к мозгу. Сомнений нет, женщины выше ему никогда не встретить. Не одна знакомая обвиняла его в том, что он любит штурмовать вершины. Может он хоть раз преуспеть в подобной привычке?…
«Черт, надеюсь, она хорошо отмылась». Девятая была не лишена некоего… нет, «обаяния» было бы неподходящим словом, — некоей красоты, которую находишь в сильном, подвижном, состоящем из одних мускулов и работоспособном теле. Как только привыкнешь к масштабу. Она излучала мягкое тепло, которое он ощущал даже со своего места. «Животный магнетизм?» — подсказал наблюдатель, задвинутый в самый дальний угол сознания. Что бы ни это будет, оно окажется изумительно.
В голове у него всплыл один из любимейших афоризмов матери. Она обычно говорила: «Все, что стоит делать вообще, стоит делать хорошо».
Голова у Майлза кружилась, как у пьяного. Он отбросил костыли логики ради крыльев вдохновения.
— Что ж, доктор, — услышал он собственное безумное бормотание, — начнем эксперимент…
Целовать женщину с клыками было определенно новым и необычным ощущением. Поцелуй, который она вернула, — а она быстро училась — оказался еще необычнее. Она в экстазе обхватила его обеими руками, и с этого момента он в каком-то смысле потерял контроль над ситуацией. Хотя чуть погодя, оторвавшись, чтобы глотнуть воздуха, он поднял глаза и спросил: — Девятая, а ты никогда не слышала про паучиху «черная вдова?
— Нет, а что это?
— Неважно, — легкомысленно отмахнулся он.
Все получилось весьма неловко и неуклюже, но искренне, и когда на ее глазах появились слезы, то от радости, а не от боли. Она осталась чудовищно (а как же еще?) им довольна. А Майлз так расслабился, что и правда заснул на пару минут, положив голову ей на грудь.
И проснулся со смехом.
* * *
— А у тебя и правда изящные скулы, — заявил Майлз, очерчивая пальцем линию ее щеки. Она потянулась за прикосновением, стараясь прижиматься одновременно и к Майлзу, и к горячей трубе. — Одна женщина у меня на корабле носит волосы заплетенными в косу на затылке — вот так тебе бы очень пошло. Может, она тебя научит.
Она оттянула прядь волос и скосила глаза, словно пытаясь рассмотреть ее несмотря на спутанный колтун и грязь. Потом сама коснулась его лица. — Ты такой красивый, адмирал.
— Ха? Я? — Он мазнул рукой по собственной физиономии: отросшая за ночь щетина, резкие черты лица, давние морщины боли… уж не мой ли предполагаемый чин ее ослепил?
— Лицо у тебя очень… живое. А глаза видят то, на что смотрят.
— Девятая… — Майлз откашлялся, сделал паузу. — Проклятье, это же не имя, это номер. А что случилось с Десяткой?
— Он умер. — «Наверное, я тоже умру», безмолвно договорили странного цвета глаза прежде, чем она прикрыла их веками.
— Тебя всегда звали только Девятой?
— Есть длинная строка биокомпьютерного кода — это мое обозначение.
— Ну, паспортные номера есть у всех нас. — У Майлза их было два. — Но это же чушь! Я не могу звать тебя Девятой, как робота какого-то. Тебе нужно настоящее имя; имя, которое тебе подойдет. — Он откинулся на ее обнаженное горячее плечо — действительно, точно печка; про ее обмен веществ сказали чистую правду, — и медленно расплылся в улыбке. — Таура!
— Таура? — нараспев и чуть искаженно выговорили длинные губы. — Для меня это слишком красиво!
— Таура, — твердо повторил он. — Красиво, но сильно. Полно тайного смысла. Превосходно. Кстати, насчет тайн… — Не пора ли рассказать, что именно подсадил ей в левую икру доктор Канаба? Или ей будет больно — как женщине, за которой ухаживали ради денег или титула… Майлз не мог решиться. — Я считаю, теперь, когда мы узнали друг друга получше, пора нам отсюда выбираться.
Она оглядела мрачную темноту вокруг. — Как?
— Вот это нам и нужно сообразить. Признаюсь, вентиляционные каналы так и лезут в голову. — Не труба с горячим воздухом, конечно. Ему пришлось бы не один месяц голодать, чтобы в нее пролезть, а кроме того, там бы он сварился.
Он встряхнул и надел черную футболку — в штаны он влез сразу, как проснулся, каменный пол при прикосновении безжалостно высасывал тепло из живого тела, — и со скрипом поднялся на ноги. Боже. Он становится староват для такого рода дел. А у этой шестнадцатилетки просто божественная способность восстанавливать силы. На чем он сам валялся в шестнадцать? Да, на песке. Он поморщился, вспомнив, как это бывает, когда песок попадает в кое-какие чувствительные складочки и трещинки. Может, холодный камень не так уж плох.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
