Черт…
Дело. У меня очень и очень важное дело.
Хоть и простое, но важное.
Поэтому надо сосредоточиться на преодолении расстояния. Пустыня не прощает небрежности — она как настоящая женщина, капризно желает, чтобы все внимание было посвящено только ей одной. И если так не поступить, она может сильно обидеться… И это приведет к большой беде.
Проводя ладонями по шуршащему осыпающемуся песку, я взбирался на склон бархана-великана, не обращая внимания на скользящую мимо змею. Там впереди лежит мой город…
Глава двенадцатая
ЗОЛОТАЯ КЛЕТКА
Гору с наблюдательным пунктом на вершине я миновал уже в темноте. И это только играло мне на руку — я прошел не замеченным никем. Здесь я знал каждый камень, каждую песчаную кучу, каждую дыру в земле. Мне не был нужен свет для ориентировки.
Оставшийся километр до городской черты был преодолен за считаные минуты — я торопился. Очень сильно торопился, что вообще-то несвойственно мне. Но поделать нечего.
Упав на колени, я разгреб песок, обнажая металл люка. Сорвав ключ с шеи, провернул его в скважине замка. Отойдя чуть в сторону, вытащил из груды обломков пыльный булыжник, спрятал под него ключ, присыпал все песком. Вернувшись к люку, спустился в темную берлогу, пахнущую родным запахом.
Дома… Я дома. Я вновь дома…
Опустившись на кровать, минут десять сидел неподвижно, уронив руки, повесив голову, опустив плечи. Собирался с силами и мыслями, прогонял все заново в голове. Искал изъяны в плане и по-прежнему находил их в изобилии. Что ж… поделать нечего. Я сделал все что мог, упростил все как только мог, очистил от ненужной шелухи. Заповедь Тимофеича эхом звучала в моей голове: «Чем проще — тем лучше, чем проще — тем лучше». Куда уж теперь проще…
Мягко встав, принялся раздеваться. Содрал с себя защитную одежду из вараньей кожи, бросил ее на кровать. Из ящика достал рваные лохмотья, набросил на плечи эти нестираные тряпки — одежда моя и пострадала так вместе с моей кожей в одной из охотничьих вылазок. Таких дыр не зашить, но сейчас это только играло мне на руку.
На кровать же я выложил все метательные ножи, уложил рядышком лопатку, чуть поодаль опустил рюкзак. Из другого ящика достал три метательных ножа — не моих, сделанных грубо, воздух режущих из рук вон плохо. Заменил крепкую обувь расползающимися кедами, подвязанными бечевкой и проволокой. Вроде бы и все… Ах да… Из угла я достал пропитанный солярой рюкзак, завернутый в пакет. Достал его, развернул, забросил внутрь пару кусков мяса, баклажку с плещущейся на донышке мутной водой. Туда же поместил несколько безделушек, перочинный разболтанный нож, неработающие карманные часы, сломанную зажигалку и полупустой тюбик какого-то крема — немного намазал его на лоб и щеки. Прямо поверх песка, застывшего на моем лице сплошной коркой.
Все… Все…
Я постоял еще минуту, решил ничего не добавлять к облику. Еще несколько минут потратил на последние приготовления. А затем покинул берлогу, надежно закрыл люк, набросал сверху песка. Поправил на плече рюкзак, воняющий солярой и маслом, нащупал взглядом направление и сорвался на бег. Моя душа рвалась вперед, мое нутро требовало решить уже наконец это столь важное дело.
Пройдя насквозь через руины окраинного микрорайона, я пересек заваленную песком и мусором дорогу, круто свернул и, не останавливаясь, побежал дальше, хрипло крича и запаленно приседая через шаг:
— Битум! Я Битум! Братва! Быстрее пустите!
— Эй, замри, придурок! — гневно крикнул рослый мужик в рваной кожаной куртке, стоявший у стены из красного кирпича. За его спиной — еще десяток мужиков, вооруженных тесаками, парой ружей, арматуринами.
— Я Битум! Битум! — орал я, переходя на шаг.
— Пошел на хрен отсюда!
— Стой, Никло! — крикнул стоящий позади, быстрым шагом направляясь ко мне. — Это тот охотник, что ушел с бессадулинскими и русскими в пески! Тот Битум!
— Да! Да! — судорожно закивал я и со страхом взглянул через плечо. — Я только вернулся! Татарин прознал! Прознал! Послал людей!
— Вы вернулись? Вы уже вернулись? — заорал Никло, хватая меня за грудки и бешено тряся. — Отвечай, гнида! Уже вернулись? С грузом? Что привезли с собой? За чем ездили? Стволы хапнули? Огнестрелы хапнули, спрашиваю тебя, сопля ты гнойная!
— Я один, один вернулся, — ощерился я безумно. — Но мы дошли до места! Дошли! Там много чего! Ай много! Оружие! Оружие! И золото! Я знаю, где это место! Могу показать дорогу! Но не забесплатно! Ой, не забесплатно! Хочу двух девок прямо сейчас! Ящик настоящего коньяка! Три коробка травки! Прямо сейчас хочу!
— Я тебе сейчас харю вскрою вот этим ножом! — К моей щеке прижалось лезвие внушительного тесака, потекла кровь.
Я возмущенно заорал, задергался, захрипел:
— Режь! Режь! Только я знаю место!
— Стой, Никло! — зарычал старший. — Спятил? Ведите его внутрь! Быстро!
Два бугая подхватили меня с боков, приподняли над землей и словно кутенка с легкостью затащили внутрь. Несколько рук охлопали меня со всех сторон, забрали найденные ножи, сорвали с плеч рюкзак, сорвали рваную рубаху и обувь. Я остался в одних штанах.
Делать было нечего. Показывая всем свое грязное, худое и пахнущее пустыней и солярой тело, я выпятил грудь, поднял подбородок:
— Только Пахану расскажу! Я знаю, где место! Только ему покажу! Мог бы и Татарину рассказать, но я в курсе, что почем, кто на самом деле городом рулит, знаю отчетливо. Я к Пахану со всей душой!
— Ты у меня ща запоешь, — мрачно пообещал мне угрюмый Никло.
— Да глохни ты уже, — рявкнул вошедший в коридор крупный мужчина далеко за сорок, явно слышавший все мои слова. — Ты — Битум?
— Да! Я! Охотник! Проводник!
— Точно, именно тебя описывали, — кивнул мужчина, внимательно оглядывая меня с ног до головы. — Видать, нелегко пришлось.
— Там кучу народу положили, — сумасшедше осклабился я. — Кучу! Долбаную кучу народу положили, а затем подожгли! Дым! Огонь! Пыль! Яма! Я видел долбаную гребаную чертову проклятую Яму своими глазами! Своими глазами! Ясно? Я видел! А как русские палили во все стороны! Как строчили из пулемета! Мясо кусками во все стороны! Оторванные руки! Черт! Черт! Выпить мне! Выпить!
— Дайте ему. Пусть поправит здоровье.
Мне в руку всучили граненый стакан, доверху налитый самогоном. Я в три глотка жахнул всю дозу и утробно застонал, чувствуя обжигающий огонь, полившийся по телу. Утер заслезившиеся глаза, повторил:
— Только Пахану! Все расскажу! Мне много не надо, че там… Мало возьму. Немного того, немножко сего.
— Ты выпей еще!
— Нет! Напоить хотите?! Нет! — отшатнулся я от следующего стакана.
— Силком вольем, — пообещал Никло, но я бесстрашно улыбнулся и сплюнул ему под ноги:
— Пошел ты, чучело придверное.
Дых!
Я улетел вверх тормашками, врезался в стену. Меня тут же подняли на ноги, пощупали бережно голову, по которой и врезал Никло. Его самого сразу четверо с криками и матами оттаскивали в противоположный угол, Никло отбивался, бешено орал:
— Порву сучару! Порву! Пустите!
В дверь вбежал совсем молодой парнишка. Шепнул что-то на ухо старшему. Тот кивнул, взглянул на меня, велел:
— Руки к потолку подними.
С пьяной ухмылкой я послушался. Меня тщательно ощупали, проверили подмышки, ладони. Глянули даже за ушами. А затем приказали опустить руки и следовать за ним.
Кажется, самый главный в этом большом красном доме решил увидеться со мной лично.
Какая большая честь для простого грязного охотника…
Шагнув в распахнутые двери, я замер на месте, не дожидаясь приказа сопровождающих меня охранников. Я само послушание. Я сама робость. Я само восхищение и почтение. Я в логове Пахана. И я стараюсь не прищуриваться от исходящего отовсюду блеска.
Золото. Золото. Золото. Повсюду золото.
Огромный прямоугольный зал набит им до отказа. На желтом фоне мерцающего металла практически незаметна мебель из светлого дерева.
Пирамиды из желтых слитков, груды монет и всевозможных ювелирных украшений на многочисленных столах и полках. Несколько хрустальных ваз доверху наполнены золотыми зубами.
Повсюду этот мягко мерцающий в свете настенных ламп металл. Абсолютно бесполезный, с моей точки зрения, мусор. Не годный ни для чего.
Но я ничем не выдал своего мнения. На моем растянутом в робкой улыбке пьяноватом грязном лице не дрогнул ни один мускул. Почтительно согнув спину, я склонил голову к роскошному ковру и тихо произнес:
— Хозяин.
В ответ послышался хриплый гнусавый голос. Голос Пахана сочился, просто истекал важностью и одновременно радушием.
— Ну-ну, чего уж там, Битум. Как говорят на Востоке: проходи, дорогой, гостем будешь! Не стой на пороге.
Только после приглашения я медленно поднял голову и почтительно приложил раскрытые ладони к груди. Мой взгляд медленно прошелся по полу, по столешнице массивного стола, по большому брюху, по груди и остановился на жирном небритом подбородке Пахана. Поднимать взгляд выше я не стал. Не хотел встречаться с ним глазами. А внешность его я и без того знал досконально, до мельчайшей черточки и морщинки на лице.
