Николай Клюев родился 22 октября 1884 года в деревне Коштуги Олонецкой губернии. На потерянном Севере России в крае старообрядчества, традиции, органичной русской стихии, вдали от космополитически дворянских столиц и суматохи нарождающегося капитализма. Отца своего, крестьянина по происхождению, служившего урядником и сидельцем в винной лавке, Клюев вспоминал не часто. Зато образ Матери был для него святым не только лично, но религиозно, мистически, поэтически… Мать появляется постоянно почти во всех стихах, поэмах, мыслях, видениях. Для него это не вопрос сантимента или чувства, но сакральная доктрина, культ, тайная инстанция глубинного Посвящения. Мать Клюева, Прасковья Дмитриевна, принадлежала к фанатичной староверческой семье. К ней тянулись нити тайного духовного русского христианства из глубокой древности. Она была для молодого поэта не просто любящей матерью (кстати, не так уж она его и любила, на что сам Клюев иногда жаловался в частных беседах, но чего избегал даже приближенно касаться в стихах). Она была Посвятительницей, Хранительницей древнего знания, особой загадочной парадоксальной и уникальной традиции Спасения и Преображения. Клюев писал об этом:
"Памятовала она несколько тысяч словесных гнезд стихами и полууставно, знала Лебедя и Розу из Шестокрыла, Новый Маргарит — перевод с языка черных христиан, песнь искупителя Петра III, о Христовых пришествиях книги латынской удивительной, огненные письма протопопа Аввакума, индийское евангелие и много другого, что потайно осоляет народную душу — слово, сон, молитву, что осолило и меня до костей до преисподних глубин моего духа и песни…"
Русский национальный духовный гнозис. Тайная традиция. Секретные книги, потаенные предания. Физическая Мать — ипостась Матери Небесной, напитующая духовными соками юного пророка. Инициатическая атмосфера простого народа, органической национальной стихии и уникальный русский эзотеризм, "внутренняя доктрина", привыкшая к катакомбам и бегам, к мучительствам и преследованиям уже со времен раскола, с эпохи первых признаков профанизма и светских антидуховных, антисакральных реформ западника Петра. Нация, ее тайное духовное зерно давно, давным-давно в бегах… В скрытничестве, в потерянных селениях и тайных монастырях. Клюев происходит из этой "второй России", параллельной Родины, из бездонной, как бы заблудившейся во времени, в лабиринтах современного мира таинственной реальности — огненной невидимой страны нашего Духа. Страны Матерей, которую так отчаянно искали доктор Фауст и Герман Вирт.
"Россия плачет пожарами,Варом, горючей золойНад перинами, над самоварами,Над черной уездной судьбой.Россия смеется зарницами,Плеском вод, перелетом гусейНад чертогами и темницами,Над грудой разбитых цепей.Россия плачет распутицей,Листопадом, серым дождемНад кутьею и ТроеручицейС кисою, с пудовым замком.Россия смеется бурями,Блеском молний, обвалами горНад столетьями, буднями хмурыми,Где седины и мысленный сор.Над моею заклятой тетрадкою,Где за строчками визг бесенят…Простираюсь перед укладкоюИ слезам и хохоту рад, —Там Бомбеем и Ладогой веющий,Притаился мамин платок…О твердыни ларца, пламенеющий,Разбивается смертный поток.И над Русью ветвится и множитсяВавилонского плата кайма…Возгремит, воссияет, обожитсяМатеринская вещая тьма!"
Староверы…. Старообрядцы… Ревнители древлего благочестия… Духовные христиане… Old Believers… Когда чуткий русский человек слышит эти слова, душа его наполняется тревожным, внимательным предчувствием, необъяснимой тревогой, темным гулом, идущим из недр крови, из бездн коллективного бессознательного, из запретных провинций души. Староверы… Старообрядцы… Ревнители древлего благочестия… Духовные христиане… Как будто задавленное воспоминание, как на утро после тяжелой изнурительной пьянки мы сквозь туманную росу похмелья силимся вспомнить и одновременно силимся забыть что-то чудовищное, страшное, что произошло или нам кажется что произошло вчера. Cны и подавленные мысли услужливо подсказывают реконструкцию полустертых событий — развороченная плоть, визгливое богохульство, хрусткий скрежет ломающихся костей, вопли пыток, холодное от безумия тело красных языков бритвенно острого пламени. Староверы. Это случилось не с нами, это было недоразумение, историческое отклонение, тупиковый поворот, соблазн, помутнение, прелесть, одержимость. Об этом надо забыть, это надо замять, мы не имеем к этому никакого отношения, мы другие, наша история более разумна и интеллигентна, мы чураемся этого безумного всплеска духовного Восстания, это неудавшейся Консервативной Революции 17 века, мы сторонимся тех, кто в темных углах и безгласных страданиях рассеянные по России продолжают настаивать на том, что проиграло исторически, что изжито, что неубедительно, что бездоказательно… Так говорит наш рассудок, и уже по истеричности его интонаций можно легко догадаться, что он лжет. Мы не свободны от проблематики старообрядчества, от этого духа, от этой психологии, от этой глубинной национальной внутренней драмы. И не стоит спасаться бегством. Раскол, его осознание, его постижение. его проживание — наша неизбежная, неизбывная судьба. Нашя Страстная Пятница — испытательный страшный канун перед Великой Матерью Матерью Субботой… И от этого нам никуда не деться, как не деться от самой параллельной Родины, тайной России, страны Матерей, пророком и глашатаем которой был величайший русский поэт, традиционалист, революционер Николай Клюев.
"Псалтырь царя Алексия,В страницах убрусы, кутья,Неприкаянная РоссияПо уставам бродит кряхтя.Изодрана душегрейка,Опальный треплется плат…Теперь бы в сенцах скамейка,Рассказы про Китеж-град.На столе медовые пышки,За тыном успенский звон…Зачураться бы от наслышкиПро железный неугомон,Как в былом всхрапнуть на лежанке…Только в ветре порох и гарь…Не заморскую ль нечисть в банькеОтмывает тишайший царь?Не сжигают ли АввакумаПод вороний несметный грай?"
Клюев, его поэзия, его пророчество, его миссия, секретное доктрина, зашифрованная в его стихах и поэмах останутся непонятными, если не учитывать главную формулу духовной русской истории. Формулу, которую тщательно обходят молчанием представители самых разных идеологических лагерей, ведь сокрытие правды всегда выгодней, чем ее обнаружение. Ложь приносит более всего дивидендов. Существует не одна Россия, а две. Одна — официозная, административная, бюрократическая, конформистская, следующая за траекторией властей и тяжелой инерцией исторического рока. Эта Россия явная. Не всегда плохая, не всегда хорошая, не демоническая, но и не святая, она вращается вокруг конформиста, обывателя, чиновника. Это касается и политики, и Церкви, и культуры, и духа. Внешняя Россия приняла вначале патриарха Никона, потом его гонителей — Царя Алексия и новоявленных русофобских льстецов из "ближнего зарубежья" (типа подонка Паисия Лигарида), потом Петра с его голландскими реформами, потом Николая 1-го, потом Брежнева. Сегодня она, насупясь, прислуживает совсем уже нелепым и никуда негодным временщикам. Эта Россия известна и описана, проанализирована и запротоколирована. Она стремится быть единственной и не подлежащей сомнению… Но есть иная Россия. Россия потаенная, глубинная, существующая не в сознании, но в подсознании, как в водах, продолжающих отражать город, которого уже больше нет в реальности. Россия града Китежа, уничтоженная, стертая с лица земли, но сохранившаяся, чудом сохранившаяся в темных и странных, мракобесных по видимости, таежных, лесных, сокровенных поселениях, скитах, деревнях, пустынях. Эта Россия не меняется со временем и не подстраивает себя под требовательные указы каждого нового высокопоставленного самодура — будь он царем, генсеком или президентом. Она — это вторая Россия — ясно понимает, что сейчас сбывается апокалипсис и все внешнее, все видимое упруго подчинено удушающей власти "князя мира сего". Его отвратительный лик вторая Россия видит в России первой, явной, а потому не доверяет ей, уходит от нее, спасается от нее, бежит, скрывается, ищет лишь мук и страданий, лишь преследований и пыток. Николай Клюев был самым ярким голосом второй нонконформистской России, темной, поскольку царство тотальной тьмы склонно считать мраком само Солнце. Вторая Россия, это национальный эзотеризм, восходящий к Византийскому тысячелетнему царству, к спасительной, и особенно к той короткой эсхатологической эпохе, когда после падения Константинополя, Москва стала Третьим Римом, последним вместилищем Православия, оплотом истинного христианства, а значит, она вступила в полное наследие христовых таинств, преобразилась в лучах избранничества, приняла тяжелый крест мученической богоносной судьбы. Истинное Христианство как воплощение истинной Традиции стало в 15 веке практически исключительным национальным достоянием русских.
