Так они промаялись битый час.
— Полагаю, тебе известно, — она сжимала в руке свежеопрысканные лоснящиеся купюры, — определение кинопродюсера.
— Э-э, нет. Скажи мне.
— Это человек, который знает, чего он хочет, но не знает, как это выразить словами.
— Забавно. — Алекс издал легкий смешок, рискуя подавиться ячменной лепешкой. Таким, как Хани, он всегда завидовал. Завидовал этому бескорыстному, без расчета на эффект шарму, непосредственности. Ей было все равно, что о ней думают окружающие. Он следил за тем, как его новые, затянутые в латекс руки приближаются к лицу — словно чужие, словно не сам он ест, а кто-то его кормит.
— Это правильно! Хотя мой любимый продюсер — Сэм Голдвин. Никогда отстоя не делал. Был случай: одну иностранную актриску занесло какими-то ветрами в его кабинет. И она начала его доставать — чтобы снимал больше политических фильмов…
— «Слушайте, милая, — Алекс сымитировал акцент и жестикуляцию Голдвина, — фильмы снимаются для развлечения публики. А для доставки иных сведений существует „Вестерн юнион“»[79]. Мне тоже ужасно нравится. Уверен, что это апокриф.
— Опять за старое? — Хани пронзила его взглядом, словно он разрушил только что установившееся между ними доверие. — Уверен в чем?
— Да нет… Я только хотел сказать… может, он этого и не говорил… Ведь и фраза «Сыграй это снова, Сэм» всего лишь избитое выражение, только и всего.
— О-о… — Она опустила голову и посмотрела вверх из-под бровей — проникновенным, томным взглядом, как блюз-певица, перед тем как пропеть важную ноту. — Надо было так и сказать. На дух не переношу умников, которые все энциклопедии вызубрили.
— Я тоже. Приношу свои извинения. Со всем согласен.
— Видел ее? — Она показала на фотографию — одну из многих в только что купленной ею коробке со всякой всячиной, которую Алекс приобрел в лавке Джимми и редко когда просматривал. Просто оценил ее в пятьсот долларов и назвал коллекцией. — Знаешь, кто это?
— Абара… Тибу, — не сразу вспомнил Алекс. — Играла женщин-вамп? В немом кино?
— Да, так — сперва ее звали как-то вроде Убить Араба, но потом буквы переставили местами. Как это называется?
— Анаграмма?
— Да, мистер Энциклопедия, анаграмма. И она родилась в стране сфинксов, потрошила змей, и так далее, и тому подобное. Тем и прославилась. Притом настоящая секс-бомба. Даже трудно поверить.
Они оба уставились на фотографию. Крупная женщина с густо накрашенными ресницами и короткими руками. Совсем не красавица. На кофте — изображение задушенной гадюки.
— Ее настоящее имя — Феодосия Гудман, — как ни в чем не бывало сказала Хани. — Жила в Цинциннати. Из-за плохого сердца растолстела. Когда народишко в Огайо узнал, что она родилась близ Нила, ушам своим не поверил. — Алекс весело рассмеялся. — Сечешь? Я тоже в наших делах не чайник. А вот эта — мисс Биверс. — Хани показала на фото Люси Биверс, Алекс насилу вспомнил эту исполнительницу множества ролей темнокожих горничных. — Сперва была худенькая, а потом нарочно принялась есть круглые сутки, чтобы потолстеть. И она не на Юге выросла, поэтому, чтобы говорить с нужным акцентом, брала уроки. А когда играла роль тетушки Дилайлы, кто-то ее учил печь пироги.
— Неужто? — Настроение у Алекса все поднималось и поднималось. — Сколько хлопот… Взяли бы просто и наняли какую-нибудь южную толстушку. Если уж им непременно нужна была такая исполнительница.
— Дело не в том, что они могут или не могут, а в том, чтобы угодить зрителю. Нанять кого попало — значит его опустить. А какой-нибудь Степин Фетчит — в самый раз.
— Кто-кто?
— С выпученными глазами, то и дело повторяющий «да-сэр» — хоть в лифте, хоть на хлопковом поле. В Голливуд все приходят со своими старыми отвратными именами, и студийцы их изменяют. Фрэнсис Гамм, Арчибальд Лич, Люсиль Лесье, Филлис Айсли — у всех у них новые имена[80]. А то приходит какой-нибудь темнокожий, которого кличут Линкольн Теодор Монро Перри, — и его переименовывают в Степина Фетчита. Дни и ночи глаз не смыкают, все выдумывают новые имена. — От этой мысли она чуть погрустнела. Уперлась взглядом в свои пальчики. — Иногда хочется вскинуть руки и крикнуть «му»! Всему на свете. «Му-у-у»!
Алекс быстренько огляделся, но в полупустом ресторане никто на них не обращал внимания.
— Это буддистское слово. — Хани опустила руки и положила их себе на коленки. — Я по жизни такая.
— Буддистка?
— На свой манер. И что с того? Странно? А ты кто такой, черт возьми?
Алекс втянул голову в плечи:
— Э-э… ничего особенного. Еврей. То есть по рождению еврей. — Хани довольно хрюкнула. Алекс хрюкнул в ответ. — Ты немного колючая для буддистки. Не в обиду будь сказано.
— Ну и что? Я же на свой манер буддистка, уже тебе объяснила. Честно говоря, далека от сатори[81]. Я постоянно учусь, это долгая дорога. Есть еще вопросы? — Она выжидающе наклонилась ему навстречу. — Давай спрашивай — а то сейчас лопнешь от любопытства. Что, ничего больше не интересует?
Она смотрела откровенно вызывающе. Ни одна англичанка такого бы себе не позволила, если только в сильном подпитии или в разговоре с матерью.
— Да нет у меня больше вопросов. Слушай, — Алекс скрестил руки на груди, — ты очень… понимаешь? То есть… ты действительно…
Хани улыбнулась, да так лучезарно и широко, что Алекс получил возможность лицезреть ее винно-бордовые десны.
— Вот такая я вся, да? — Она похлопала его по руке. — На самом деле я просто с тобой дурака валяла, Алекс Ли. У меня душа нараспашку — немножко. Ты эти слова подыскивал? Знаешь, кто это? — Она показала на фотографию грудастой красавицы с копной темных волос. Алекс узнал ее и назвал. — Верно. И я немного похожа на Джипси. Ее настоящее имя — Люси Ховик, она его скрывала, но это ее первый и последний обман. Всегда была самой собой и ничего из себя не изображала. Совсем как я.
Алекс снова потерял нить разговора, только кивал в знак согласия и начал собирать бумаги. Она тоже завозилась со своей коллекцией, и в этот момент прядь волос упала ей на лицо, придав ему снова простецкое и доброжелательное выражение.
— Я?.. — замялся Алекс, взяв свою сумку и поставив ее на стол.
— Что ты?
— Да ничего. Я всего лишь… Я тебя правильно понял? Или?..
— Представления не имею, — отрезала Хани. — Тебе лучше знать.
Повисла неловкая тишина. Алекс судорожно искал, какую бы маску навесить на лицо, но ему ничего не приходило в голову.
— Давай пойдем, — сказала Хани, смотря куда-то вбок. — Здесь все дела сделали. Да и пора уже.
— Конечно-конечно. — И Алекс махнул рукой официанту, чтобы им принесли счет. Он снял перчатки, но Хани их обратно не взяла, и он положил их себе в сумку. Гудки машин на улице заревели еще громче. Пока Хани смотрела по сторонам, подошел официант. Алекс протянул ему, держа за край, поднос с чашками, а официант схватил его за другой край. И в это мгновение Алекс ненароком коснулся руки Хани.
Она снова как ужаленная выпрыгнула из кресла и отправилась мыть руку. Алекс бормотал ей вслед извинения, а она бросила ему через плечо:
— Иди туда, иди сам. Там увидимся. Не беспокойся ни о чем. Дерьмо собачье. И буддизм тоже. С тобой приятно иметь дело, Алекс Ли Тандем.
2
Стройная блондинка у входа снабдила Алекса планом ярмарки и бейджем с его именем-фамилией. Длинным наманикюренным ногтем она показала самые притягательные точки: салон «Джедикон» (в котором тусовались второстепенные актеры из популярных в последнее время фильмов), уголок астронавтов «Аполлон» (некая маловразумительная миссия, о которой Алекс толком ничего не знал и подозревал, что это вообще все выдумка) и местечко в сторонке, где выстроилась очередь за автографами двух летчиков, сбрасывавших атомную бомбу на Хиросиму, — они решили второй год подряд украсить ярмарку своим присутствием. Все это располагалось в огромном зале, размером с отель «Ротендейл» или хороший танцевальный зал «мечта Майами», только слегка душноватый. Пластиковые пальмы, росписи на стенах в стиле «тропик», графики мероприятий. Завтра «Автографикана» должна была потесниться ради празднования бат-мицвы Лорны Берковиц. Лотков было больше сотни. И не меньше тысячи Собирателей сновали по залу туда-сюда. В мешковатых и поношенных прикидах. Алекса подмывало повернуться и убежать куда подальше. И пусть его крик «му-у» разносится по всей улице.
Но сначала следовало походить-посмотреть. А посмотреть было на что. От некоторых раритетов просто дух захватывало — нечто завораживающее для профессионального Собирателя. Весь двадцатый век в миниатюре. Подписанные Фиделем Кастро бумаги. Рубаха Освальда. Корешок чека Шона Коннери. Подписанная Барбарой Стрейзанд программка ее концерта. Четырехногий робот-убийца из «Звездных войн» — в подлинной упаковке. Боксерские перчатки Мухаммеда Али. Конверт от письма, которое Джеймс Джойс забыл отправить. Фотография дарта из «Звездных войн», с обычной и звуковой подписями. Рубинового цвета домашние тапочки писательницы Дороти Паркер (изношенные до дыр, но драгоценные, как рубины). Новогодняя поздравительная открытка Кеннеди. Школьная тетрадь Гиммлера…
