Полчаса спустя они в четыре глаза рассматривали квадратный кусок бумаги – факс из Земли обетованной.
– М-да, – выдавил наконец Грязнов. – Паршиво все-таки евреи рисуют. Хоть нашего Сазонова им туда отправляй.
– Левитан тоже был нерусский, – напомнил Турецкий. – Ну так что, ты сомневаешься?
– А ты?
– Я не уверен, – честно сказал Турецкий. – Но мы все равно рискнем. Если нет конкретных доказательств, надо идти напролом. А что делать? Как говорят французы, даже самая красивая девушка может дать не больше того, что у нее есть. Мы можем узнать, где он живет? И альтернативные варианты?
– Попробуем.
В половине двенадцатого ночи Грязнов с Турецким подъехали к поселку Глаголево, там находился дом, который они искали. Учитывая все последние события (слишком много утечек), никому не сказали, куда отбыли, даже из грязновских оперативников никто не был в курсе.
Машину остановили на развилке, полчаса шли пешком. Темень была кромешная. Турецкий на ходу что-то перекладывал в карманах, потом сказал:
– Славка, ты будешь смеяться…
– Не буду, – хмуро сказал Грязнов, – мне вообще не смешно, по-моему, это идиотская мысль была – сюда приехать, тут же ни одного живого человека.
– У меня пистолет пустой.
– В смысле?
– Обоймы нет.
– Как это?!
– А так, в сейфе осталась!
– Турецкий – ты форменный идиот.
– Пошел ты!
Дальше шли молча. Еще через пять минут Грязнов сказал:
– Тогда отдай его мне, я буду делать вид, что с двух рук могу стрелять.
– Лучше я сделаю вид, что у меня оружие есть, – возразил Турецкий.
– Ты и так сделаешь вид, сунешь руку в карман и сделаешь вид.
Турецкий вздохнул и подчинился: в этих вопросах с Грязновым спорить было себе дороже.
– Этот дом?
– Видишь, окно светится? Значит, этот. Надеюсь, собаки тут нет.
– Хочу тебе напомнить, – сказал Грязнов, – когда встаешь с бочки с порохом, первое движение надо делать очень осторожно…
– Ладно, иди в дверь.
Турецкий сунул руку с вытянутым пальцем в карман пиджака – вроде пистолет – и подобрался к окну. Через приоткрытую створку был слышен диалог.
– Да вы рехнулись, что ли? – говорил знакомый Турецкому женский голос. – Я не понимаю, о чем вы говорите вообще!
– О рукописи, деточка, о рукописи, – отвечал хорошо знакомый Турецкому мужской голос. – Если я не узнаю у вас, где она, эта расчудесная картина очень скоро сгорит. Вот посмотрите на нее, ведь немного же осталось…
У Турецкого перехватило дыхание. Он посмотрел на Грязнова, тот притаился перед дверью с двумя пистолетами на изготовку. Вернее, с одним. Турецкий сделал ему знак: сперва я. Грязнов несколько скептически кивнул.
– Да плевать я хотела на эту мазню, – сказал женский голос. – Хоть помочитесь на нее!
– Что?!
Тут уже Турецкий ждать больше не стал и бросился в окно. Но не очень удачно, тут же свалился на пол.
Раздался короткий смешок.
– Добро пожаловать, – произнес знакомый голос.
То, что Турецкий увидел, ему совсем не понравилось. На стене висела картина Левитана «Вечер в Поленове», вокруг нее на расстоянии не больше десяти сантиметров по периметру от рамы горели обои. Заметив Турецкого, Ватолин схватил Ольгу сзади за шею, она немного обмякла и послушно двигалась к двери, став для Ватолина живым щитом.
Турецкий совсем некстати вспомнил, как Ватолин говорил ему: «Директор сказал, что пристрастие Ракитского к живописи было давно известно, и на это смотрели сквозь пальцы…» Вот скотина. Директор это ему сказал! А то он сам не знал! Это была заведомая ложь. Ватолин же работал с Ракитским в Восточной Германии, а именно там Ракитский собрал значительную часть своей коллекции. Выходит, не так уж безупречно работал опытный разведчик, пробалтывался иной раз по мелочи, выговорил себе Турецкий, можно было на таких нюансах и раньше его подловить – не подловить, но заподозрить…
– Ну ты и урод все-таки, – не удержался Турецкий.
– Других людей бессмысленно переделывать, – сказал Ватолин, – им бессмысленно даже что-то объяснять. Но они есть, понимаешь, Турецкий? И с ними остается только жить. Или не жить, всегда есть выбор.
Турецкий втянул воздух:
– Чем это воняет?
– Бензином. Я ее облил.
– Девушку?!
– Все-таки ты идиот, Александр Борисович, – усмехнулся Ватолин, – тебя приятно было за нос водить, хотя иногда и нелегко. Не девушку, а картину! Все предельно просто. Не как в кино. Делаешь шаг вперед, и Левитану конец.
– Простой пулей подожжешь? – усомнился Турецкий.
– Специальной, – объяснил Ватолин, сконцентрировавшись на оттопыренном прямо на него кармане Турецкого. – Хочешь проверить?
– Нет, – сказал Турецкий и подумал: веселенькое дельце без пушки-то. А он еще и закрывается, урод. Турецкий кивнул на пистолет: – «Джерихо-941»?
– А то. Стой где стоишь, пока я буду отходить.
– Не волнуйся, я не выписывал «Юный техник», меня тут ничем не озарит, – пообещал Турецкий и сразу же сделал шаг к Ватолину.
– Ты что, не понял, – неприятно удивился тот, – картина же сгорит?! – Ватолин продолжал пятиться к выходу, закрываясь Ольгой.
– Да понял я, все понял, – успокоил его Турецкий и, совершенно не обращая на шедевр внимания, сделал еще шаг к Ватолину.
Ватолин вдруг заподозрил неладное и обернулся.
В ту же секунду раздался хлопок, и полковник ДИСа упал с выражением неприятного удивления на лице и с дыркой во лбу. Это означало, что пуля Грязнова прошла навылет. Турецкий машинально подумал, что Ватолин получил то же самое, что он сделал для Ракитского.
Турецкий подошел к нему, но Ватолин был безнадежно и непоправимо мертв. Тогда Турецкий принялся за Ольгу, но ее уже приводил в чувство Грязнов.
– Может быть, займешься картиной? – разумно предложил начальник МУРа.
Турецкий хотел предложить ему то же самое, но не стал препираться, поднялся и пошел к горящей стене, прикрывая лицо полой пиджака. Через несколько минут ему удалось снять ее со стены, оказалось, она туда вколочена гвоздями прямо через раму и холст. Бензин Турецкий счищать не стал, – еще краску повредит, лучше отдать спецам-реставраторам, пусть колдуют.
– Ты можешь объяснить, зачем ты это сделал? – спросил он у Грязнова. – Ты ведь тоже вполне мог в картину попасть.
– Может, мне просто в отставку захотелось, – предположил Грязнов. – Стал бы по ночным клубам шастать, травку покуривать. Чем не жизнь?
– Тоже неплохо, – согласился Турецкий, глядя при этом не на Грязнова, а на приходящую в себя Ольгу. – А на картину эту мне, в общем-то, тоже плевать. Приятно, конечно, что теперь достояние республики возвращено народу, но ведь не было же ее тут почти сто лет, а мы как-то жили, ты заметил?
Час спустя, когда приехала опергруппа, суетились криминалисты, а личный врач Ольги Ракитской, специально вызванный Турецким, мерил ей давление, глядя на труп Ватолина, Александр Борисович подумал, что ведь значительную часть следствия и оперативно-розыскных мероприятий этот мерзавец был рядом, на расстоянии вытянутой руки. Так что это была даже не утечка информации, – он, Турецкий, фактически вставил Ватолину в ухо рупор и регулярно все в него выкрикивал. Вот, скажем, насчет коллекционера арабской живописи, приезжавшего к Ракитскому, подумал Турецкий, я ведь Ватолину не сразу сказал, видно просто по забывчивости, и это позволило кое-что отмотать – но исключительно в ложном направлении. А впрочем, что хорошего, все равно Ватолин этого несчастного Шустермана убрал.
"…От памятного совещания рабочей группы по «проблемной» недвижимости и данной мною клятвы вытащить на свет божий историю невероятных приключений Дома дружбы народов в Берлине до того момента, когда я предпринял первые реальные шаги, утекло достаточно много воды. Я отдавал себе отчет в том, что заниматься частным сыском не только бессмысленно, но и смертельно опасно. Мне нужно было получить доступ к документам, хранившимся в архиве Департамента иностранной службы. Я занимал должность заместителя директора департамента, обладал достаточными полномочиями, – правда, формально. И ждал. Ждал удобного случая, когда будет назначено какое-нибудь удобное для такого случая расследование и мне поручат его возглавить. Инициатива расследования будет исходить не от меня, официальная цель его никакого отношения к продаже зданий иметь не будет, так что преступники не должны всполошиться. Пусть себе почивают на лаврах! До конца расследования я никому не подотчетен, посмотрим, хорошо ли они спрятали концы. Так говорил я себе. А время шло, и в конце концов случилось все в точности как я предполагал.
Вот они, долгожданные папки с грифом «Совершенно секретно. Хранить вечно», вот они, дела минувших дней…
Итак, снова Германия, уже единая со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я теперь не в стане верного союзника, я на территории противника. Моя задача, казалось бы, чисто коммерческая: с максимальной выгодой для России продать собственность нашей разведки в бывшей ГДР, ставшую теперь бесполезной. Но ведь и в Вашингтоне, и в Бонне прекрасно понимают, что заниматься продажей недвижимости, вероятней всего, будет разведчик, и отнюдь не рядовой, поэтому я держу ухо востро. Чтобы окончательно сбить с толку господ из ЦРУ и БНД, к делу я приступаю не сразу. По легенде, я бизнесмен, прибывший в Берлин с целью создать совместную германо-российскую риелторскую компанию. Я нахожу деловых партнеров и заключаю несколько сделок по продаже жилья. Дела идут ни шатко ни валко, компания несет убытки из-за больших расходов на рекламу, да и стоимость наших услуг на первых порах вдвое ниже обычной – для привлечения клиентов.
