мимо нескольких калифорнийских озер и в конце концов очутились в Ашленде, штат Орегон.
Там они пробыли с первых чисел июня до конца августа. Набоковы остановились в доме 163 по Мид-стрит. Когда не было бабочек, которых требовалось внести в каталог, Набоков подолгу писал «Лолиту», торопясь закончить роман; стоило Вере перепечатать страницы рукописи, как он тут же их сжигал. Наконец летняя орегонская идиллия завершилась, Набоковы отправились в обратный путь на восток мимо озера Дженни и через Гранд-Титон.
В Итаке они снова оказались в начале сентября, но на этот раз «Лолита» уже была близка к завершению.
ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ
История создания и публикации «Лолиты»
6 декабря 1953 года Владимир Набоков записал в дневнике[239], на странице, пестревшей отметками, которые в конце семестра он должен был выставить студентам, посещавшим его курс литературы: «Закончил „Лолиту“, которую начал ровно пять лет назад». Эта запись стала финишной чертой, которой он за эти долгие годы уже не надеялся достичь.
Чтобы оплачивать счета и летние поездки для охоты на бабочек, приходилось вести занятия в Корнелле. Прочие проекты также отвлекали писателя от работы над «Лолитой» – и переводы («Слово о полку Игореве»), и первая редакция автобиографии, которую опубликовали в 1951 году. Набоков отзывался о романе: «…сумей я полностью на нем сосредоточиться, был бы через год закончен»[240]. Но вместо этого он вынужден был писать произведение по частям, урывками, на карточках, сидя на пассажирском месте в машине или лежа ночью в постели.
Все лето 1953 года Набоков в путешествии упорно и лихорадочно писал, диктовал написанное Вере, «комкая отработанные страницы черновика и выбрасывая их в окно автомобиля или в отельный камин»[241]. Чтобы уж наверняка не забросить рукопись, над которой работал, ради новой идеи, осенью 1953 года Набоков писал по шестнадцать часов в день, а Вера читала за него лекции в Корнелле и проверяла экзаменационные работы.
Страницы множились, и Набоковым овладела тревога за рукопись. 29 сентября 1953 года в письме Кэтрин Уайт, редактору журнала New Yorker, Набоков назвал книгу «грандиозным, загадочным, душераздирающим романом, который я, спустя пять лет ужасных предчувствий и дьявольских ухищрений, более-менее завершил»[242]. Он не сомневался, что New Yorker не захочет опубликовать отрывок из романа, однако по договору обязан был показывать им первым все, что писал, к тому же Набоков всегда прислушивался к мнению Уайт, каким бы оно ни оказалось. Роман ей понравился, однако она подтвердила опасения Набокова: отрывок из такого романа печатать в журнале действительно нельзя.
Итак, книга была готова. Закончилась одиссея, начавшаяся, если вдуматься, даже не 6 декабря 1948 года, а по меньшей мере десятью годами ранее, с «Волшебника», – или в 1947-м, когда Набоков писал Уилсону: «Пишу сейчас… короткий роман о человеке, которому нравились маленькие девочки; называться он будет „Королевство у моря“».
Набоков и сам понимал, что его роман вызовет споры и даже возмущение. Неудивительно, что он пытался его уничтожить как минимум дважды (по крайней мере, насколько нам известно).
Первый раз это случилось осенью 1948 года[243]. Вот как описала этот эпизод Стэйси Шифф в биографии Веры: Набоков вынес рукопись в бочку для сжигания мусора на заднем дворе дома по Сенека-стрит в Итаке. Когда Вера поняла, что задумал Владимир, то бросилась за ним, чтобы помешать. Случайным свидетелем этой сцены стал один из студентов Набокова в Корнелле, Дик Киган, прибывший на место действия за несколько минут до Веры. Он видел, как Набоков принялся кидать в огонь страницы рукописи. «В ужасе Вера бросилась выхватывать, что могла спасти, из огня. Муж вознегодовал. „Пошел вон отсюда!“ – прикрикнула на него Вера. Владимир повиновался, Вера затаптывала огонь на спасенных ею страницах. „Это надо сохранить!“ – припечатала она».
Вере пришлось спасать рукопись от Владимира как минимум еще раз. Возможно, попытки Набокова избавиться от «Лолиты» были больше жестом, нежели реальным намерением. По словам Роберта Роупера, «Вера каждый раз бросалась спасать бумаги[244]: когда ее не было поблизости, Набоков огня не разводил». Рискуя навлечь на себя гнев мужа, Вера жертвовала собой ради рукописи и бесстрашно лезла в огонь, подобно Жанне д’Арк[245], чтобы спасти одно из величайших произведений литературы двадцатого века.
Впоследствии Набоков рассказывал в интервью журналу The Paris Review, что «однажды в 1950 году»[246] чуть не уничтожил рукопись. И снова Вера «остановила меня, уговорила не торопиться, все обдумать, когда я, одолеваемый техническими трудностями и сомнениями, нес первые главы „Лолиты“ к садовой бочке для сжигания мусора». Возможно, он перепутал даты и речь идет об инциденте, свидетелем которого стал Дик Киган. Или же был еще один случай, когда Вера спасла будущий роман.
«Лолиту» можно было отправлять в издательства[247], однако загвоздка в том, что Набоков не хотел выпускать роман под своим именем. Он уточнил у Кэтрин Уайт в том же письме, в котором спрашивал ее мнение, согласятся ли издатели на такое условие. Уайт ответила, что, «по ее опыту, все равно рано или поздно станет известно, кто автор». И все же Набоков хотел сохранить это в секрете – по тем же самым причинам, которые побуждали его сжечь дописанные страницы рукописи «Лолиты». Он полагал, что если станет известно, кто автор подобной провокационной книги, это повредит его литературной и преподавательской карьере.
Разослав рукопись «Лолиты» в нью-йоркские издательства, Набоков продолжал настаивать, чтобы публиковали ее под псевдонимом. Может, именно из-за его упорного стремления к анонимности издательства в тот первый раз не купили «Лолиту».
Редактор Набокова в издательстве Viking, Паскаль Ковичи, рукопись отклонил. Как и Джеймс Лохлин, глава издательства New Directions, в котором выходили «Подлинная жизнь Себастьяна Найта», «Смех в темноте» и «Николай Гоголь». Тот же вердикт вынесли Farrar, Straus и Simon & Schuster: они не могут позволить себе опубликовать роман, поскольку судебные издержки, связанные с возможными обвинениями в непристойности, обойдутся им слишком дорого. Джейсон Эпштейн из Doubleday хотел опубликовать «Лолиту», но президент компании, прослышав, о чем роман, категорически запретил.
Из контор издательств роман попал в литературные круги. Критик Эдмунд Уилсон прочел половину[248] и в письме признался Набокову, что роман вызвал у него сложные чувства («Мне он нравится меньше, чем все, что я у тебя читал»), – возможно, потому что напомнил о том, как самому Уилсону пришлось побороться с цензурой после публикации его сборника рассказов «Мемуары округа Гекаты», который запретили, а потом пустили на макулатуру. У бывшей жены
