— Так что? Ты подумал? Будешь мне служить, Измир? — не стал он затягивать с главным вопросом.
— Я ватагу еще не всю собрал, — ответил тот спокойно. Даже серьезно на сей раз. Как будто и впрямь успел крепко над тем подумать. — Задержался тот тут, то там
— сам знаешь, князь. А с малой ватагой мне никак за русинами не уследить.
Его взгляд затвердел, а поза стала напряженней. Кажется, он и готов был уйти тут же, как для того оказия случится. И понимал, верно, что для него путь этот самый верный и безопасный, а так и трепало его в душе. Даже стороннему человеку заметно.
— Мне ответ сейчас нужен, — надавил Владивой. Упрямство находника начинало выводить из себя. — Потому говори уже, и на том разойдемся друзьями или неприятелями. Пока ты еще втихомолку какое добро у меня из-под носа не надумал увезти.
— А Гроза, значит, твое добро, князь? — находник усмехнулся. Но не скабрезно, не насмешливо, а горько как будто.
Сразу догадался — смышленый. И наблюдательный, судя по всему.
— Я говорил тебе все и повторять не собираюсь, — не стал прямо отвечать на его вопрос Владивой. — Я предупреждал тебя, чтобы ты к ней не приближался. И такого я спустить тебе не могу.
— Гроза сама пришла, — возразил Рарог. — А я девицам, коли они ко мне рвутся, не отказываю. И я понимаю тебя, князь, — добавил, чуть понизив голос. — Я бы тоже злился.
И он злился заметно: оттого, что понял в очередной раз, что Владивоя с Грозой связывало. Может, и не был уверен, но догадки его становились крепче с каждым мигом, что они мерили друг друга взглядами.
— Тебе, видно, давно уроков никто не давал, — проговорил Владивой тихо и ровно, но заставляя Рарога прислушиваться к каждому его слову. Нарастающий гнев так и клокотал в горле. — Ты жив еще лишь потому, что я так решил. Но, коли дальше думать не станешь, когда можно рот разевать, а когда нет, то недолго тебе живым оставаться. Может, и вовсе тебе, подкидышу, лучше сдохнуть где-то в речных зарослях. Тогда только пятно с твоего рода смоется. Раз ты не хочешь другим путем пойти. Честным. Достойным. Так и быть тебе дальше собакой подзаборной, метаться от одного двора к другому в поисках хоть какого-то куска… И от Грозы тебе и подавно никакой подачки не обвалится, сколько ни скули.
Рарог все смотрел на него неподвижно, и глаза его помалу заливало чернотой невероятной ярости. Лишь коротко дернулись желваки на его щеках, шорохом тихим — пронесся рваный вдох по горлу. Он метнулся вперед быстро. Кулак его врезался в скулу, но не так сильно, как мог бы, не успей Владивой отклониться. Вскользь прошлись шершавые, грубые костяшки его пальцев под глазом — на висок. И тут же второй кулак ударил под дых. Да Владивой успел поймать запястье Рарога, придержав. Сдавил, выкручивая, впечатал сильный, почти ломающий ребра удар в бок. Перехватил другую руку — и они на миг замерли, сцепленные, как кольчужные кольца. И, коли можно было бы взглядами друг друга испепелить, от них уже остались бы две кучки пепла.
Смелый Рарог — на князя нападать да еще и при гридях, что у двери стояли, готовые остановить его, если тот пожелает прекратить разговор с Владивоем раньше положенного. И не оттого сейчас гнев раскаленный по телу плескался, что дерзнул находник на него руку поднять, а оттого, какие слова заставили его изменить своему вечному насмешливому безразличию и вспыхнуть слепым безрассудством.
Надеялся, значит, на что-то? А может, Гроза ему ту надежду и подарила ненароком?
Кмети сорвались со своих мест и навалились на разъяренного ватажника с двух сторон, сковали крепкие плечи, потянули назад — и затрещала ткань его зеленой рубахи. Ввалились в хоромину еще двое — что стояли с другой стороны двери и услышали шум. Встали за спинами соратников, собираясь помочь, если понадобится. Владивой одернул верхнюю рубаху, слегка помятую, выдохнул медленно и тихо. Рарог и не рвался из рук гридей, да стоял напряженный, словно тетива его лука, готовая в любой миг распрямиться и пустить вперед стрелу, которая и броню пробьет, и нутро еще все разворотит в труху.
Злой, сильный, опасный. И хотелось все ж еще верить, что благоразумие в нем окажется сильнее желания назло Владивою сунуть руку под подол Грозы или потрепать пару купеческих лодий в отместку за обидные, бьющие по больному слова.
— Объясните ему то, что он из слов моих не понял, — холодно бросил Владивой гридям. — А ты подумай еще, Рарог.
Кмети переглянулись озадаченно, но кивнули. А он вышел из хоромины, не оборачиваясь. И потряхивало его мелко от гуляющей по телу, почти уже позабытой боевой удали. Когда аж кулаки чешутся. Давно ему так лихо и пьяно не было, словно помолодел на пару десятков лет и с противником схватился в кулачном бою на тризне. Загривок взмок от взбудораженной да не выплеснутой до конца злости, не тяжкой, а приятной даже. В таком состоянии хорошо на топорах сойтись на ристальном поле. Или с женщиной самой желанной на всю ночь в постель упасть — тоже битва. Да вот с желанной как-то все непросто и опасно для надсаженного горячечной страстью сердца. Каждый раз кажется, что не сдержаться — но приходится.
Потому другой только путь есть. Владивой вышел на небольшой по сравнению с Волоцким двор. По позднему часу там уже пусто было. Жаль, не с кем оказалось размяться. Разве что просто мечом помахать, чтобы выветрилась из головы вся дурь. Владивой остановился на небольшом ристальном поле в раздумьи. Снял с пояса меч, что висел в ножнах еще не снятый после дороги за весь день. Да усталости будто и вовсе не было.
Свежий вечер так и обласкал разгоряченную шею мягкой прохладой, что пробежалась, словно капля, вдоль хребта вниз. Владивой снял пояс и на крюк повесил, только вынув меч. Обхватил крепко рукоять, улыбнулся невесть чему, хоть повода для веселья и нет, кажется. Но он ощущал себя сейчас настолько живым — в ворохе этих страстей, что обуревали его: в злости, ревности, любви и предвкушении. Словно онемевшая душа зашевелилась наконец снова.
Задумавшись, он едва услышал, как кто-то подошел сзади. Остановился поодаль: и стихли шаги, легкие, не крадущиеся, а осторожные. Владивой обернулся: перед ним стоял отрок. Еще совсем молодой, не готовый пока проходить Посвящение и называться кметем. Но справный стальной меч он держал в руке уверенно и твердо. Одет был в простые порты и поддоспешник, прикрывающий шею — слегка. Верхнюю часть лица скрывала полумаска шлема, губы — длинный наносник. А глаз в тени было почти не разглядеть. На плечи странного и слегка забавного воина ниспадала кольчужная бармица. Он был похож на жука с твердым панцирем, но мягким брюшком, куда ткнешь — и считай победил. И Владивой хотел уж спросить, кто он такой и что ему надо, как передумал. А пусть и так. Он медленно поднял руку и поманил отрока взмахом. Тот шагнул на ристальное поле, ни на миг не засомневавшись.
— Ну, давай. Сразимся, коль пришел. Синяков не боишься? — улыбнулся Владивой.
А противник нежданный только головой помотал молча. И вдруг напал первым. Ловко, быстро. Но удар был слабоватым, как будто скованным. Конечно, не каждый решится на князя замахнуться. Ну, кроме, может, Рарога шального. Владивой отбил легко, отшагнул в сторону и, взмахнув мечом, едва зацепил отрока по плотной простеганой защите. Нарочно так, чтобы, не дай Перун, не ранить. Противник развернулся, звякнула сталь о сталь. Тихий вздох вырвался из горла отрока — не иначе от боли. Кровь вскипела мигом от этого едва слышного звука. Владивой почти ослеп, сделал пару шагов назад, отбивая один быстрый удар за другим. Не слишком умелые они были, зато яростные. Зазеваешься — и рубануть может опасно. С такими противниками: без силы большой, но с большим рвением достать
— не знаешь, чего ждать в следующий миг. Безрассудства какого или всплеска гнева, сминающего все на пути.
Они покружили по ристальному полю еще немного: Владивой — больше для забавы. Погонял, поддался малость, позволив противнику затупленным кончиком меча себя пару раз достать: чтобы ярости стало больше. И сам незаметно разгорячился так сильно, что позабыл обо всем. Обо всех невзгодах и заботах. О неприятных разговорах и людском бестолковом упрямстве.
