Стоит отметить, что организаторами первой крупномасштабной демонстрации против мирного договора — 3 сентября в Осаке — были по большей части бизнесмены. Но даже несмотря на то, что изначальная реакция делового сообщества выражала в целом неудовлетворение, по мере того, как общественный протест начал приводить к беспорядкам, бизнесмены быстро сменили свое отношение на поддержку договора. Они начали подчеркивать преимущества, полученные в ходе войны, и важность концентрации на послевоенном экономическом восстановлении. Здесь вновь, как и в вопросе провоенной агитации до начала войны, можно видеть, что лидеры бизнеса действовали в основном в согласии с правительством.
Много известных интеллектуалов того времени также выражали сильное недовольство миром. Мы уже видели, что писатель Футабатэй Симэй с энтузиазмом утверждал, что война сделает простых людей Японии хозяевами страны. Он выразил свое сильное неудовлетворение миром таким же образом, как и люди, вышедшие на улицу. Молодой поэт Исикава Такубоку, горячий патриот, ранее побуждавший жителей деревень призывами к войне, писал, когда начались мирные переговоры: «Не беспокойтесь о том, что подумают мировые державы! Не надо колебаться! Не надо скромничать! Право и власть — в руках победителя… Победитель должен смело, открыто и успешно пользоваться своей властью и правами». Услышав новости о мире, он оставил в дневнике запись о своем страшном разочаровании.
Философ Нисида Китаро, один из ведущих интеллектуалов современной Японии, которому тогда было тридцать пять лет, писал о всенародном волнении в своем дневнике, «сунсин никки»:
«28 августа. Япония пошла на большие уступки на мирной конференции. Нехорошо! Нехорошо!
29 августа. Я читаю только Спинозу… Вышел экстренный выпуск с утверждениями о том, что после императорского совещания правительство послало Комуре телеграмму с требованием возвращаться.
30 августа. Кажется, вчерашний экстренный выпуск обманул нас. Прошлым вечером вышел другой экстренный выпуск, где говорилось о мирном соглашении.
31 августа. Я изучил условия мира. Они полностью унизительны. Как гэнро и министры кабинета будут смотреть людям в глаза? Это действительно несчастье, что мы не получили контрибуции, лишь пол-Сахалина и железную дорогу только до Чангчуна. О! Это конец всему».
Очевидно, что взгляды на войну, выражаемые интеллектуалами того времени, не сильно отличались от простодушного патриотизма простого народа. Ведь они также формировали суждения и критику текущей ситуации только на основе чрезвычайно ограниченной информации, предоставленной газетами и журналами.
В этом всеобщем потоке разочарования быстро утонули голоса меньшинства, выражающие сдержанный оптимизм по поводу мира. Некоторые члены этого меньшинства изначально придерживались антивоенных взглядов. К их числу относились, например, социалисты Сакаи Тосихико и Арахата Кансон или Утимура Канзо, который противостоял войне с христианской точки зрения и считал, что она принесла Японии только бедствия. Генерал Тани Каньэ возражал против войны с самого ее начала и, как мы видели, предлагал чрезвычайно разумные требования к миру. Он считал, что в свете трудностей, которые принесло бы Японии продолжение войны, ей оставалось только прекратить войну на этих обговоренных условиях. Он упрекал недовольных и утверждал, что пришло время Японии спокойно оценить международное соотношение сил и занять свое место среди других великих держав.
Неудивительно, что профессора, которые возглавляли движение за жесткую политику в отношении России перед войной и требовали широких условий для мира, были им недовольны. Они все присоединились к хору неодобрения.
Газеты писали, что солдаты, размещенные в лагерях на территории Японии, были очень недовольны миром, а войска Маньчжурской армии кричали, что «они домой не пойдут!»[65]. Было в общем понятно, что единственной причиной относительно спокойной реакции солдат была строгая военная дисциплина. На флоте, как сообщают, офицеры держали язык за зубами, но матросы в трюме недовольно ворчали, что заключенный мир — дипломатическая капитуляция[66].
ОРГАНИЗОВАННАЯ ОППОЗИЦИЯ МИРНОМУ ДОГОВОРУ
Неприятие мирного договора выражали все слои общества по всей стране. Не представлял исключения и Токио. Хотя в каждом доме готовились праздновать победу, не был вывешен ни один флаг, не был зажжен ни один фонарь. Люди не поздравляли друг друга. Собираясь у стендов с газетами, мужчины читали новости в угрюмом молчании и отворачивались с чувством мрачной неудовлетворенности. Демонстраций или признаков необычного возбуждения не было, но в целом население города казалось особенно подавленным и угнетенным. По поведению людей никто бы не догадался, что Япония, после непрерывной серии побед, наконец-то закончила гигантскую войну с одной из сильнейших держав Европы. Напротив, можно было подумать, что нация потерпела поражение, унижение и позор.
Это удрученное недовольство, последовавшее немедленно за известиями о мире, постепенно начало проявляться по мере того, как пресса и лидеры различных классов заняли жестко оппозиционную позицию, а правительство хранило молчание. И «Осака асахи симбун», и «Токио асахи симбун» сообщали о всенародном разочаровании и возмущении. Например:
«Иокогама: Изо всех, кто находился в городе, только два человека выразили радость по поводу мира, вывесив национальные флаги. Оба были французами.
Кувана: Одна семья поторопилась вывесить флаг, услышав новости о мире. Разозленные горожане порвали его. Эти горожане — взрослые люди. Никто не выражает радости по поводу мира. Люди подавлены, бизнес замедлен. Собираясь вместе, люди взволнованно говорят о будущем послевоенной экономики. Для них праздновать заключение мира немыслимо.
Нагоя: Никто не радуется. Все разгневаны позорным миром.
Гифу: Народ подавлен. Дела плохи. Никто не празднует заключение мира.
Ямада: Горожане, обычно совершающие групповые посещения гробницы Исе для того, чтобы сотворить благодарность за каждую военную победу, разгневаны и не пойдут к гробнице.
Осака: «Несчастье. Отвратительно. Достойно сожаления!» — это единый крик жителей всего города.
Кобэ: В лавках цирюльников, на стоянках рикш и в доках низшие слои общества стенают. В знак гнева закрыты некоторые общественные бани. Их гнев жарче, чем банный пар.
Ономичи: Весь народ разгневан и подавлен.
Курэ: Говорят, что если известия о мире — правда, то надо вывешивать траурные флаги.
Модзи: Мы слышим один голос — голос неудовлетворенности и ворчания — от солдат, торговцев и ремесленников.
Майзуру: Люди чрезвычайно разгневаны и произносят свирепые заявления. Городские газеты напечатали известия о мире в траурных рамках, и люди собираются вывешивать траурные флаги и провести похоронное фонарное шествие.
Каназава: Услышав о мире, люди подняли национальные флаги и фонари и выражали свою радость, ударяя в барабаны. Но, услышав условия этого мира, весь город вдруг замолчал».
Были и некоторые исключения из этих сообщений. Например, губернатор префектуры Нагасаки в своем докладе исполняющему обязанности министра иностранных дел Кацуре по поводу состояния людей в своем регионе заявлял:
«Есть недовольные миром. Но из-за деловой депрессии и чрезвычайно плохого урожая риса в этом году народ больше не может нести груз войны. Некоторые утверждают, что ожидание контрибуции и территорий противоречит духу так называемой справедливой войны. Многие, с экономической точки зрения или в свете своего желания, чтобы вернулись солдаты, надеются на срочное заключение мира на любых условиях».
Несколько дней спустя, 8 сентября, деревенский староста из префектуры Токусима, по сообщениям, собрал в деревенской школе семьи солдат, членов совета деревни, ответственных за военные дела и членов «комиссии по текущим делам» и сказал им:
«Что бы там ни говорило общественное мнение, мир не является для нас унизительным. Наше правительство заключило мир, исходя из собственных оценок текущей ситуации в стране и уважения к гуманности. Если мы будет продолжать войну, мы не сможем легко подчинить Россию и, более того, мы не сможем долго нести тяготы военных расходов».
Сообщают, что люди выслушали речь внимательно и получили глубокое впечатление. Возражений не последовало.
