– Здравствуй, Грейс, – сказал отец, чуть приобняв дочь. – Ну и вырос же он!
– Это точно. Честное слово, иногда прихожу утром его будить, и кажется, будто Генри за ночь еще подрос. Скоро на кровати помещаться перестанет. Прямо прокрустово ложе.
– Ну, у вас все не так драматично, как в древнегреческом мифе, – возразил отец. – Джонатан успевает к ужину? Или задерживается в больнице?
Грейс забыла позвонить Еве и предупредить, что Джонатан не придет. Грейс сразу почувствовала себя больной.
– Точно не уверена, – смущенно выговорила она. – Может, и придет.
Грейс сказала себе, что, строго говоря, не лжет. Вдруг случится маленькое чудо, и Джонатан действительно придет?
– Хорошо, – произнес отец. – Холодно сегодня, правда?
Разве? Грейс, наоборот, было жарко. Под шерстяным воротом свитера чесалась шея. Грейс посмотрела на безупречно причесанные серебристо-белые волосы отца, не доходящие ровно полдюйма до воротника тяжелого пальто. Ева стригла его сама длинными острыми ножницами. Этим умением она овладела еще в первом браке. Покойный муж разделял любовь Евы к экономии, хотя оба были людьми обеспеченными. Супруги обожали искать новые способы потратить как можно меньше денег.
Грейс даже несколько раз позволила Еве подстричь Генри. Ева первой замечала, когда длина становилась «неприличной» – впрочем, ее этот вопрос волновал гораздо больше, чем других членов семьи. Кроме того, Еве почему-то доставляло удовольствие стричь единственного внука своего мужа. Вдобавок она очень хорошо владела ножницами. Четко и деловито щелкая лезвиями, Ева ходила вокруг того, кого стригла, и волосы только успевали падать на плиточный пол хозяйской ванной. Еве вообще нравилось обнаруживать «беспорядок», чтобы потом радостно его устранять.
Следуя за папой в подъезд, Грейс вынуждена была признать, что Ева хорошо заботится о нем. Впрочем, эта мысль приходила ей в голову неоднократно. Увы, простой вывод никак не мог заставить Грейс полюбить мачеху, и эта мысль ее тоже посещала неоднократно.
– Карлос, – обратился отец к лифтеру, когда тот закрыл решетчатую дверцу лифта, – ты ведь помнишь мою дочь и внука?
– Здравствуйте, – произнесли Грейс и Генри почти хором.
– Добрый вечер, – ответил Карлос, не сводя глаз со сменяющих друг друга номеров этажей. Лифт в доме был старый, и управление им требовало определенных навыков и усилий. Чтобы кабина остановилась на нужном этаже, точно вровень с дверьми, надо было постараться.
Как обычно, вся семья ехала в полном молчании. Наконец добрались до четвертого этажа. Лифтер распахнул перед ними дверцу и пожелал приятно провести время. Генри наклонился и отстегнул поводок от ошейника Карла. Пес весело припустил к двери. Их на маленькой площадке было всего две. Как только отец шагнул на порог, до Грейс и Генри сразу донесся запах моркови.
– Привет, бабушка, – поздоровался Генри, вслед за Карлом заходя на кухню.
Отец снял пальто, потом помог раздеться Грейс и повесил верхнюю одежду на вешалку.
– Будешь что-нибудь пить? – предложил он.
– Нет, спасибо. Но ты, если хочешь, не стесняйся…
Как будто отцу нужно разрешение Грейс.
В первый раз она побывала в этой квартире через год после свадьбы с Джонатаном, и с тех пор здесь ничего не изменилось. Надо сказать, ужин в тот раз предстоял весьма напряженный. Грейс и Джонатану предстояло познакомиться с дочерью и сыном Евы, а также их мужем и женой. Ребекка была всего на два-три года старше Грейс и только что родила второго сына (мальчик был в одной из спален, и весь вечер за ним присматривала няня). Для такого случая все семейство специально прибыло из самого Гринвич-Виллидж[28]. А сын Евы Рейвен и его раздражительная супруга Фелиция проживали на Шестьдесят седьмой улице, но уже тогда собирались эмигрировать в Израиль. В этот вечер всех троих «детей» собрали для того, чтобы в торжественной обстановке сообщить – их родители намерены вступить в официальный брак. Была назначена дата свадьбы – через два месяца. Более того, отец согласился на нечто совершенно небывалое – оставить фирму на целых два месяца, чтобы отправиться в долгое свадебное путешествие по Италии, Франции и Германии.
Трудно сказать, у кого из «детей» новость вызвала меньше энтузиазма. Грейс, конечно, была рада за папу. Хорошо, что он нашел спутницу жизни. Да и Ева с самого начала проявляла по отношению к нему много заботы и внимания, быстро и четко организовав быт Фридриха Рейнхарта. К сожалению, после смерти матери Грейс сам он с этой задачей не справлялся и явно нуждался в помощи. Однако Грейс, как ни старалась, теплых чувств к Еве испытывать не могла. Увы, вряд ли она когда-нибудь проникнется к мачехе привязанностью. Да и дети Евы уже с первого взгляда не внушали симпатии.
Ужин состоялся в Шаббат[29]. Ребекка и Рейвен едва могли скрыть неодобрение, видя, как Грейс и Джонатан пренебрегают иудейскими ритуалами. Причем смущал их даже не вопрос веры. Религиозные чувства заинтересованных сторон значения не имели. Проблема была во внешнем соблюдении традиций, и в этом отношении Грейс с Джонатаном сильно отставали.
Перед тем как отправляться в гости, они заранее договорились, что будут выполнять все требуемые действия, а когда не уверены, как надо себя вести, – просто наблюдать и повторять. Однако эта парочка сразу раскусила трюк.
– Ты что, не помнишь кидуш?[30] – с плохо скрываемым презрением спросил Джонатана Рейвен. Общение и без того было прохладным, а после этого вопроса температура в столовой будто понизилась на несколько градусов.
– Боюсь, что нет, – дружелюбно и спокойно ответил Джонатан. – Иудеи из нас с Грейс никудышные. Когда был маленький, родители даже рождественскую елку наряжали.
– Рождественскую елку?.. – повторила Ребекка. А ее муж, тоже инвестиционный банкир, не постеснялся скривить губы. Грейс сидела молча, как самая настоящая трусиха, и ни слова не сказала. Так же как и отец. А ведь они тоже праздновали Рождество – с марципаном, музыкой Генделя и десертами из кондитерской «Уильям Гринберг». Эти праздники они устраивали все ее детство и получали от них большое удовольствие.
Пока Грейс предавалась воспоминаниям, Ева вместе с Генри и Карлом вышла в коридор и вежливо чмокнула Грейс в обе щеки.
– Генри сказал, что Джонатан не придет, – проговорила мачеха.
Грейс взглянула на сына. Тот наклонился, гладя равнодушного даксхунда. Собака полностью игнорировала все попытки Генри подружиться. Лицо Евы отражало сдерживаемое из чувства приличия недовольство. Нарядилась хозяйка в одну из своих многочисленных кашемировых «двоек». В ее гардеробе были богато представлены все оттенки бежевого, от почти белого до почти коричневого. Но в основном Ева предпочитала желтовато-бежевый – именно в этот цвет она была одета сегодня. «Двойки» ей очень шли – во-первых, открывали изысканные ключицы, а во-вторых, выгодно демонстрировали грудь Евы, которая, несмотря на впечатляющие размеры, совершенно не обвисла. А ведь хозяйке было шестьдесят два года.
– В чем дело? – спросил отец. Он только что вернулся от расположенного в гостиной бара с графином виски.
– Похоже, Джонатана к ужину можно не ждать, – сухо пояснила Ева. – Мы ведь, кажется, договорились, что ты заранее позвонишь и скажешь, если он не приедет.
Это была правда. Грейс действительно обещала позвонить. Но неужели ее промах настолько серьезен, что заслуживает ледяной волны осуждения?
– Извини, Ева, – принялась оправдываться Грейс. Оставалось только уповать на весьма сомнительный проблеск милосердия со стороны сурового судьи. – Мне очень жаль. Совершенно вылетело из головы. И вообще, я все ждала, когда Джонатан позвонит… думала, вот-вот…
– Ждала, когда позвонит? – Вид у папы стал почти оскорбленный. – Не понимаю. Разве ты не можешь сама позвонить собственному мужу?
Грейс устремила на папу и Еву предостерегающие взгляды, однако постаралась скрыть раздражение. Потом спросила Генри, много ли задали в школе.
– Только по основам науки, – ответил сын. Генри сидел на полу и чесал за ушами у неблагодарного Карла.
– Тогда пойди в кабинет и по-быстрому все сделай.
Генри встал и вышел. Собака осталась.
Грейс рассудила, что лучше всего преподнести новости непринужденно, будто ничего особенного в ее семейной жизни не происходит. Вдруг случится чудо, и отец с Евой для разнообразия оставят Грейс в покое?
– Джонатан куда-то запропастился, – проговорила Грейс с напряженным смешком. – Если честно, понятия не имею, где он. Вот такая незадача.
Отец с Евой, конечно, на этом не успокоились. Супруги переглянулись. С ледяным выражением на лице, которому позавидовала бы Снежная королева, Ева развернулась на каблуках и вернулась на кухню. Грейс осталась наедине с папой. Тот продолжал сжимать в руке графин. Вид у отца был почти разъяренный.
