За девицами легкого поведения и нелегкой судьбы заходили господа из бывшего бизнес-квартала, все как один высокие и лысые, в потертых, но все еще элегантных плащах, и несколько мелких деловых азиатов. Эти были трудноразличимы на взгляд и приторговывали в палатках на Мэй-корт преимущественно нелегальным софтом: от диффузных нейроинтерфейсов, принимаемых орально, до глюкеров под разъем Reartrusion, устанавливаемый на копчике.
Почти все посетители особо не торопились в дальнейший тур по злачным местам. Хозяин бара удерживал публику нехитрым образом; любого, кого замечали в двух соседних барах, обратно уже не пускали. В общем, здесь неторопливо пили, курили шишу через немытые мундштуки, договаривались о неприглядном сексе и толкли всякие тупости.
Около десяти вечера появился коротышка Дженер Большое Ухо, которого все знали как осведомителя полиции – те, кто ему не проставлял, рано или поздно оказывались в участке, а в кармане у них находили дозу какой-нибудь нелегальной дури. Дженер-то и сказал, что с полуночи в городе вводится полный карантин, но уже после того как разом влил в пасть три рюмки отдающего сивухой немецкого «корна». Карантин с запретом выезда как с городской территории, так и из своего квартала.
– Это что, болезнь какая приключилась? – с брезгливой миной на лице-тарелке спросила Жир-Краса.
Брезгливость не была искренней. Ей-то любой карантин оказался б на пользу – это ж значит, что потенциальным клиентам будет некуда деваться. Многие пренебрегали Жир-Красой, ведь она была заражена техноплесенью. Нанорепликант, который вместо того, чтобы чистить заболоченные и загрязненные водоемы, предпочел размножаться на кожных покровах человека, особенно такого, что имеет повышенную секрецию сальных желез. В общем, весело потреблял отслаивающиеся частички эпидермиса вместо того, чтобы, зажав нос, лезть в грязную лужу, как планировали его создатели.
Жир-Краса имела бронзовый оттенок кожи, напоминая памятник самой себе – «Неизвестной труженице панели». Поговаривали, что заразу она подхватила, потому что занималась этим самым с техманном[6]. Этих созданий никто вживую не видел, но ходили слухи, что «Монлабс» использует биомехов человекоподобного типа для исследования Зоны. Мол, тот Кощей, который сидел во дворце на высокой скале, и заставил Жир-Красу трахаться с техманном.
– Иди, милая, поинтересуйся у мэра, – со всем старанием улыбаясь криво, сказал Дженер. – Но, думаю, Джулиано знает не больше моего. Временные КПП будут располагаться в контейнерах, доставленных из «Монлабс». Вся фишка в контрольном оборудовании. Я заглядывал в один такой. Там штуки, что больше похожи на РЛС, чем на пробирки с реагентами.
– Что-то вышло из Зоны, – торжественно молвил Эрвин «Потертый» Кемпке.
Все знали его как сталкера, хотя лет уж тридцать тому, как он последний раз посещал Зону – тогда ему «стерло» там напрочь ногу.
Кемпке сосредоточенно почесал свой ножной протез. Поскольку искусственная нога была с осязательной обратной связью и многоканальными нейрошунтами, дело было приятным. Деньги за хабар кончились еще в прошлом веке, и на ремонт ноги в этой жизни Кемпке не мог рассчитывать. Так что скрипела она страшно и выдавала старого ловеласа всегда, когда он собирался закадрить девку.
– А что могло оттуда выйти? – недоверчиво спросил Нгуен Вставь-в-зад, торговец левым софтом перорального и ректального применения.
– Ты что не веришь ему, обезьяна? – вмешался Диллон Сорвиголова, судя по сапогам и шляпе, то ли ковбой, то ли киберковбой; впрочем, никто его не видел ни с конем, ни с консолью, поэтому неофициальная кличка этого парня была «совриголова». – Мой отец гонял таких, как ты, с ветки на ветку. И привез с войны гирлянды маленьких желтых ушей.
– Это мой отец убивал таких, как твой отец, пачками, – уверенно отразил вьетнамец. – Враги молили о пощаде, а он сперва мочился им на голову, потом вкладывал им в рот гранату с сорванным кольцом и ждал ровно до того момента, когда у них начинала разжиматься челюсть.
– Да заткнитесь вы, уроды, – рявкнул кто-то из заводских дядек, и грохнул по столу полуживым фаллосом. – Не то получите в лоб вот этим.
Оба препирающихся послушно сбавили тон, а Кемпке стал популярно излагать свое видение проблемы в стиле народного сказителя.
– Зону дразнили, как волка в клетке, и она вышла из себя. В смысле, разозлилась. Клетка-то была незакрытой. Институт этот сраный теперь пытается кинуть нас в пасть проблеме, которую сам и создал. У Зоны – легионы ползучих, колючих и шипучих демонов. Они будут разгрызать ваши кости легко и непринужденно как кексы, на горящих развалинах Хармонта.
Жир-Краса тут проявила свою образованность.
– А я читала в одной книжке, что Зона – это что-то вроде песочницы, в которой поиграли инопланетные малыши и оставили в ней какие-то свои игрушки, для нас очень опасные.
– Ты книжку читала? Одну? Первую строчку на первой странице, перед тем, как подтереть ею задницу. Или после того? – Кемпке задержал на лице, морщинистом как печеное яблоко, мудрую улыбку. – Зона – это тварь, которая рано или поздно вылезет из своей щели, чтобы переварить нас всех. И эта тварь мстительная.
Жир-Краса совсем не обиделась, ведь клиент всегда прав. И если ей не подвернется ничего более подходящего, то Кемпке проскрипит остаток ночи вместе с ней.
– А за что ей мстить, дорогой?
– Не называй меня дорогим, с меня ты больше десятки не получишь. Самый центр Зоны, которая называется Кухней, находится ровно на том месте, где было когда-то стойбище аборигенов. И которое стало их кладбищем после того, как там порезвились парни из «Объединенной железнодорожной компании», потому что ей понадобилась их земля. Стало быть, теперь духи загубленных туземцев заправляют Зоной.
– Мне кажется, что там нечто вроде двери, – сказал парнишка со следами дебилизма на лице, который оказался здесь впервые; видно, папаша подарил ему на день рождения пятьдесят баксов, потому он и решил поближе познакомиться с женским телом. Из всех девиц строила глазки ему только Жир-Краса, так что он старался вертеться около нее.
– Тебе сколько лет выходит, прыщавый? – окликнул его хозяин бара.
– Восемнадцать сегодня исполнилось, сэр.
– По законам нашего города употреблять крепкие напитки в общественных местах можно только с двадцати одного года. Так что бери бабу, никто по ней скучать не будет, бутылку и валите отсюда в скверик. Мне не надо неприятностей с полицей, она сейчас совсем дурная стала.
Опережая паренька, Дерек Мос вышел на улицу. После выпивки прохладный воздух, казалось, имел запах жженой резины. А что, если Дженер не врет? И в полночь все будет перекрыто карантином. Вдруг это вообще не карантин, а большая полицейская облава, тогда вырубят все проводные и беспроводные сети. Не зря ж Дженер молол про контрольные средства, напоминающие РЛС. Может и не РЛС, а РЭБ? А ведь завтра в тридцати милях от города его ждет Айша и коробка с пятью сотнями желтых гонконгских чипкойнов, которые равняются десяти штукам зеленых. А через неделю это будут все двадцать штук. Выбираться из города надо немедленно. Но как, его машина безнадежно разбита… значит, надо на мамулиной.
Мос лихо съехал на роликах, выдвинувшихся из подошвы, вниз по улице – далее начинался длинный ряд узких одноэтажных домишек, слипшихся боковыми стенами; второй подъезд – мамашин.
Когда вошел, то сразу угадал, что мамаша не с любовником – кабанистый Хорхе, торговавший поддельными свидетельствами о медстраховке, сегодня отдыхал от «своей старушки».
Когда они вдвоем, то всегда закидывались «фэлконом» – модельным наркотиком на основе нуклеопротеинов, превращающим даже самого отвратительного партнера, не исключая козла и жабу, в объект неутолимого вожделения. Но сейчас, судя по объемным голосам из гостиной: «Я люблю его. И его щупальца нашей любви не помеха. Наоборот, только помогают», – мамаша подвисла на сериал «Тентакли». И смотрела его одновременно с блокбастером десятилетней давности «Унитаз номер один». Объемника-гвизора у нее еще не было, но стереоэкраны-обои создавали общее впечатление сумасшедшего дома. Дерек заглянул в дверь гудящей от шума комнаты. Мамашины фотонические букли посверкивали из-за спинки дивана, слышался хруст чипсов, мерно перемалываемых тяжелыми автоматическими челюстями – однажды она случайно откусила себе фалангу мизинца. А прямо перед мамой огромный моллюск с завидным мастерством обрабатывал невинную блондинку, владелицу четырех сисек.
– Это ты, сыночек? – окликнула его миссис Мос, не оборачиваясь.
– Да, мам, я сегодня ночую у Перси, мы там «выпиливаем» на 3D-принтаке статуэтку, полный улёт – такая классная тетка выходит, Венера Милосская ее зовут. Просто зашел за зубной щеткой. Мне чужой противно пользоваться.
