— Верно, Трор, верно, — загомонили викинги, лишь Эрик легонько хлопнул Трора по плечу: — Хватит ворчать, Черный. Худой мир лучше доброй ссоры! Мы пришли с миром, и Серая Шкура об этом знает.
Я покосился на Эрика. На каждой попойке он клялся отомстить сыновьям Гуннхильд за убитого ими Трюггви-конунга, и вдруг этакая покорность?!
— Чего дивишься? — огрызнулся хирдманн. — Если Хакон простил Серую Шкуру, то почему я не могу?
— Можешь, — согласился я, но сомневаться не перестал и на пиру уселся поближе к ставшему столь покладистым викингу. Орм устроился на почетном месте возле Серой Шкуры, а Гуннхильд, как обычно, немного позади сына.
Пир был богатым, под стать привезенным подаркам. Соблазнительно вертя задами, ловкие девушки подносили яства и разливали пиво. Кое-кого из них воины уже успели усадить на скамьи, и гнетущая тишина сменилась веселым гулом.
Орм пил мало, и я тоже. Харальд Серая Шкура был не так прост, чтоб поверить обещаниям какого-то пришлого викинга, и то тут, то там слышались обрывки разговоров об истинной цели нашего прихода. «Слава богам, что Орм скрыл от наших воинов правду», — уже который раз думал я.
К могучему боку Черного Трора приклеилась молоденькая и аппетитная девица. Она весело щебетала о конунге данов и ярле Хаконе. Уже изрядно захмелевший Черный щупал ее скрытые под платьем прелести, громко хохотал и выкладывал все, что знал.
— Хакон чуть не свихнулся от потери Трандхейма, но все же решил примириться с Серой Шкурой, а конунг данов только об этом и мечтает! — хвастливо громыхал он.
— Нам так голодно живется в последнее время, такие неурожаи, — сетовала девица. — А правда ли, будто конунг данов обещает нашему конунгу в лен какие-то земли?
Ее круглые доверчивые глаза пожирали вконец осоловевшего Трора. Млея от подобного восхищения, он расправлял плечи:
— Слыхал я что-то такое… Но мне нет дела до конунгов, я — воин!
— Конечно, конечно, — льстиво соглашалась девица, — ты такой сильный, такой умный! Наверняка лучший боец в хирде!
Чтоб не обидеть сидящих рядом приятелей, Черный cклoнялcя к ее розовому ушку и что-то шептал, отчего оно из розового становилось пунцово-красным.
Эрик тоже нашел себе собеседника — простоватого добродушного норвежца, с которым, видимо, был знака еще раньше, до ухода из родных мест. Обнимаясь, вспоминали давние походы и рассказывали друг другу новых подвигах. Может, Эрик действительно проста сыну Гуннхильд убийство Трюггви?
Я уже было успокоился и собирался повеселиться от души, когда Серая Шкура стукнул кулаком по столу и встал:
— Вы привезли добрые вести, но можно ли вам верить? Почему Синезубый стал столь щедрым? Почему Хакон-ярл, мой заклятый враг, вдруг решил примириться со мной, как говорят, Перед смертью?
— Да он попросту свихнулся… — вставил Орм.
— Да?! — Харальд развернулся к нему. — А может он ведает, что голодное время заставит меня взять предложенные земли, и умело заманивает меня в ловушку?
Раскусил! Я побледнел и ухватился за стол вскочил.
— Ты оскорбляешь меня, конунг! Я не лжец!
— Я и не говорю, что ты лжец, но тебя тоже мог, обмануть.
— Нет! — Орм широко развел руками. — Спроси моих людей — все они слышали слова конунга данов!
Серая Шкура обвел пирующих тяжелым хмельным взглядом. Веселый гомон мгновенно стих, а девица выскользнула из-под руки Черного, прокралась к Гуннхильд и принялась что-то шептать ей на ухо. Старуха слушала, кивала и шарила глазами по вытянувшимся лицам воинов. На мгновение она остановила девчонку слегка дернула сына за полу. Тот оглянулся.
— Среди этих людей есть наш враг, — пискляво произнесла Мать Конунгов. Я сжал зубы. Что за чушь наболтал молоденькой потаскухе захмелевший Трор?!
— Среди моих людей нет врагов конунга норвежцев, — угрюмо ответил Орм. Старуха визгливо расхохоталась.
— Поглядим, поглядим, — поскрипела она, встала и двинулась вдоль стола. Она шла прямо на меня, и все головы поворачивались следом. Я сжал рукоять меча
Значит, Трор и есть тот самый тайный враг, о котором предупреждал колдун? Но зачем Черный оболгал меня!?
Гуннхильд приближалась. Ее злобные глазки прожигали мою грудь. Нужно отвергнуть все наговоры Черного!
Я начал подниматься, и Гуннхильд остановилась. Сморщенная, унизанная перстнями и браслетами рука Матери Конунгов легла на плечо сидящего рядом со мной Эрика:
— Вот наш враг!
Эрик завертел головой. Воины Орма вскочили и потянулись за оружием. Встали и норвежцы.
— Стойте! — Серая Шкура тяжело вылез из-за стола, подошел к Эрику и вдруг узнал:
— Я помню тебя! Ты — Эрик, сын Торила. Ты служил конунгу Трюггви, помог сбежать его беременной жене и поклялся отомстить за его смерть!
Внезапным, почти незаметным для глаз движением Эрик выбросил вперед правую руку:
— И я исполню обещанное!
Я еще не понял, что происходит, лишь почуял исходящую от Эрика опасность и метнулся вперед, закрывая собой норвежского конунга. Скамья с грохотом перевернулась, покатилась и ударила Эрика под колени. Сильный толчок сбил меня наземь, а что-то острое вошло под лопатку. Я оглянулся. Сзади покачивалась рукоять Эрикова меча. Раньше он никогда не поднимался на своих… Только нынче, случайно… Как глупо все вышло…
Мне удалось разглядеть отца. Он вскинул руку.
— Не надо! — крикнул я, но было уже поздно. Отточенное лезвие отцовского топора с хрустом вошло в спину Эрика. Викинг шатнулся, выпучил глаза и попытался дотянуться до поразившего его оружия, но не сумел, а упал рядом со мной лицом вниз.
— Кто убил… меня?.. — прохрипел он.
Я не ответил. Со спины в горло заползла боль, и я не мог говорить, только кричать.
Эрик уронил голову. Его длинные пальцы заскребли по полу, а потом дрогнули в последний раз и бессильно эамерли.
— Хаки! Вставай!
Орм был хевдингом, вождем, и я не смел ослушаться его приказа. Не так уж сильно ударил меня Эрик. Упираясь в пол дрожащими руками, я попробовал подняться и удивился луже крови под животом. «Откуда ее столько в тощем Эрике? — мелькнуло в голове, а потом дошло: — А-а-а, это моя кровь…»
Я навалился грудью на перевернутую скамью, дотянулся до стола и, моля всех богов не допустить позорного падения, встал на ноги. Прямо передо мной оказалось измазанное кровью лицо Серой Шкуры. Он смотрел удивленно и благодарно.
— Ты спас мне жизнь, — сказал он.
К чему возражать? Меч Эрика целил в его грудь, но, прикрывая норвежца, я не знал, что поплачусь за это жизнью. А она уходила… Ноги слабели, лица друзей расплывались перед глазами, а где-то далеко-далеко тревожно, пел воинский рожок…
