— Судьба выбирает свои пути, уму человеческому непостижимые. Я вовсе не уверен, что только мы сами решаем, каким должно быть наше будущее, — сказал Тоньино, словно размышляя вслух.
— Может, ты и прав. Но уверяю тебя, Спартака я выбрала сама. Я всей душой рвалась к нему, — призналась она.
— Ты в этом уверена?
— Так же, как и в том, что тебя я тоже любила, Тоньино. Клянусь тебе.
— Этого ты мне никогда раньше не говорила.
— Зато теперь я тебе даже больше скажу. Я не раз была готова оставить Спартака, чтобы вернуться к тебе. Ты что, не веришь мне, старый дуралей? — Она наклонилась к нему и провела рукой по его лицу.
— Почему же ты этого не сделала?
Лена не ответила. Вместо этого она сказала:
— Я тебя и вправду любила, бедный мой Тоньино. Знаешь что? Мне хотелось бы пройтись с тобой по бульвару заходящего солнца, рука об руку, как будто нам снова двадцать лет. И еще одно хочу тебе сказать: теперь, когда моя брошь вернулась ко мне, она больше не кажется мне такой уж важной. Единственное, что действительно важно, так это ты.
Тоньино бережно поднес к губам протянутую ему руку. Из его здорового глаза выкатилась слеза и поползла вниз по щеке.
— Стоило прождать всю жизнь, чтобы наконец услышать это, моя маленькая Лена, — прошептал он.
Пьеро наблюдал за ними, укрывшись в своем уголке. Он, разумеется, не слышал слов, которыми они обменялись, но понял, что является свидетелем развязки самого волнующего и трогательного любовного романа. Потом директор ресторана потихоньку выскользнул за дверь кухни, чтобы оставить их наедине. Двум удивительным старикам было что сказать друг другу.
«Сегодня вечером, — подумал он, — у меня вряд ли найдутся достойные слова, чтобы описать в дневнике эту необыкновенную встречу. Наверное, придется просто нарисовать розу».
ЖИЛИ-БЫЛИ…
Глава 1
Поля побелели от инея. Комья земли со скрипом крошились и рассыпались под тяжестью телеги, в которой Антонио Мизерокки ехал к дому управляющего. Сгущались ранние вечерние сумерки. Завернувшись в утепленный черный плащ и надвинув на лоб шляпу, Тоньино натянул еще и рукавицы, сшитые из кроличьих шкурок. Его дыхание и пар, валивший из ноздрей кобылы, застывали белыми облачками в ледяном воздухе.
Пронизывающий до костей ветер задувал с севера. Джинетта, тягловая кобыла, ускорила шаг, почуяв близость стойла, и Тоньино пришлось хлестнуть ее, чтобы заставить отклониться от привычного маршрута и вместо этого направиться к дому Серджо Капорали.
Со Спартаком он повстречался на рассвете. Помощник управляющего мчался как ветер, оседлав мотоцикл, которым с недавних пор заменил свой старый велосипед. Завидев друга, Спартак замедлил ход и крикнул:
— Жду тебя в конторе сегодня вечером. Есть разговор.
Прошло уже больше двух лет с тех пор, как Тоньино перебрался вместе с Леной на жительство в поместье графа Сфорцы. Это были нелегкие годы, омраченные губительными для урожая весенними заморозками, ураганом, обрушившимся на поля в тот самый момент, когда хлеб только и ждал жатвы, летними дождями, не позволявшими вызреть винограду. И все же, когда пришел черед подводить итоги, результаты оказались не такими плачевными, как ожидалось. Знания Спартака, объединенные с опытом Тоньино, предотвратили худшее.
Тоньино трудился в поле с рассвета до заката. Управляющий увеличил ему зарплату, поэтому Лена смогла возобновить занятия в школе. Его молодая жена окончила начальные классы с отличными оценками и теперь посещала в Луго вечернюю среднюю школу для трудящихся. Тоньино гордился ее успехами и, когда Лена падала духом из-за того, что другие женщины на подворье косились на нее, неизменно возражал:
— Пускай болтают. Тебя всегда считали непохожей на других, и тебе было все равно. Что же ты теперь принимаешь это так близко к сердцу?
— Потому что теперь я замужняя женщина, и мое поведение бросает тень на тебя, ведь ты мой муж, — отвечала она.
Крестьянки были беспощадны в своих суждениях, и такая женщина, как Лена, не вписывающаяся в привычные схемы, вызывала у них праведное негодование.
— Ей нужен муж, который поставил бы ее на место, а не этот бедолага, пляшущий под ее дудку, — говорили о ней соседки.
Не обращая никакого внимания на сплетни, Тоньино шел своей дорогой и не собирался с нее сворачивать. Он был счастлив тем, что женат на такой красивой и умной девушке, как Лена. Однако в этот день он получил глубоко его опечалившее письмо от отца.
Они не виделись со дня ссоры в родном доме в Котиньоле. Время от времени Тоньино посылал матери небольшой подарок с ласковой запиской. Она, в свою очередь, передавала какой-нибудь гостинец и ответное письмецо с благодарностью. Однако в то утро из Котиньолы пришло письмо, нацарапанное скверным почерком на вырванном из тетради листке:
«Дорогой сын, с тех пор, как ты нас оставил, дела пошли из рук вон плохо. Земля наша больше не родит так, как прежде. Мы с матерью остались одни-одинешеньки на старости лет. Смотрим друг на друга, а сказать-то и нечего. Почему бы тебе не вернуться домой со своей женой? Отвечай поскорее. Твой отец
Мизерокки Помпео».
Эти слова звучали у него в голове часами, сердце ныло, словно в нем открылась кровавая рана. Отец протягивал ему руку, и Тоньино понимал, что должен взять ее и крепко сжать, чтобы старик не чувствовал себя таким одиноким. В письме, которое явно далось отцу нелегко, сквозило отчаянное одиночество брошенных родителей. Это был крик о помощи, и Тоньино не мог сделать вид, будто не слышит его. Видимо, настал момент оставить усадьбу графа Сфорцы и вернуться домой, чтобы вновь начать трудиться на своей земле. Такое решение должно было понравиться Лене: она так и не сумела прижиться в Луго. Тоньино никак не мог понять причины ее недовольства. Всякий раз, когда он пытался добиться от нее объяснения, она ощетинивалась, как еж, отделываясь одним и тем же замечанием:
— Что толку быть слугой на чужой земле, когда можно стать хозяином на своей?
Поначалу гордость мешала ему уступить и вернуться. Потом его полностью поглотило изучение новых технологий, применявшихся Спартаком. Теперь, когда отец сам попросил его вернуться, Тоньино не сомневался, что с помощью приобретенных знаний сумеет повысить урожай на своей земле. И все же что-то удерживало его. Весь день он только и делал, что спрашивал самого себя, что же заставляет его колебаться, но лишь сейчас, приближаясь к дому управляющего, наконец, к собственному изумлению, понял, что крестьянская работа, единственная, которую он умел делать, ему совершенно не нравится. Ему припомнились разговоры со Спартаком, когда они несколько лет назад торговали своим товаром за соседними прилавками на рынке в Луго. Тоньино вдруг осознал, что единственным привлекательным для него делом была торговля. Он предпочел бы продавать, а не выращивать.
